Луиз Пенни - Что скрывал покойник
— Но это же нелепо.
— Почему вы так думаете?
Бен просто огляделся по сторонам, как будто мирный пейзаж вокруг уже сам по себе мог считаться ответом на вопрос. А потом вложил ключи в протянутую руку инспектора Бювуара.
Агент Николь вырулила на мост Шамплен-бридж, направляясь в Монреаль. Сидя за рулем, она бросила взгляд на городскую линию горизонта, на фоне которой проступили очертания светящегося креста на вершине холма Мон-Ройяль. Рядом с ней на месте пассажира сидел старший инспектор Гамаш, молчаливый и погруженный в свои мысли. Николь была уверена, что семья будет ждать ее и никто не сядет за стол, пока она не присоединится к ним за обедом в честь Дня Благодарения. Она была уверена в том, что они сделают для нее все, что угодно, и сознание этого успокаивало и поддерживало. Все, что от нее требовалось, это добиться успеха.
Тем же вечером, едва переступив порог своего дома, старший инспектор Гамаш уловил аромат жарящейся куропатки. Это было одно из фирменных блюд Мари-Рене, которое она готовила по большим праздникам. Маленькие птички заворачивались в ветчину и тушились на медленном огне в соусе из подогретого вина и ягод можжевельника. Обычно он собственноручно готовил для куропаток рисовую начинку, но сегодня, скорее всего, Мари уже приготовила ее сама. Пока он переодевался и принимал душ, они обменялись новостями. Она рассказала ему о крещении и о том, что последовавшее за обрядом угощение пришлось есть руками. Она почти уверена, что пришла в нужное место, хотя, отстояв службу, вынуждена была признать, что не знает почти никого из собравшихся там людей. Старший инспектор, в свою очередь, поведал жене о том, как прошел день и над каким делом он сейчас работает. Он рассказал ей все, как, впрочем, поступал всегда. В этом в очередной раз проявилась необычность его поведения и характера, но он не видел, как иначе может поддерживать столь искренние и глубокие отношения с Мари-Рене, если будет держать от нее в тайне эту часть своей жизни. Вот почему он всегда рассказывал ей все, как и она делилась с ним абсолютно всем. Пока что, после тридцати пяти лет супружества, подобная тактика себя оправдывала.
Пришли друзья, и вечер прошел спокойно, легко и приятно. Пара бутылок хорошего вина, замечательное угощение в честь Дня Благодарения и теплая дружеская компания. Происходящее напомнило Гамашу первые главы романа Вирджинии Вульф «Орландо». На протяжении всей жизни Орландо не искал богатства, славы или почестей. Все, что ему было нужно, — это хорошая компания.
Сидя на кровати, Клара без остановки раскачивалась взад и вперед, баюкая боль утраты. Раньше ей казалось, что кто-то вырвал у нее из груди сердце, а рассудок впал в спячку. Теперь они вернулись обратно, но уже изуродованными. В голове у нее бешеным хороводом кружились мысли, возвращаясь в одну и ту же исходную точку, но она никак не могла сосредоточиться.
Питер на цыпочках подошел к двери и осторожно заглянул в спальню. Да простит его Господь, но какая-то часть его терзалась муками ревности. Он ревновал к той власти, которую Джейн имела над Кларой. Он задал себе вопрос: а переживала бы так Клара, если бы это он умер? И понял, что если бы это он погиб в лесу, то Клара обратилась бы к Джейн в поисках утешения. И Джейн знала бы, что делать. И в эту секунду на Питера снизошло откровение. Впервые в жизни он задался вопросом: а как бы поступил кто-нибудь другой на его месте? Что сделала бы Джейн, если бы сейчас была здесь, а он лежал мертвым? И он нашел ответ. Он молча и осторожно опустился на кровать рядом с Кларой и крепко обнял ее. И тут, в первый раз после того, как ей сообщили ужасную новость, на нее снизошли мир и покой. На одно благословенное мгновение в душе и сердце Клары воцарилась любовь. А горечь потери отступила.
Глава четвертая
Гренок? — предложил на следующее утро Питер, обращаясь к сотрясающейся от рыданий спине Клары.
— Джейн тоже любила гренки. — Она всхлипнула и зашлась плачем. Из уголка рта у нее потекла тоненькая струйка слюны и образовала блестящую лужицу на полу у ног. Супруги стояли босиком в кухне, где начали готовить завтрак. Обычно к этому времени оба уже успевали принять душ, и если не одеться полностью, то, по крайней мере, всунуть ноги в шлепанцы и набросить халаты поверх фланелевых пижам. Но сегодняшнее утро никак нельзя было назвать обычным. Впрочем, до этого момента Питер не отдавал себе отчета в том, насколько необычным оно окажется.
Он провел ночь, крепко обнимая Клару, и даже позволил себе надеяться, что худшее позади. Что печаль и скорбь, которые, конечно же, не исчезли за одну ночь, все-таки вернут ему жену, хотя бы частично. Но женщина, которую он знал и любил, с головой ушла в свои переживания. Совсем как Иона. Ее белый кит тоски и утраты плыл в океане человеческой души.
— Клара? Нам нужно поговорить. Ты слышишь меня? — Питер умирал от желания снова забраться в теплую постель с горячим кофейником, гренками с джемом и последним номером каталога «Ли Вэлли». Вместо этого он стоял босиком на холодном полу кухни, размахивая багетом, как дирижерской палочкой, за спиной Клары. Ему не понравилось, что он сравнил багет с палочкой. Пусть лучше будет меч. Но уместно ли такое сравнение? Грозить мечом собственной жене? Он резко взмахнул багетом, и хрустящий хлебец надломился. «Все, что ни делается, к лучшему», — подумал он. Что-то уж слишком разыгралось у него воображение.
— Нам нужно поговорить о Джейн. — Питер вспомнил, где находится, опустил трагически сломанный «меч» на стол и бережно положил руку ей на плечо. Его пальцы ощутили прикосновение мягкой фланели, но жена резко дернула плечом, сбрасывая его руку. — Помнишь, как вы с Джейн разговаривали, а я делал какое-нибудь грубое замечание и уходил? — Клара смотрела куда-то перед собой, время от времени шмыгая носом. — Я уходил в свою студию и начинал рисовать. Но при этом оставлял открытой дверь. Ты не знала об этом, правда?
В первый раз за прошедшие двадцать четыре часа он уловил в ее глазах слабый проблеск интереса. Она повернулась к нему лицом, вытирая нос тыльной стороной ладони. Питер подавил желание протянуть ей бумажную салфетку.
— Каждую неделю, пока вы с Джейн разговаривали, я слушал и рисовал. Долгие-долгие годы. Я создал свои лучшие картины, слушая вас двоих. Это было немного похоже на те времена, когда я, совсем еще маленький, лежал в кровати и вслушивался в разговор матери и отца, которые сидели внизу. От этого мне было так хорошо и покойно. Но дело не только в этом. Вы с Джейн говорили обо всем. О садоводстве, книгах, отношениях, стряпне. И еще вы говорили о своей вере и убеждениях. Помнишь?
