Жорж Сименон - Мегрэ и Долговязая
— Куда вы дели инструменты?
— Какие инструменты?
— Те, которые вор, убегая, оставил на месте.
— Я не видел ни инструментов, ни вора.
— Вы не пользовались своей машиной в ночь со вторника на среду?
— Не пользовался.
— А вы не знаете, кто-нибудь ею пользовался?
— С того времени мне не приходилось заходить в гараж.
— Когда вы поставили туда машину в прошлое воскресенье, там были царапины в заднем багажнике и на правом крыле?
— Я ничего там не заметил.
— Вы выходили из машины, когда катались с матерью?
Он ответил не сразу.
— Я задал вам вопрос.
— А я пытаюсь вспомнить.
— Кажется, это не трудно. Вы катались по дороге в Фонтенбло. Вы там выходили из машины?
— Да. Мы прошлись пешком по полям.
— Вы хотите сказать, по дороге, пролегающей среди полей?
— По дорожке среди лугов, справа от большой дороги.
— Вы могли бы отыскать эту дорожку?
— Думаю, что да.
— Она асфальтирована?
— Пожалуй, нет. Нет. Вряд ли.
— Где ваша жена, месье Серр? — И комиссар поднялся, не ожидая ответа. — Нам все же надо отыскать ее, не правда ли?
Глава 7,
в которой мы видим одну, потом двух женщин в зале ожидания и в которой одна из них делает знак Мегрэ не показывать вида, что они знакомы
Уже около пяти часов Мегрэ открыл дверь, ведущую из его кабинета в комнату инспекторов, и мигнул Жанвье. Немного погодя он снова поднялся, чтобы, несмотря на жару, закрыть окно — ему мешал шум, доносившийся с улицы.
Без десяти шесть он прошел в соседнюю комнату, держа в руках свой пиджак.
— Теперь твоя очередь, — сказал он, обращаясь к Жанвье.
Жанвье и его товарищи уже давно все поняли. Еще на улице Ла-Ферм, когда комиссар приказал Серру следовать за ним, Жанвье был почти уверен, что ему не скоро удастся уйти с набережной Орфевр. Его удивляло только то, что начальник так быстро принял решение, не ожидая, пока соберет все улики.
— Она в приемной, — проговорил он вполголоса. — Мать.
Мегрэ позвал инспектора Марльё, знающего стенографию.
— Задавать те же вопросы? — спросил Жанвье.
— Те же. И любые. Какие придут тебе в голову.
Мегрэ, видимо, решил взять зубного врача измором.
Они будут сменять друг друга, будут выходить, чтобы выпить чашку кофе или пива, немного размяться, Серру же передышки не будет.
Прежде всего Мегрэ пошел к переводчику, который наконец решился снять пиджак и галстук.
— Что она теперь пишет?
— Я перевел четыре последних письма. Вот, в предпоследнем, одно место вас, может быть, заинтересует.
«Решено, милая Гертруда. Я до сих пор сама не понимаю, как это могло произойти. Однако же прошлой ночью я не видела снов, а если и видела, то не помню какие».
— Она много пишет о своих снах!
— Да. О них много говорится в письмах. И она их разъясняет.
— Продолжайте.
«Ты часто задавала мне вопрос, чего мне не хватает в жизни, и я отвечала, что ты можешь быть спокойна: я счастлива. А на самом деле я пыталась сама себя в этом убедить.
Я честно делала все возможное в течение двух с половиной лет, чтобы поверить, что я здесь у себя дома и что Г. мой муж.
Видишь ли, в действительности я знала, что это неправда, что я всегда была здесь чужой, гораздо более чужой, чем в семейном пансионе, который ты знаешь и в котором мы провели столько славных часов.
Почему я вдруг решилась открыто признаться себе в этом? Помнишь, когда мы были маленькими, нам тогда нравилось сравнивать все, что мы видели — людей, улицы, животных, — с картинками в наших альбомах. Мы хотели бы, чтобы жизнь была похожа на то, что мы видим. Потом, позднее, когда мы стали посещать музеи, мы судили о жизни по тому, что видели на картинах.
Так было и здесь, хотя я уже догадывалась, что вижу не то, что есть, а то, что хочу увидеть. Но сегодня утром я вдруг поняла, каков этот дом в действительности, я стала смотреть на свою свекровь, я стала смотреть на Г. другими глазами, не строя иллюзий.
У меня их не было уже давно — я говорю об иллюзиях. Ты, конечно, меня понимаешь. У меня их уже не было, но я упрямо старалась сохранить их.
Теперь кончено. Я сразу решила уехать. Я еще не говорила никому. Старая дама об этом и не подозревает. Со мной она по-прежнему ласкова, улыбается мне, при условии, чтобы я делала все, что она захочет.
Это самая большая эгоистка из всех, кого я знаю».
— Эти слова подчеркнуты, — заметил переводчик. — Продолжать?
«Что до Г., то я думаю, не будет ли мой отъезд для него облегчением. Он с самого начала знает, что между нами нет ничего общего. Я никогда не могла привыкнуть к его коже, к его запаху. Ты теперь понимаешь, почему у нас нет общей спальни, а ведь это так удивляло тебя вначале?
Прошло два с половиной года, а у меня такое чувство, как будто я только вчера впервые встретила его на улице или в метро, и я вздрагиваю каждый раз, когда ему случается войти ко мне в спальню. К счастью, это бывает редко.
Между нами говоря, я думаю, что он приходит только потому, что хочет доставить мне удовольствие или считает это своим долгом.
Быть может, его мать велит ему это делать? Возможно. Я не знаю, как в таких случаях ведет себя твой муж, но что касается Г., то у него вид провинившегося ученика, которого в наказание за лень заставили переписать пять страниц. Ты меня понимаешь?
Я часто думала, таким ли он был и со своей первой женой? Очень возможно. Он, конечно, будет таким же с кем угодно. Видишь ли, для этих людей — я говорю о матери и сыне — весь мир заключается в них двоих, им больше никто не нужен.
Странно думать, что у этой старой дамы когда-то был муж. В доме о нем никогда не говорят. Кроме их самих, на свете для них существуют только те люди, чьи портреты висят на стенах, люди, которые умерли, но о которых говорят так, словно они в большей степени живые, чем все живые на земле.
Я не могу больше, Гертруда. Сейчас я поговорю с Г. Скажу ему, что мне необходимо подышать воздухом своей родины, и он поймет. Только вот не знаю, как он посмеет заговорить об этом со своею матерью…»
— Там еще много? — спросил Мегрэ.
— Семь страниц.
— Продолжайте переводить. Я к вам еще приду. Когда захотите есть или пить, позвоните в пивную «У дофины». Они вам принесут все, что вы закажете.
Из коридора он увидел, что в приемной с застекленной стенкой на одном из стульев, обитых зеленым бархатом, сидела мадам Серр. Она держалась прямо, сложив руки на коленях. Когда старуха заметила Мегрэ, она привстала, но Мегрэ прошел не задерживаясь.
