Джон Карр - Дело о непрерывных самоубийствах
Ответа не последовало.
От поднятого шума, казалось, не только в доме, но и в Инверари все должны проснуться. Он продолжал стучать и кричать, но ответа все не было.
Алан уперся плечом в дверь и толкнул ее, потом опустился на пол и попытался заглянуть под дверь, но не увидел ничего, кроме полоски лунного света. У него закружилась голова. Появившееся ранее подозрение стало принимать все более мрачные очертания. Конечно, может быть, Колин просто крепко уснул после выпитого виски, но, с другой стороны…
Алан повернулся и бегом бросился с лестницы. Он чувствовал, что ему больно дышать, и несколько раз вынужден был останавливаться, чтобы собраться с силами. Ему казалось, что прошло по крайней мере полчаса, хотя в действительности всего через две-три минуты он снова был у двери, ведущей во двор. Она была закрыта, но не заперта. Алан толкнул ее, она, изгибаясь, заскрежетала по каменным плитам. Он выскочил во двор, бросился к выходящей к озеру стене башни и замер на месте. Он знал, что ему предстоит найти, и нашел это.
История повторилась.
Колин Кемпбелл, вернее, нечто, одетое в красно-белую полосатую пижаму и бывшее когда-то Колином, лежало на плитах двора. В шестидесяти футах над ним створки распахнутого настежь окна поблескивали в свете идущей на убыль луны. Редкий белый туман, висевший над озером, падал капельками росы на растрепанные волосы Колина.
13
Уже рассветало, серовато-лиловый небосвод начал играть радужными красками, когда Алан вновь поднимался по лестнице башни. Утренний осенний воздух можно было ощущать почти на вкус, но сейчас Алан не обращал на него внимания. Он нес долото, сверло и ножовку. Позади шагал Сван, взволнованный, в высохшем сером костюме, некогда элегантном, а сейчас выглядевшем так, будто его вырвали из собачьей пасти.
— Скажите, вы действительно решили войти туда? — спросил Сван. — Мне бы не очень хотелось.
— Почему? — ответил Алан. — Теперь уже светло и обитатель ящика не может причинить нам вреда.
— Какой еще обитатель?
Алан не ответил. Он хотел сказать, что доктор Фелл уже знает правду, хотя и не открыл ему ее, и что, по мнению Фелла, опасность миновала, но затем решил, что лучше, чтобы такие вещи пока не попадали в газеты.
Сван держал фонарик, а Алан принялся за работу. Шла она медленно. Сначала он просверлил ряд дырок, расположив их четырехугольником вокруг замка, потом выбил долотом дерево между двумя дырками и, вставив ножовку, начал пилить вдоль отмеченной дырочками линии.
— Колин Кемпбелл, — неожиданно проговорил торжественным тоном Сван, — был славным парнем. Просто замечательным.
— Почему вы говорите «был»?
— Ну, о мертвых ведь…
— Но он ведь не умер.
Наступила долгая пауза.
— Не умер?
Пила визжала, вздрагивая. Алан с ожесточением штурмовал дверь, чувствуя при этом какое-то облегчение. Он надеялся, что Сван заткнется. Колин Кемпбелл слишком полюбился Алану, чтобы выслушивать чью-то сентиментальную болтовню о нем.
— У Колина, — сухо сказал он, — сломаны обе ноги и бедро. В его возрасте это не шутка. Кроме того, еще что-то очень беспокоит доктора Гранта. Однако Колин не умер, и жизнь его вне опасности.
— После такого падения?
— Случается. Вы сами, наверняка, слышали о подобном.
— И он выбросился из окна по своей воле?
— Да.
Осыпанный опилками, Алан кончил пилить, выбил вырезанный четырехугольник и просунул руку в образовавшуюся дыру. Ключ все еще торчал в замке, ржавый засов находился на месте. Алан повернул ключ, отодвинул засов и, полный какого-то тяжелого предчувствия, открыл дверь.
Часть одежды Колина висела на спинке стула, часть валялась на полу так, как он бросил ее вчера вечером. Ручные часы тикали на комоде. Кровать была в беспорядке: одеяло отброшено, на смятых подушках еще заметен след головы. Створки распахнутого окна тихо поскрипывали от ветра.
— Что теперь будем делать? — спросил Сван. Сначала он лишь просунул голову в дверь, но в конце концов решился войти.
— То, что велел доктор Фелл.
Хотя голос Алана звучал уверенно, ему пришлось собрать все свое мужество, прежде чем стать на колени и заглянуть под кровать. Он вытащил кожаный собачий ящик, в котором обитало Нечто.
— Надеюсь, вы не будете возиться с этой дрянью? — спросил Сван.
— Доктор Фелл велел открыть его. Он сказал, что никаких отпечатков пальцев на нем все равно нет, так что можно не церемониться.
— Уж очень вы верите его словам. Что ж, открывайте.
Это было самой неприятной частью операции. Алан расстегнул оба замка и поднял крышку. Как он и ожидал, ящик оказался пуст.
— Что же в нем могло быть? — воскликнул Сван. — Я, наверно, с ума сойду, ломая голову. Я… — Сван запнулся, зажмурившись от неожиданности, и молча показал на письменный стол. На краю стола лежала небольшая книга в кожаном переплете, на которой поблескивало золотом: «Дневник, 1940».
— Это не то, что мы все время искали?
Оба бросились к дневнику, но Алан опередил репортера. Имя Энгуса Кемпбелла было выведено на заглавном листе мелкими буквами неуклюжим детским почерком, и Алан подумал, что пальцы хозяина дневника были поражены подагрой. Энгус добросовестно заполнил разнообразные рубрики, касавшиеся, например, размера рубашки или номера ботинок (похоже, издатели боятся, как бы мы случайно не забыли собственный год рождения), а в графе «номер водительского удостоверения» значилось: «Не имею».
Для Алана всё это не представляло особого интереса. Последняя запись в дневнике была сделана в день смерти Энгуса: «24 августа, суббота». Увидев ее, Алан почувствовал, как у него пересохло в горле и заколотилось сердце.
— «Суббота. Банк разменял чек, все в порядке. Элспет снова прихворнула. Не забыть фиговый сироп. Написал Колину. Сегодня вечером приходил А. Форбс. Утверждает, что я его надул. Ха-ха-ха. Я сказал, чтобы он больше здесь не появлялся. Он ответил, что так и сделает, тем более что в этом больше не будет нужды. Такой-то странный затхлый запах сегодня в комнате. Не забыть написать в военное министерство о тракторе. Пригодится для солдат. Надо это сделать завтра же».
Потом следовало пустое место — жизнь автора дневника оборвалась.
Алан перелистал дневник. Других записей он не читал, но обратил внимание, что в одном месте листок вырван. Алан думал о коренастом седом старике, писавшем эти строки в то время, как что-то подстерегало его.
— Гм, — сказал Сван. — Не очень-то много от этого проку, верно?
— Не знаю.
— Ну, — заметил Сван, — если вы уже увидели или, вернее, не увидели то, что хотели, мы можем уйти. Возможно, в этой комнате ничего и нет, но у меня мурашки по спине бегают.
