Тайна постоялого двора «Нью-Инн» - Фримен Р. Остин

– Да, сэр.

– Вы читали его вслух?

– Вслух, сэр? Да благослови вас Господь, нет, сэр! С чего бы? Другой свидетель читал его, и, конечно, мистер Блэкмор знал, что в нем, поскольку оно было написано его собственной рукой. Зачем мне читать его вслух?

– Нет, конечно, это не обязательно. Кстати, мне интересно, как мистер Блэкмор справлялся со стиркой?

Портье, очевидно, не понравился этот вопрос, потому что в ответ он лишь что-то пробурчал.

– Вы ему помогали? – продолжил Торндайк.

– Нет, конечно, нет, сэр. Он делал это сам. Прачки доставляли корзину сюда, в домик, а мистер Блэкмор забирал ее с собой, когда проходил мимо.

– Значит, она не доставлялась прямо в его покои?

– Нет, сэр. Мистер Блэкмор был очень ученым джентльменом и, как и любой другой учёный, не любил, когда его беспокоили.

Торндайк добродушно согласился с этим выводом портье и пожелал ему на прощание доброй ночи. Мы вышли через ворота на Уайч-стрит и, свернув на восток, в сторону Темпла, молча отправились в путь. Каждый из нас думал о своем. Чем были заняты мысли моего друга, я сказать не могу, хотя не сомневаюсь, что он собирал воедино все, что видел и слышал, и обдумывая возможное применение этого к рассматриваемому делу.

Что касается меня, то мой разум был в смятении. Все эти поиски и исследования – просто потеря времени. В конце концов, завещание, очевидно, было вполне законным. По крайней мере, мне так казалось. Однако Торндайк так не считал. Его расследование определенно имело цель, понять которую мне было не дано. Размышляя об этом, я только больше запутывался, особенно вспоминая загадочные вопросы, которые мой друг задавал столь же сбитому с толку толстяку привратнику.

Глава VIII. Карта

Когда мы с Торндайком подъехали к главным воротам Темпла и свернули на узкую дорожку, меня вдруг осенило, что я не подумал о ночлеге. События непрерывно следовали одно за другим, и каждое из них было настолько увлекательным, что я упустил из виду то, что можно назвать обычными хлопотами.

– Кажется, мы направляемся к вам, Торндайк, – рискнул заметить я, – поздновато об этом думать, но я еще не решил, где мне остановиться на ночь.

– Мой дорогой друг, – ответил он, – вы разместитесь в вашей собственной спальне, которая ждет вас наготове с тех пор, как вы ее покинули. Полтон поднялся и проверил все, как только вы приехали. Полагаю, что вы будете считать мой дом своим до тех пор, пока вы не примкнёте к благословенному большинству и не заведёте свой дом.

– Это очень мило с вашей стороны, – сказал я, – вы не упомянули, что предложенная вами должность включает квартиру.

– Комнаты и общие помещения включены, – уточнил Торндайк.

Я запротестовал, что должен участвовать в расходах, но мой друг только нетерпеливо отмахнулся от этого предложения. Мы все еще спорили об этом, когда добрались до наших комнат и отвлеклись, когда я достал из кармана лампу и поставил ее на стол.

– Ах, – заметил мой коллега, – это небольшое напоминание. Мы поставим ее на каминную полку, чтобы Полтон ее забрал, а вы дадите мне полный отчет о своих приключениях в дебрях Кеннингтона. Это было очень странное дело. Я часто задавался вопросом, чем все закончилось.

Он придвинул два наших кресла к огню, подбросил еще угля, поставил банку с табаком на стол, точно на равном расстоянии от двух кресел, и устроился с видом человека, предвкушающего приятное развлечение.

Я набил свою трубку и, подхватив нить рассказа там, где оборвал ее в прошлый раз, начал излагать мои приключения, но Торндайк остановил меня:

– Не сокращайте рассказ, Джервис. Такое повествование приводит к неясностям. Детали, дитя мое, детали – это душа индукции. Пусть у нас будут все факты. Мы сможем их рассортировать позже.

