Жорж Сименон - Тюрьма
Он снова проводил взглядом ее вертлявый зад и вошел в спальню. Притворив за собой дверь, приблизился к постели и потянул за край простыни.
Рыжеволосая открыла один глаз, зеленовато-голубой, медленно оглядевший его с ног до головы. На лице Алена глаз задержался.
— Хэлло, Ален, — проговорила неизвестная глуховатым голосом, продолжая лежать все так же неподвижно.
Она хоть что-то помнила. Значит, если и была пьяна, все же не так, как он.
— Который час?
— Не знаю. Это не важно.
Теперь на него смотрели оба глаза. Она сбросила простыню, открыв небольшие упругие груди с розовыми, едва выступающими сосками.
— Как ты себя чувствуешь?
— Скверно!
— Сам виноват.
Она говорила с чуть заметным английским акцентом, и он поинтересовался:
— Ты англичанка?
— По матери.
— Как тебя звать?
— Забыл? Бесси…
— А где мы встретились?
Он опустился на край кровати.
— Кофе у тебя, случайно, в доме не водится? Он с трудом поднялся, с трудом дошел до гостиной, потом до кухни.
— Минна, вы оказались правы. Она просит кофе.
— Сейчас принесу. И рогалики подать? Привратница сказала, чтобы я обязательно купила вам рогаликов.
— Раз принесли, давайте.
Он вернулся в спальню. Измятая постель была пуста. Бесси, совершенно нагая, вышла из ванной и снова улеглась, прикрыв простыней ноги до колен.
— Чья это зубная щетка, слева от зеркала?
— Если зеленая, то жены.
— Твоей жены? Той самой, что…
— Да. Моей жены, той самой, что. В дверь постучали. Бесси не шелохнулась. Вошла Минна с подносом в руках.
— Куда поставить?
— Дайте сюда.
Они посмотрели друг на друга с любопытством, но безо всякого чувства неловкости.
— Она давно у тебя? — спросила Бесси, когда служанка вышла.
— С сегодняшнего дня. Я увидел ее в первый раз полчаса назад, выйдя открыть дверь на ее звонок. Она жадно пила кофе.
— Ты, кажется, о чем-то меня спрашивал?
— Да. Где мы встретились?
— В кафе «Погремушка».
— На улице Нотр-Дам-де-Лоретт? Чудно. Я там никогда не бываю.
— Ты кого-то искал.
— Кого?
— Ты не сказал. Только все твердил, что тебе очень важно разыскать его.
— А кем ты у них там? Такси-гёрл?
— Нет, я танцовщица. Вчера я была не одна.
— Кто с тобой был?
— Два твоих приятеля. Одного зовут Боб…
— Демари?
— По-моему, да. Он писатель. Ага, значит, Демари. Два года назад он получил премию Ренодо и теперь сотрудничал в журнале «Ты». — А второй кто?
— Погоди. Фотограф какой-то. Несчастный такой, больной, что ли. Голова еще у него чуть набок.
— Жюльен Бур?
— Может, и так, не помню.
— В измятом костюме?
— Ага.
Бур всегда ходил в измятом костюме, и лицо у него казалось перекошенным, возможно оттого, что он держал голову набок.
Занятный тип этот Бур. Лучшие фото в журнале принадлежат ему. В своих снимках он умеет подать наготу так, что никому и в голову не придет говорить о непристойности. Пусть этим занимаются другие журналы — «Ты» стремится войти в доверие к людям. В его фотографиях должны узнавать себя самые обыкновенные девушки и женщины. Скажем, изображена на снимке спящая девушка, она лежит чуть небрежно, рубашка соскользнула с плеча, видна грудь. Но, заметьте, только одна, как своего рода ценность, одна из величайших ценностей, подаренных природой человечеству. Идеи поставлял своим сотрудникам Ален.
— Тексты должны производить такое впечатление, будто это письма наших читательниц.
Никаких изысков. На фото-если комната, то такая, в каких живет большинство читателей. Если женское лицо, то без излишней косметики: ни накладных ресниц, ни ярко накрашенных полуоткрытых губ, за которыми поблескивают ослепительные зубы.
Идея журнала осенила его как-то днем, в квартирке на улице Лоншан, когда он глядел на одевавшуюся свояченицу. В то время он еще занимался журналистикой — поставлял заметки о театральной жизни, об артистах кабаре, высидел несколько песенок.
Тогда же родилось и название.
— А ты вот… ты… — произнес он вполголоса.
— Что я? Не такая, как все?
В том-то и дело, что она была совершенно такая, как все.
— Мне пришла в голову одна мысль. Основать журнал. В следующий раз расскажу.
Он сам возился с макетом будущего издания, сам написал все тексты. С Буром он еще не был знаком, и пришлось немало поучиться, прежде чем он добился от журнальных фотографов того, что ему было нужно.
— Да нет, старик. Какая же это невинная девушка!
— А ты попробуй уговори невинную девушку показать тебе голый зад!
Знакомый владелец типографии предоставил ему кредит. Люзен, впоследствии ставший у него агентом по рекламе, разыскал свободную квартиру на пятом этаже дома на улице Мариньяно.
— О чем ты задумался? — спросила Бесси, жуя рогалик.
— А у меня вид, будто я о чем-то думаю? Скажи, что я там вытворял?
— Все распространялся про какого-то парня — вот, мол, у кого голова.
— А как его зовут, я не говорил?
— Ты упомянул, что ужинал с ним.
— С тестем, что ли?
— Может быть, не знаю. Ты все хотел ему рассказать что-то очень важное. Твердил, что важно все, абсолютно все. А потом усадил меня рядом с собой и стал лапать.
— А кавалеры твои не возражали?
— Фотограф, видно, разозлился. Ты опрокинул свое виски, и он упрекнул тебя, что ты слишком много пьешь. А ты ему: «Заткнись, не то я тебя так по морде съезжу, своих не узнаешь». И обругал его чудно как-то, я такого ругательства никогда не слыхала. Постой. Да, вспомнила. Ты ему крикнул: «Присосок вонючий!» Я уж думала подеретесь. Но прибежал официант, и фотограф сразу ушел.
— А Демари?
— Посидел еще минут пять и тоже распрощался.
— Ну и что потом?
— Ты велел подать большую бутылку шампанского. Заявил, что вообщето шампанское — дерьмо, но в честь такого дня полагается пить шампанское. И почти всю бутылку выдул сам. А я бокала три-четыре.
— Тоже надралась?
— Немножко. В самый раз.
— А машину кто вел? Я?
— Нет, хозяин кабаре помешал тебе. Вы стояли на тротуаре и спорилидолго. Потом тебе надоело, и мы поехали на такси. — Она выпила кофе, и он взял у нее поднос.
— А у нас с тобой что-нибудь было?
— Не помнишь?
— Нет.
— Я почти спала. А ты был как бешеный. Орал на меня: «Шевелись, черт тебя подери! Шевелись, дрянь ты этакая!» До того рассвирепел, что влепил мне пару затрещин. И все орешь: «Шевелись, стерва!» И надо же, подействовало!
Она рассмеялась, глядя на него блестящими глазами.
— А ванну кто принимал?
