Жорж Сименон - Исчезновение Одиль
– Я заинтриговала вас, не так ли?
Не ответив ни «да», ни «нет», он продолжал смотреть на нее, и лицо его оставалось спокойным.
– Учитывая то, что мне известно о вашем отце, – сказал он, как бы размышляя вслух, – не думаю, чтобы у вас было несчастливое детство.
– Нет. Но назвать его счастливым я тоже не могу. Я была молчаливой, меня часто находили забившейся в угол коридора или в гараже в глубине сада.
– Почему?
– Не знаю. Может, потому, что мне было, к примеру, не по себе в присутствии матери или любого другого человека. Как я поняла позднее, это было немного так, как если бы я чувствовала, что принадлежу к другой породе, чем все остальные.
– Вы никогда не играли?
– Очень мало. А когда мне случалось это делать, выходило неубедительно.
– А вы помните, о чем вы думали?
– Нет. По-моему, я не думала. Я смотрела прямо перед собой. Случалось, я часами смотрела на пятно на обоях...
– Ваши родители не беспокоились?
– Они думали, что это пройдет. Часто бывало, что я пряталась где-нибудь в доме и ждала, пока меня найдут.
– Это был способ добиться того, чтобы вами занимались?
– Возможно.
– Как насчет детских болезней?
– Была, скарлатина. Это мое лучшее воспоминание. Я лежала в постели с иллюстрированными журналами. Горничная поднималась ко мне наверх по двадцать раз на день, чтобы удостовериться, что мне ничего не нужно. Приятельницы матери из страха заразиться перестали приходить играть в бридж. Моя комната стала центром дома. Мать тоже меня навещала. Отец спускался со своей мансарды и садился ко мне на край кровати.
– В общем, вам не хватало ласки?
– Не осмелюсь сказать, что да. Это я их не понимала. У меня было такое чувство, будто каждый занимается лишь своей жалкой жизнью и я не что иное, как бремя. Вы позволите? Я пройду в ванную и оденусь.
Ванна была полна розоватой воды, и она выдернула пробку, чтобы спустить ее. В чемодане она нашла серые брюки и бледно-серый свитер. Затем она причесалась. Рядом раздались голоса, и она бросилась туда, зная, что это брат.
– О, Боб! – воскликнула она, прижавшись к его груди, как всегда мечтала это сделать.
– Мой котенок...
Он называл ее так иногда, когда впадал в чувствительность.
– Дай-ка я посмотрю на тебя. Нет. Ты выглядишь неплохо.
Она чувствовала себя легко, непринужденно. У нее в номере находились два человека, а ведь у нее были все шансы проваляться в ванне до завтрашнего утра.
– Познакомься, это...
Она повернулась к студенту.
– Прошу прощения, но я даже забыла спросить, как вас зовут.
– Альбер Галабар.
– Мой брат Боб.
– Очень рад.
– Взаимно.
С принужденным видом они, казалось, изучали друг Друга.
– Если я правильно понял, вы приехали в Париж, чтобы начать поиски своей сестры?
– Мы с ней немного разминулись. Сначала в ночном кабачке, где мне сказали, что видели ее там накануне вечером. Затем сегодня днем, в гостинице напротив Лионского вокзала, откуда она только что выехала.
– Ты раскопал гостиницу «Элиар»?
– Мне было не по силам обойти все гостиницы на Левом берегу. Я догадывался, что ты, возможно, побоишься столкнуться со мной. Выйдя с вокзала, ты ринулась в первую попавшуюся гостиницу, думая, что никому не придет в голову тебя здесь искать.
Она вздрогнула, вспомнив свой номер там.
– Там было очень мрачно.
– И ты не побоялась поселиться так близко к улице Гей-Люссака?
– Я ничем не рисковала, поскольку решила, что покончу с собой сегодня.
– Что же произошло?
Боб держал ее за плечи: чувствовалось, он испытывает такое наслаждение, что нашел ее! Он даже больше походил на влюбленного, чем на брата.
– Я вскрыла себе вены и, похоже, громко вскрикнула. Альбер Талабар занимает соседний номер. Я этого не знала. Я никогда его не видела. Когда я открыла глаза, я по-прежнему лежала в ванне, а он накладывал мне жгут. Он студент-медик и работает в больнице.
Мужчины снова обменялись взглядом.
– Это чистая случайность, что я оказался у себя в номере.
– Рана могла оказаться смертельной?
– Весьма вероятно, что да.
– Это письмо мне? – спросил Боб, указав на конверт на столе. – Почему на нем лежит мелочь?
– Чтобы заплатить за марку.
– А это что за деньги?
– За номер.
Они оба удивленно уставились на нее.
– И прежде чем вскрыть себе вены, ты обо всем этом подумала?
– Я была спокойна, я совсем не волновалась. Перед этим я сходила в ресторан, чуть дальше по этой улице, и вкусно пообедала. После я чуть было не вымыла волосы в парикмахерской и не попросила сделать мне укладку, но нужно было слишком долго ждать.
– Можно я возьму письмо?
– Оно твое. Не показывай его никому, особенно родителям.
– Может, позвоним сейчас папе?
– По-моему, это необходимо сделать.
Она нахмурила брови. Это уже было контактом с авеню де Жаман, и ей казалось, что она снова окажется в прошлом.
– Я не стану ему обещать, что собираюсь вернуться. Просто поговорю с ним.
Он заказал разговор. Ответила Матильда.
– Матильда, это Боб. Я хотел бы поговорить с отцом. Мама в гостиной с приятельницами?
– Нет. Она вышла за покупками.
– Тем лучше. Отец сам ей все сообщит.
– У тебя ведь хорошие новости, да? Я поняла это по твоему голосу.
Спустя несколько мгновений в трубке раздался голос отца:
– Есть новости. Боб?
– Превосходная новость. Я нашел Одиль. Или, вернее, она меня нашла.
– Ну как она?
– С ней все в порядке, за исключением пореза на запястье. Это не страшно, она получила необходимую медицинскую помощь.
– Когда вы возвращаетесь?
– Я, вероятно, вернусь завтра, я и так пропустил уже много важных занятий. Ну а она, не знаю.
Он сделал знак сестре, чтобы та взяла трубку.
– Даю ее тебе.
– Алло, папа.
– Что же ты так нас напугала? Когда это произошло?
– Сегодня днем.
– И ты уже на ногах?
– Конечно. Никогда еще я не чувствовала себя так хорошо.
Говоря это, она бросила заговорщицкий взгляд на своего студента.
– Ты не вернешься с братом?
– Хочу подождать, пока окончательно приду в норму и затянется моя рана.
Она почувствовала в голосе отца если не грусть, то, во всяком случае, покорную меланхолию.
– Понимаю, – сказал он. – Ты в гостинице на улице Гей-Люссака?
– Нет. Если захочешь позвонить мне, то я в «Отеле Модерн» на улице де ла Арп.
– Надеюсь, ты скоро будешь дома. Ты не представляешь себе, каким он кажется пустым.
– Но ведь если бы я вышла замуж, было бы то же самое, разве нет?
– В твои намерения не входит окончательное возвращение?
– Нет.
– Хочешь остаться в Париже?