Я начал заново, терпеливо излагая даже самые незначительные мелочи. Намеренно нагрузил повествование всякими пустяками, которые цепкая память смогла выудить из полузабытого прошлого, описывая с мельчайшей точностью то, что как мне казалось, не имело ни малейшего значения. Я нарисовал яркую картину, как выглядел экипаж внутри и снаружи, даже умудрился дать описание лошади – вплоть до её сбруи, с удивлением обнаружив, что помню такие детали. Затем я углубился в описание мебели столовой и паутины, свисавшей с потолка. Не забыл и про ярлык аукциона на комоде, шаткий стол и странные стулья. Я указал число дыханий пациента в минуту и точное количество кофе, выпитого в каждом случае, с исчерпывающим описанием чашки, из которой он пил. Не оставил без внимания ни одной личной детали, от ногтей пациента до розовых прыщей на носу мистера Вайса.

Но моя тактика потерпела полное поражение. Попытка утомить мозг Торндайка обилием подробностей была подобна попытке насытить пеликана наживкой. Он поглощал все со спокойным наслаждением и просил еще, а когда, наконец, я действительно начал думать, что немного наскучил ему, он ошеломил меня, перечитав свои записи и начав оживленный перекрестный допрос, чтобы выудить новые факты! И самым удивительным было то, что, когда я закончил, мне показалось, что я знаю об этом деле гораздо больше, чем когда-либо прежде.

– Это удивительный случай, – заметил Торндайк, закончив бесчисленные вопросы и оставив меня в состоянии яблока, только что вынутого из гидравлического пресса, – история выглядит очень подозрительно. Я не уверен, что полностью согласен с вашим полицейским и не думаю, что мои знакомые в Скотланд-Ярде одобрили бы его бездействие.

– Вы думаете, мне следовало предпринять еще какие-то меры? – спросил я смущенно.

– Вы сделали все, что было возможно в данных обстоятельствах. Вы сообщили о своих подозрениях полиции, а это все, что может сделать частное лицо, особенно если это измотанный практикующий врач. Однако борьба с преступлениями – это долг каждого гражданина. Мы должны принять какие-то меры.

– Значит, вы считаете, что преступление действительно было?

– А что ещё можно подумать? Что вы сами об этом думаете?

– Я вообще не люблю вспоминать эту историю. Воспоминание об этом человеке, похожем на труп и этой мрачной спальне преследует меня с тех пор, как я покинул тот дом. Как вы полагаете, что на самом деле там произошло?

Торндайк не отвечал несколько секунд.

– Боюсь, Джервис, что ответ на этот вопрос можно дать одним словом, – серьезно казал он.

– Убийство? – спросил я, слегка вздрогнув.

Он кивнул, и некоторое время мы оба молчали.

– Вероятность того, – продолжил он после паузы, – что мистер Грейвс все еще жив, кажется мне ничтожно малой. Очевидно, существовал заговор с целью его убийства. А то, как планомерно и продуманно они его осуществляли, говорит о том, что у преступников был вполне определенный сильный мотив. Их методичность указывает на хорошо разработанный план. Это не тактика глупца или невежды. Закрытый экипаж, конечно, можно назвать их ошибкой – он, безусловно, вызвал подозрения. Но тут надо учесть оправданность риска.

– Что вы имеете в виду?

– Рассмотрим обстоятельства. Предположим, Вайс вызвал бы вас обычным способом. Вы бы все равно обнаружили отравление. Но в этом случае, вы смогли бы выяснить, кем был ваш пациент и навести о нем справки. Вы, вероятно, дали бы полиции подсказку и она почти наверняка приняла бы меры, имея возможность идентифицировать участников событий. Для Вайса результат был бы плачевным. Закрытый экипаж вызывал подозрения, но был отличной защитой от риска быть узнанным. Метод Вайса был достаточно надёжным. Он осторожный человек, хитрый и очень настойчивый. Использование закрытого экипажа было очень дерзким поступком. Я бы отнес преступника к азартным игрокам, обладающим осторожностью, смелостью и находчивостью.

– Все это указывает на вероятность того, что он осуществил свой план и довел его до успешного завершения.

– Боюсь, что так и есть. Но у вас же есть записи, которые вы вели с помощью компаса?

– Блокнот в кармане пальто. Сейчас принесу.