Реймонд Чандлер - Золотой дублон Брашера
— Ладно, поеду-ка я отмечусь у охранника при клубе, — сказал я.
— Скажите ему, пусть идет к чертовой матери через свою левую штанину, — продолжил он. — Скажите, это я так просил передать.
— Я так и сделаю, — сказал я.
Сзади подъехала машина, просигналила. Я двинулся вперед. Через сотню метров темный лимузин сдул меня с дороги ревом сигнала и пролетел мимо с шорохом, похожим на шелест падающих листьев.
Ветра здесь не было, и лунный свет в долине был так силен, что тени казались выбитыми ножом гравера.
За поворотом передо мной открылась вся долина. Тысяча белых домов по склонам холмов, десять тысяч светящихся окон, и звезды, вежливо нависшие над ними, — не очень близко, ввиду бдительности патрульных машин охраны.
Выходящая к дороге стена клуба была слепой, без двери и без окон на первом этаже. Номер был небольшой, но ярко светился фиолетовым неоном: 8777. Ничего больше. В стороне под гнутыми фонарями стоял ряд машин, разделенных белыми линиями на гладком черном асфальте. Швейцары в сверкающих чистотой костюмах двигались в огнях фонарей.
Дорожка огибала здание. Глубокое бетонное крыльцо с навесом из стекла и стали было едва освещено. Я вышел из машины и получил карточку с ее номером. Карточку я отдал человеку в форме за маленькой стойкой при входе.
— Филип Марлоу, — сказал я. — Посетитель.
— Благодарю вас, мистер Марлоу. — Он записал у себя мою фамилию и номер машины. И вернул карточку мне, и поднял трубку телефона.
Негр в белой двубортной ливрее с золотыми эполетами и в фуражке с широкой золотой лентой открыл мне дверь.
Фойе выглядело как кадр из мюзикла про красивую жизнь. Масса света и роскоши, музыка, туалеты, играют только звезды, сценарий самый захватывающий, и мелодрама лезет из всех щелей. Мягкий скрытый свет освещает стену так, что кажется, она уходит в небо и не кончается, а над ней мигают настоящие звезды. По ковру надо ходить в болотных сапогах — нога утопает. В глубине свободно изгибается и уходит вверх сверкающая хромом и белой эмалью лестница с широкими ступенями, покрытыми паласом. У входа в ресторан сытый метрдотель небрежно держит под рукой стопку меню в тисненных золотом корочках.
Вход в бар был слева от дверей. Там стоял спокойный полумрак, и вдоль неясного сияния зеркальной стойки бесшумно двигался бармен. Из дамской комнаты, подправляя пальцем помаду на губах, вышла высокая красивая брюнетка в платье цвета морской волны с рассыпанными по нему золотыми блестками и повернулась к входу в зал. Из зала послышались звуки румбы, и она покачивала головой в такт музыке. У входа ее ждал жирный коротышка с красным лицом. Он вцепился толстыми пальцами в ее руку и впился в нее глазами.
Ко мне подошла девушка в нежно-розовом кимоно, приняла у меня шляпу и пренебрежительно осмотрела мой костюм.
В проходе появилась девушка с лотком сигарет. На голове ее был плюмаж, а одежды как раз столько, чтобы завернуть зубочистку. Одна обнаженная нога была серебряная, вторая — золотая.
Я вошел в бар и опустился на кожаный табурет у стойки. Тихонько позвякивало стекло, мягко светили огни, тихие голоса шептали о любви, или десятипроцентной скидке, или о чем они шепчутся в таких местах.
Высокий, привлекательный мужчина в сером, божественно скроенном костюме вдруг поднялся из-за столика у стены, подошел к стойке и принялся громко и внятно отчитывать бармена. Ругал он его долго и при этом произнес как минимум девять слов, которые не полагается произносить высоким, привлекательным мужчинам в хорошо сшитых серых костюмах. Разговоры прекратились, все обернулись на него.
Бармен стоял совершенно неподвижно и смотрел ему в лицо. У бармена были курчавые волосы, смуглая кожа и широко поставленные внимательные глаза. Он не двигался и ничего не отвечал. Высокий в сером костюме закончил свою речь и вышел из бара. Все, кроме бармена, проводили его глазами.
Бармен медленно прошел к тому концу стойки, где сидел я, остановился, не глядя в мою сторону, на лице ничего, только заметно побледнел. Затем он повернулся ко мне и спросил:
— Да, сэр?
— Мне нужно поговорить с парнем по имени Эдди Прю.
— Да?
— Он здесь работает.
— Работает здесь кем? — Голос был ровный и сухой, как песок.
— Это тот парень, который ходит за спиной вашего хозяина. Не знаю, понятно ли я сказал.
— А, Эдди Прю, — принялся аккуратно протирать стойку полотенцем. — Ваше имя?
— Марлоу.
— Марлоу. Выпьете пока что-нибудь?
— Сухого мартини будет достаточно.
— Мартини. Сухой. Очень-очень сухой.
— Идет.
— Будете есть его ложкой или ножом и вилкой?
— Нарежь тонкими ломтиками, — сказал я. — Я его просто пожую.
— По дороге в школу, — сказал он. — Положить вам в пакетик маслину?
— Врежьте мне им по роже, — сказал я, — если вам от этого станет легче.
— Спасибо, сэр, — сказал он. — Сухой мартини.
Он отошел на пару шагов, потом вернулся, перегнулся через стойку и сказал:
— Я ошибся при приготовлении напитка. Джентльмен мне на это указал.
— Я его слышал.
— Он мне говорил об этом, как джентльмены обычно говорят о таких пустяках. Большие шишки любят указывать тебе на твои маленькие ошибки.
— Да.
— Всем дал послушать. Поэтому я подхожу сюда и практически оскорбляю вас.
— Я догадался, — сказал я.
Он задумчиво посмотрел себе на руки.
— Просто так, — сказал он. — Совершенно незнакомого человека.
— Все дело в моих больших голубых глазах, — сказал я. — Они так нежно смотрят.
— Спасибо, друг, — сказал он и спокойно пошел к себе.
Я видел, как он говорил по телефону у другого конца стойки. Потом он взялся за шейкер. Когда он принес мне стакан, он был уже спокоен. Коктейль у него получился отличный.
18
Я отнес стакан к маленькому столику у стены, сел там и закурил. Прошло пять минут. Я не заметил, когда сменилась музыка. Теперь из зала пел низкий женский голос, и слушать его было приятно. Она пела «Темные глаза», и оркестр у нее за спиной, казалось, засыпал.
Когда песня кончилась, послышался гром аплодисментов, свист.
Человек за соседним столиком сказал своей даме:
— К ним в оркестр опять вернулась Линда Конкест. Я слышал, она вышла замуж за богатого парня из Пасадены, но что-то у них не вышло.
— Чудесный голос, — ответила она.
Я собирался встать, когда на мой стол упала чья-то тень. Рядом стоял человек.
Это был не просто человек, а длинный огромный телеграфный столб с изуродованным лицом. Застывший правый глаз казался налитым кровью и был безжизненно неподвижен. Он был настолько высок, что вынужден был наклониться, чтобы положить руку на спинку стоящего напротив меня кресла. Так он и стоял, молча меряя меня взглядом, а я сидел, допивая мартини и слушая новую песню, которую пел тот же голос. Похоже, завсегдатаи этого места любили забытые песни прошедших лет. Наверное, уставали от попыток обогнать время, там, где они делали деньги.
