Агата Кристи - Кривой домишко
Роджер сделал конвульсивное глотательное движение.
— Дорогой мой старик… Вы и представить себе не можете, как хорошо он ко мне отнесся. Никаких упреков. Только доброта. Я сказал ему, что не хочу помощи, что предпочел бы не получить помощи… что лучше бы уехал, как планировал. Но он и слушать не захотел об этом. Настаивал на том, чтобы прийти на помощь… на том, чтобы вновь поставить на ноги Объединенную компанию.
Тавенер резко сказал:
— Вы хотите заставить нас поверить в то, что ваш отец имел намерение оказать вам финансовую помощь?
— Именно это он и намеревался сделать. Тут же, немедленно написал своим брокерам и дал им распоряжения.
Очевидно, он заметил недоверие на лицах обоих мужчин. Он густо покраснел.
— Послушайте, — сказал он. — У меня еще сохранилось это письмо. Я сам должен был отправить его. Но, естественно, потом, после такого потрясения и всеобщего смятения, забыл это сделать. Должно быть, оно так и осталось у меня в кармане.
Он вытащил бумажник и, покопавшись в нем, извлек то, что искал. Это был смятый конверт с наклеенной маркой. Насколько мне удалось разглядеть, письмо было адресовано Греторексу и Хэнбери.
— Прочтите сами, — сказал он, — если вы мне не верите.
Отец вскрыл конверт. Тавенер подошел сзади и наклонился через его плечо. В тот момент я не видел письма, но мне довелось увидеть его позднее. В письме Греторексу и Хэнбери поручалось высвободить определенную долю капиталовложений и содержалась просьба прислать на следующий день к нему одного из сотрудников фирмы, чтобы получить некоторые инструкции относительно операций Объединенной компании. Кое-что в нем было для меня непонятно, однако цель письма не вызывала сомнения. Аристид Леонидис готовился к тому, чтобы вновь поставить на ноги Объединенную компанию.
— Мы выдадим вам расписку на это письмо, мистер Леонидис, — сказал Тавенер.
Роджер взял расписку, встал и сказал:
— Теперь все? Вы ведь поняли теперь, как обстояло дело?
— Мистер Леонидис дал вам это письмо и вы ушли? А что вы делали после этого?
— Поспешил к себе. Жена только что вернулась домой. Я рассказал ей о том, что предполагал предприня́ть отец. И как он замечательно отнесся ко всему! Я… просто не помню, что именно делал дальше.
— Какое время спустя вы узнали о том, что отцу стало плохо?
— Дайте подумать… это случилось примерно через полчаса или, может быть, через час. Прибежала перепуганная Бренда и сказала, что отец выглядит как-то странно. Мы помчались к нему вместе с ней. Но об этом я уже рассказывал вам раньше.
— Во время предыдущего посещения отца вы заходили за чем-нибудь в его ванную комнату?
— Кажется, не заходил. Нет… уверен, что не заходил. Почему вы спрашиваете об этом? Уж не думаете ли вы, что это я…
Отец сдержал этот внезапный взрыв возмущения, поднявшись со стула, и протянул ему руку на прощание.
— Благодарю вас, мистер Леонидис, — сказал он. — Вы очень помогли нам. Однако вам следовало бы рассказать обо всем этом раньше.
Дверь за Роджером закрылась. Я подошел к столу, чтобы взглянуть на письмо.
— А может быть, это подделка? — с надеждой в голосе произнес Тавенер.
— Может быть, — сказал отец. — Но я не думаю, что это подделка. Мне кажется, что нам следует принять это как факт. Старый Леонидис был готов вытащить сына из неприятной истории, в которую тот попал. Уладить эту историю с большим успехом мог бы он сам, останься от жив, чем это может сделать Роджер после его смерти, особенно если учесть ситуацию, которая неожиданно возникла: завещания ведь так и не нашли, вследствие чего действительный размер наследства Роджера пока остается под вопросом. Решение этого вопроса связано с проволочками… и трудностями. Судя по тому, как сейчас обстоят дела, банкротство неминуемо. Нет, Тавенер, у Роджера и его жены не было оснований для того, чтобы убрать с дороги старика. Совсем наоборот… — Он замолчал, а потом повторил задумчиво, как будто в голову ему неожиданно пришла какая-то мысль: — Совсем наоборот.
— О чем вы подумали, сэр? — спросил Тавенер.
Мой старик медленно произнес:
— Если бы Аристид Леонидис прожил еще хотя бы сутки, у Роджера все было бы в порядке, но он не прожил эти двадцать четыре часа. Он умер скоропостижно и драматично.
— Гм-м. Вы думаете, что кто-то из домашних хотел, чтобы Роджер обанкротился? — спросил Тавенер. — Кто-нибудь, у кого были противоположные финансовые интересы? Это, по-видимому, маловероятно.
— Как обстоят дела с завещанием? — спросил отец. — Кто теперь унаследует деньги старого Леонидиса?
Тавенер горестно вздохнул.
— Вы ведь знаете этих юристов. От них невозможно получить четкий ответ. Существует прежнее завещание, которое было написано им, когда он женился на второй миссис Леонидис. Согласно тому завещанию, он оставляя ту же сумму жене, значительно меньшую — мисс де Хэвиленд, а остальное делилось поровну между Филипом и Роджером. Я было подумал, что если новое завещание оказалось неподписанным, то в силу вступит старое, однако, по-видимому, все это не так просто. Прежде всего составление нового завещания аннулирует предыдущее, и существуют свидетели его подписания и «намерения завещателя». Нельзя с уверенностью сказать, как решится вопрос, если окажется, что старик умер, не оставив завещания. По-видимому, его вдова получит все наследство целиком… или по крайней мере пожизненное право распоряжаться всем наследством.
— Таким образом, если завещание исчезло, наиболее вероятную выгоду от этого получает Бренда Леонидис?
— Да. И если тут была какая-то махинация, то, по всей вероятности, инициатором всего этого фокуса была она. Однако, хотя совершенно очевидно, что какое-то надувательство имело место, сколько я ни пытался разобраться в этом, не могу понять, каким образом это было сделано.
Я тоже не понимал этого. Наверное, мы оба были и впрямь невообразимо глупы. Но не следует забывать о том, что тогда мы рассматривали ситуацию с неправильно выбранной позиции.
Глава XII
Когда Тавенер ушел, мы некоторое время молчали.
Потом я спросил:
— Отец, а какие бывают убийцы?
Мой старик задумчиво посмотрел на меня. Мы с ним так хорошо понимаем друг друга, что ему было совершенно ясно, о чем я думал, когда задавал этот вопрос. Он ответил мне очень серьезно:
— Понимаю… Сейчас тебе очень важно знать это… убийство слишком близко коснулось тебя. Ты уже не сможешь относиться к нему как посторонний.
Меня всегда интересовали — чисто по-любительски — некоторые из наиболее увлекательных «дел», которыми занимался Департамент уголовного розыска, однако, как говорил мой отец, я проявлял интерес с позиции постороннего наблюдателя… так сказать, рассматривая происходящее, как будто витрину магазина с улицы. Однако в данном случае убийство стало доминирующим фактором в моей жизни, причем следует признать, что София поняла это значительно раньше, чем я.
