Артур Дойл - Архив Шерлока Холмса. Сыскная полиция (сборник)
Опрятная горничная, единственное напоминание о современности, которое мы увидели в этом доме, внесла на подносе чай. Пока она расставляла на столе чашки и блюдца, раскрылась дверь, и в комнату вошел подросток примечательной внешности. Бледное лицо, светлые волосы, живые светлоголубые глаза, которые вспыхнули от радости при виде отца. Он бросился к нему и обвил руками его шею со страстью влюбленной девушки.
— О, папа, — воскликнул мальчик, — я не знал, что ты уже вернулся. Я бы вышел встретить тебя. Я так рад тебя видеть!
Фергюсон деликатно освободился от объятий и несколько смущенно покосился на нас.
— Малыш, — сказал он и любовно потрепал мальчика по светловолосой голове, — я вернулся раньше, чем думал, потому что мои друзья, мистер Холмс и доктор Ватсон, согласились приехать со мной и провести с нами вечер.
— Это мистер Холмс, который сыщик?
— Да.
Мальчик очень внимательно и, как мне показалось, недружелюбно посмотрел на нас.
— А что ваш второй ребенок, мистер Фергюсон? — спросил Холмс. — Можем мы с ним познакомиться?
— Попроси миссис Мейсон принести малыша, — сказал Фергюсон сыну, и тот ушел странной, шаркающей походкой. Мой опытный глаз хирурга тотчас определил, что у него поврежден позвоночник. Через какое-то время он вернулся, за ним шла высокая худая женщина, и на руках она несла чудесного малыша, темноглазого и светловолосого, — удивительное смешение саксонской и латиноамериканской рас. По тому, как Фергюсон бережно взял его на руки и нежно прижал к себе, было видно, что он души не чает в младшем сыне.
— Вы только представьте себе, что у кого-то не дрогнуло сердце причинить ему боль, — с чувством произнес он, посмотрев на страшное красное пятно, горевшее на его чистой ангельской шее.
В этот миг я случайно посмотрел на Холмса и увидел, что взгляд его сделался необычайно напряженным. Лицо застыло, словно окаменело, а глаза, лишь на миг задержавшись на отце и сыне, устремились куда-то в другую сторону. Проследив за его взглядом, я не увидел ничего примечательного и решил, что он смотрит в окно, за которым был виден унылый, мокрый от дождя сад. Правда, наружные ставни были наполовину закрыты и перекрывали вид, и все же именно на окне сосредоточилось внимание моего друга. Но тут он улыбнулся и снова глянул на малыша. Не говоря ни слова, он внимательнейшим образом осмотрел небольшой красный бугорок на детской шейке, после чего поймал и легонько потряс один из пухлых, в ямочках кулачков, которыми малыш махал перед собой.
— До свидания, маленький человечек. Странно началась твоя жизнь. Няня, я бы хотел поговорить с вами наедине.
Они отошли в сторону и несколько минут о чем-то оживленно разговаривали. Я расслышал лишь последние слова: «Надеюсь, в скором времени вам не о чем будет беспокоиться». Женщина, особа, судя по всему, не слишком приветливая и молчаливая, удалилась вместе с ребенком.
— Что вы можете сказать о миссис Мейсон? — спросил Холмс у нашего хозяина.
— Как вы сами только что видели, внешность у нее не оченьто располагающая, но зато сердце золотое, и она очень привязана к малышу.
— А вам она нравится, Джек? — Холмс неожиданно повернулся к мальчику. На выразительное, подвижное лицо мальчика набежала тень, и он отрицательно покачал головой.
— У Джеки очень сильны симпатии и антипатии, — сказал Фергюсон и обнял сына. — К счастью, я вхожу в число первых.
Мальчик прильнул к отцу и спрятал лицо у него на груди.
Фергюсон нежно отстранил его от себя.
— Ну, беги, малыш Джеки, — сказал он, проводив любящим взглядом сына, который направился к двери. — Итак, мистер Холмс, — сказал он, когда мальчик вышел. — Я начинаю чувствовать, что только зря отнимаю у вас время. Действительно, чем вы тут можете помочь? Разве что выразить сочувствие. С вашей точки зрения, мое дело должно казаться чрезвычайно деликатным и сложным.
— В самом деле, история довольно деликатная, — сказал Холмс, улыбнувшись, — но сложной она мне пока что не показалась. Изначально ваше дело потребовало определенных логических умозаключений, но как только эти умозаключения начали постепенно, шаг за шагом подтверждаться многочисленными и независимыми друг от друга фактами, субъективное сразу же превратилось в объективное, и теперь мы можем с уверенностью сказать, что добились поставленной перед собой цели. Вообще-то, я добился ее еще до того, как мы покинули Бейкер-стрит, все остальное было не более чем наблюдением и перепроверкой.
Фергюсон приложил свою большую руку к страдальчески сморщенному лбу.
— Ради всего святого, Холмс, — простонал он, — если вы понимаете, что происходит, не мучайте меня. Расскажите, что все это значит? Что мне делать? Мне все равно, как вы до всего додумались, если вы действительно можете все объяснить.
— Безусловно, я должен вам все объяснить, и вы услышите объяснение. Но вы позволите мне поступить так, как я сочту нужным? Ватсон, леди в состоянии поговорить с нами?
— Она нездорова, но все прекрасно понимает.
— Очень хорошо. Разобраться с этим делом мы можем только в ее присутствии. Давайте поднимемся к ней.
— Она не захочет меня видеть! — воскликнул Фергюсон.
— Уверяю вас, захочет, — сказал Холмс. Он черкнул несколько слов на листе бумаги. — Ватсон, вы, по крайней мере, имеете доступ в ее комнату. Не могли бы вы передать леди эту записку?
Я снова поднялся по лестнице, прошел по коридору и вручил записку Долорес. Она осторожно открыла дверь и тихонько вошла в комнату. Через минуту в комнате раздался крик. Крик, в котором соединились удивление и радость. Потом дверь снова приоткрылась и выглянула Долорес.
— Она примет их. Он будет слушать, — сказала она.
На мой зов поднялись Фергюсон и Холмс. Когда мы все вместе вошли в комнату, Фергюсон двинулся было к жене, которая полулежала в кровати, но она жестом остановила его. Тогда он сел в кресло. Холмс сел рядом с ним, учтиво поклонившись леди, которая окинула его удивленным взором.
— Думаю, Долорес мы можем отпустить, — сказал Холмс. — Хорошо, мадам, если вы предпочитаете, чтобы она осталась, я не возражаю. Итак, мистер Фергюсон, я занятой человек, и у меня много дел, поэтому говорить буду кратко и по существу. Чем быстрее проводится операция, тем она менее болезненна. Если позволите, я начну с того, что больше всего тревожит вас. Ваша жена — прекрасная любящая женщина, ставшая жертвой незаслуженных подозрений.
Издав счастливый крик, Фергюсон едва сдержался, чтобы не вскочить с кресла.
— Мистер Холмс, докажите это, и я буду вашим должником до самой смерти.
