Раймонд Чэндлер - Высокое окно
— До сегодняшнего дня я никогда не встречал Филлипса, — сказал я. — То, что он видел меня в Вентуре, не в счет, так как я его не помню. Как мы встретились, я уже рассказывал. Он сидел у меня на хвосте, и я сам с ним заговорил. Он хотел встретиться со мной, дал мне ключ, я пришел к нему и, когда никто не открыл дверь, воспользовался его ключом — мы так договорились. Он был уже мертв. Вызвали полицию и после ряда событий — уж не знаю, случайных или нет, — под подушкой Хенча нашли пистолет. Из него в тот день стреляли. Все это я вам уже рассказывал. Так оно и было.
— Обнаружив тело, — сказал Бриз, — вы спустились к управляющему Пассмору и уговорили его пойти с вами к Филлипсу, ничего не сказав про убийство. Вы дали Пассмору чужую визитную карточку и толковали ему про какие-то драгоценности.
— С такими, как Пассмор, и в таких домах, как этот, — кивнув, сказал я, — всегда лучше перестраховаться. Филлипс меня интересовал. Я рассчитывал, что Пассмор расскажет мне про него, если не будет знать про убийство. Знай он, что к нему с минуты на минуту нагрянет полиция, он бы вряд ли стал говорить. Только и всего.
Бриз отхлебнул виски, затянулся сигарой и сказал:
— Я вот что хочу себе уяснить. Все, что вы нам только что говорили, может, и правда, но это еще не значит, что вы сказали всю правду. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?
— Не совсем, — сказал я, хотя отлично понимал, что он имеет в виду.
Бриз хлопнул себя по колену и смерил меня спокойным, долгим взглядом. Без всякой угрозы, даже подозрительности. Он просто выполнял свои обязанности.
— Смотрите. Вас наняли вести дело. Какое именно, нам неизвестно. Филлипс строит из себя частного сыщика. Он тоже ведет дело. Ходит за вами по пятам. Откуда мы знаем, что его дело и ваше где-то не пересекаются. А раз так, это уже наше дело. Верно?
— Это лишь один вариант, — сказал я. — Но не единственный. И не мой.
— Не забывайте, что речь идет об убийстве, Марло. — Я не забываю. Но и вы не забывайте, что я уже давно работаю в этом городе, больше пятнадцати лет. За это время я повидал немало убийств. Одни были раскрыты, другие — нет, а третьи могли быть раскрыты, но не были. А два-три убийства были раскрыты неверно. Кто-то сел за деньги, и не исключено, что об этом знали либо догадывались. Но закрыли глаза. Впрочем, неважно. Такое бывает, но не часто. Возьмите, к примеру, дело Кессиди. Помните?
Бриз посмотрел на часы.
— Я устал, — сказал он. — Не будем вспоминать дело Кессиди. Займемся лучше делом Филлипса.
— Выслушайте меня. Это важно, — сказал я, покачав головой. — Давайте все-таки вспомним дело Кессиди. Кессиди был очень богатый человек, мультимиллионер. У него был взрослый сын. Как-то ночью в дом сына вызвали полицию, и Кессиди-младшего нашли лежащим на полу на спине с залитым кровью лицом и пулей в голове. В соседней с комнатой ванной лежал его секретарь, тоже на спине. Голова его упиралась в противоположную дверь, ведущую в коридор, а в пальцах левой руки была зажата потухшая сигарета — короткий обгоревший окурок, опаливший ему кожу между пальцами. Возле правой руки лежал пистолет. Убит он был выстрелом в голову, но не в упор. В тот день у Кессиди была большая пьянка. Полицию вызвали только через четыре часа после смерти, и три из них в доме находился его личный врач. Ну и к какому решению вы пришли?
— Убийство и самоубийство в состоянии опьянения, — вздохнув, сказал Бриз. — Секретарь в состоянии аффекта застрелил Кессиди-младшего. Газеты писали что-то в этом роде. Такого ответа вы от меня ждали?
— Газеты, может быть, и писали, но все было совсем иначе. Более того, об этом знали и вы, и окружной прокурор, и следователей окружного суда отозвали уже через несколько часов после начала расследования. Дознание не проводилось, но все местные репортеры, все сыщики из уголовной полиции знали, что стрелял не секретарь, а сам Кессиди; что напился не секретарь, а Кессиди; что не он секретаря, а секретарь его пытался урезонить, но не получилось; что в последний момент секретарь попытался скрыться, но не успел. Кессиди был убит выстрелом в упор, а секретарь — нет. Секретарь был левшой, и когда в него стреляли, он держал сигарету в левой руке. Но и левша никогда не станет, убивая человека, перекладывать сигарету из одной руки в другую. Стрелять и при этом небрежно держать в руке сигарету могут гангстеры в кино, а никак не секретари миллионеров. Как вы считаете, чем занимались в течение четырех часов члены семьи и личный врач, прежде чем вызвать полицию? Они делали все, чтобы расследование носило чисто формальный характер. Почему экспертизой не было установлено наличие пороха на руках? Да потому, что вы не хотели правды. Кессиди был слишком важной персоной. Но ведь убийство есть убийство, не правда ли?
— Они оба умерли, — сказал Бриз. — Не все ли равно, черт возьми, кто кого убил?
— А вам никогда не приходило в голову, что у секретаря могла быть мать, или сестра, или возлюбленная, или все трое? Что они гордились им, верили ему; что они любили парня, из которого вы сделали пьяного параноика только потому, что у отца его босса было сто миллионов долларов?
Бриз медленно поднял стакан, медленно допил коктейль, медленно опустил стакан и медленно покрутил его на стеклянной поверхности низкого столика. Спенглер сидел неподвижно, глаза блестят, губы разъехались в застывшей улыбочке.
— Договаривайте, — сказал Бриз.
— Пока вы не будете говорить правду самим себе, вам не услышать ее и от меня. Пока вы не научитесь всегда, в любое время, при любых условиях и обстоятельствах, не считаясь с последствиями, докапываться до истины — до тех пор я вправе прислушиваться к голосу совести и защищать своего клиента так, как сочту нужным. И это будет продолжаться до тех пор, пока я не буду уверен, что вы причините ему не больше вреда, чем того требует истина. Либо пока меня не заставят говорить силой.
— Похоже, — сказал Бриз, — вы боретесь с самим собой.
— Черт побери! — воскликнул я. — Давайте лучше еще выпьем… А потом вы расскажете мне о той девице, телефонный разговор с которой вы мне подстроили.
— Эта красотка, — хмыкнул Бриз, — живет в соседней квартире с Филлипсом. Однажды вечером она слышала его разговор с каким-то мужчиной. В дневное время она работает билетершей. Вот мы и решили, что было бы неплохо дать ей послушать по телефону ваш голос. Не берите в голову.
— И какой же у того мужчины был голос?
— Вроде бы неприятный. Ей, во всяком случае, не понравился.
— Понятно: раз неприятный голос, значит, мой.
Я взял три стакана и снова пошел на кухню.
16
