Эрл Гарднер - Дело о тонущем утенке
– Что вы сказали?
– Я сказал, что это мой утенок.
– Объяснили, каким образом он туда попал?
– Сказал, что молодой Эйдамс увез его с собой сегодня вечером. – Визерспун все это сказал с каким-то даже вызовом. – Черт возьми, Мейсон, я с самого начала предупредил вас, что намерен любой ценой защитить счастье дочери, и мне думается, пора вам перестать заниматься самообманом. Ведь пока еще даже не было объявления об их помолвке, так что…
– Вы считаете, что этого детектива убил Марвин Эйдамс?
– Разумеется!
– Откуда у вас такая уверенность?
– А вы знаете, что его убили? – Голос Визерспуна перешел на фальцет от возбуждения. – Небольшой химический эксперимент… – Он зачастил, очевидно отвечая на собственные, тревожащие его вопросы: – Милтер находился на кухне, он, по всей вероятности, решил приготовить напиток из горячего рома с добавлением масла для себя и своего гостя. Убийца взял из буфета маленький кувшинчик для воды, налил в него немного гидрохлористой кислоты… и… сказал: «Ну, прощай, Лесли, мне пора идти!» – бросил в кислоту несколько кристалликов цианида и вышел. Выделение газа происходило на плите. Там же подогревалась вода с сахаром. На буфете были приготовлены две чашки с ромом и кусочком масла в каждой. Шипение горелки мешало Милтеру услышать свистящий звук, с которым цианид растворяется в кислоте. Ядовитый газ заполнил кухню. Газовая горелка, на которой по-прежнему стояла алюминиевая кастрюлька со сладкой водой, продолжала гореть. Когда вода выкипела, сахар сгорел, наполнив квартиру специфическим запахом и густым дымом. Именно это и спасло жизнь полицейскому офицеру. Когда он заглянул на кухню, он сначала почувствовал запах жженого сахара и увидел обгоревшую на огне кастрюлю, а уж потом…
– Весьма интересно! – заметил Мейсон.
– Что же тут интересного?
Мейсон откинулся на спинку кресла, обитого сыромятной кожей, положил ноги на стоящий рядом стул и улыбнулся.
– Две чашки с ромом и маслом в каждой, – сказал он.
– Ну да, точно.
– И в тот момент, когда Милтер кипятил воду с сахаром для этой смеси, он вдруг замертво упал.
– Правильно.
– Неужели до вас не доходит, что коль скоро Милтер готовил выпивку на двоих, то человек, бросивший цианид в гидрохлористую кислоту, и был тем лицом, для которого предназначалась вторая чашка? Поэтому едва ли он мог сказать: «Пока, Лесли, мне пора идти» – и поскорее удрать из кухни. Нет, нет, он не мог этого сделать, пока его напиток готовился на плите. Ему надо было иметь какой-то серьезный предлог, чтобы уйти из квартиры Лесли.
Визерспун нахмурился, пустил струйку дыма в потолок и негромко пробормотал:
– Да, вы правы.
– А это нас снова возвращает к утенку. Почему вы пришли к заключению, что этот утенок был ваш?
– Потому что это так! Он должен быть моим! Вы припоминаете, как я вам говорил, что Эйдамс перед отъездом взял утенка в моем птичьем дворе? Такое нахальство, я считаю… Я собираюсь расспросить Лоис об этом. Все равно, раньше или позже, ей придется выслушать всю историю, так что пусть узнает все уже сейчас.
Он потянулся к телефонной трубке.
Мейсон опередил его:
– Одну минуточку… Прежде чем вы вызовете сюда Лоис, давайте поговорим об утенке. Как я понял, вы заявили полиции, что утенок взят с вашего птичьего двора?
– Да.
– Как вы его опознали, хотел бы я знать? У него есть ваше клеймо?
– К черту, Мейсон, сколько можно говорить о каком-то утенке? Каждый раз, когда разговор заходит о нем, вы задаете мне совершенно идиотские вопросы. Уток никто не клеймит!
– Почему?
– Потому что это никому не нужно.
– Ну а рогатый скот вы клеймите, верно?
– Да, разумеется.
– Для чего?
– Мы это делаем, чтобы иметь возможность отличить свой скот от соседского.
– Очень интересно. В Китае, где некоторые семьи живут на воде в лодках и, как правило, держат уток, принято окрашивать птиц в разные цвета, чтобы не возникало путаницы.
– Ну а какое это имеет отношение к данному утенку?
– А вот какое. Вы только что сами сказали, что вам приходится клеймить свой скот, чтобы в случае надобности иметь возможность отличить его от соседского. Каким же образом вы собираетесь доказать, что это ваш утенок, а, скажем, не соседский?
– Вы прекрасно знаете, что это мой утенок!
Мейсон как ни в чем не бывало продолжал рассуждать:
– Я думаю о том, как вы станете давать показания перед Большим жюри. Лично вам придется туго. Вы сами подставляете свою голову под удар. Вы заявите: «Да, да, это моя утка!» Обвинитель предложит защитнику приступить к перекрестному допросу, и защитник в первую очередь поинтересуется, на каком основании вы это утверждаете.
– Ну, прежде всего исходя из специфического цвета и размера.
– Прекрасно. Тогда защитник спросит, в чем состоит их специфика.
– Ну, утенок желтоватенький, как все маленькие утки. И потом, он точно такого же роста, как остальные утята этого выводка.
– Сколько их всего?
– Около десятка, не то девять, не то восемь, точно не скажу.
– Который из них, вот этот?
– Не глупите. Этого нельзя сказать… Они все одинаковые.
– Вот-вот, наконец-то вы и сами признали, что этот утенок выглядит совершенно так же, как восемь или девять других утят на вашем птичьем дворе.
– Ну и что из этого?
– И вы не можете сказать, который из восьми или девяти именно этот утенок.
– Конечно, не могу. Мы не красим и не крестим утят и не даем им собственных имен.
– И несомненно, – продолжал ровным голосом Мейсон, – на других ранчо в долине тоже имеются утки, так что вполне естественно предположить, что там тоже могут оказаться точь-в-точь такие же утята и по виду, и по цвету, и по величине.
– Очень может быть!
– И если бы всех этих утят согнать на ваш птичий двор и смешать с вашими собственными, то при отсутствии специального клейма или какой-то метки вы не могли бы в общей массе отличить своих от чужих.
Визерспун выпустил несколько колец дыма, и то, как он это проделал, свидетельствовало о его крайнем нервном напряжении.
– Так что, – продолжал Мейсон, – вы будете являть собой весьма жалкое зрелище, когда защитник Эйдамса потребует опознать утенка.
– Офицер сказал, что, когда вошел в помещение, с утенком не все было ладно. Вы должны знать об этом.
– Да, – согласился Мейсон, – утенок казался погрузившимся в воду больше, чем полагалось бы. Но в этом нет ничего подозрительного. Как вам, должно быть, известно, утки умеют нырять.
– Офицер сказал, что утенок выглядел так, будто тонет…
Мейсон удивленно приподнял брови:
– Тонет?
– Так сказал офицер.
– Прекрасно! – воскликнул Мейсон, изображая на лице преувеличенное облегчение. – В таком случае все это действительно не имеет значения.
