Жорж Сименон - Мегрэ в «Пикреттс»
— О других ничего не известно?
— Жюльен продолжает поиски. Можно я схожу к ней, шеф?
Чтобы доставить удовольствие Лапуэнту, горевшему желанием допросить бывшую кухарку Фарнхаймов, Мегрэ едва не ответил согласием, но в конце концов передумал:
— Я сам.
Он решил так главным образом потому, что хотел подышать свежим воздухом, выпить по дороге еще кружечку пива, уйти из кабинета, атмосфера которого была сегодня удушливой.
— Пока я хожу, загляни в картотеку, нет ли там чего о Бонвуазене. Поройся в карточках меблирашек. Обзвони мэрии и комиссариаты.
— Хорошо, шеф.
Бедный Лапуэнт! Мегрэ чувствовал себя неловко, но отказаться от прогулки не хватало сил.
Перед уходом он заглянул в комнатушку, где Торранс закрылся с Филиппом. Здоровяк Торранс уже снял куртку, на лбу у него блестели капельки пота. Филипп, бледный как полотно, сидел на краешке стула и, казалось, вот-вот рухнет без сознания.
Мегрэ не стал задавать вопросов. Он знал, что Торранс будет продолжать допрос хоть до самого утра, но своего добьется.
Через полчаса такси остановилось перед строгим зданием на авеню Йена; в вестибюле с мраморными колоннами комиссара встретил мужественного вида швейцар в темной униформе.
Мегрэ представился, спросил, работает ли в доме Розали Монкёр. Ему указали на служебную лестницу.
— Четвертый этаж.
По дороге сюда он выпил две кружки пива, и боль в голове утихла. Поднимаясь по узенькой винтовой лестнице, комиссар вполголоса считал этажи. Позвонил. Дверь открыла полная блондинка с удивленным видом.
— Госпожа Монкёр?
— Что вам от нее надо?
— Поговорить.
— Это я.
Она следила за плитой, а девочка-негритянка пропускала что-то ароматное через овощерезку.
— Если не ошибаюсь, вы работали у графа и графини фон Фарнхайм?
— Кто вы?
— Уголовная полиция.
— Уж не собираетесь ли вы раскапывать давно забытую историю?
— Не совсем так. Вы знаете, что графиня умерла?
— Это случается с каждым. Но я не знала, нет.
— О ее смерти сообщили утренние газеты.
— Вы думаете, я читаю газеты? С моими-то хозяевами! Чуть ли не каждый день обеды на пятнадцать — двадцать персон.
— Она была убита.
— Забавно.
— Вам это кажется забавным?
Она не предлагала ему сесть и продолжала стряпать, обращаясь с ним как с обычным поставщиком. Тертый калач — ничем не удивишь.
— Зачем вы мне все это рассказываете? Кто же ее убил?
— Пока не знаю, но пытаюсь установить. Вы долго служили у графини после смерти ее мужа?
— Всего две недели. Мы не понимали друг друга.
— Почему?
Она следила за своей подручной, открывала плиту, сбрызгивала готовящуюся дичь.
— Работа была не для меня.
— Вы хотите сказать, дом был не слишком серьезный?
— Если вам так нравится. Я люблю кухарничать, люблю, когда люди садятся за стол вовремя и хоть немного понимают что едят… Достаточно, Ирма. Возьми в холодильнике вареные яйца и отдели белки от желтков.
Открыв бутылку мадеры, она подлила в соус вина и стала медленно помешивать деревянной ложкой.
— Вы помните Оскара Бонвуазена? — Женщина внимательно посмотрела на него, словно говоря: «Ах вот куда вы клоните!» — но промолчала.
— Вы слышали мой вопрос?
— Не глухая.
— Что он за человек?
— Слуга.
Заметив на лице инспектора недоумение, она пояснила:
— Не люблю слуг. Все они лодыри. А уж если еще и шоферы, то считают себя самыми главными — хуже хозяев.
— Таким же был и Бонвуазен?
— Я не помню фамилии. Все звали его Оскаром.
— Что он собой представлял?
— Красавец, и знал это. Красавчики нравятся многим, только не мне, что я и не скрывала.
— Он приставал к вам?
— По-своему.
— Что значит — по-своему?
— Почему вы об этом расспрашиваете?
— Потому что мне надо знать.
— Вы допускаете, что он убил графиню?
— Возможно.
Из всех троих наибольший интерес к беседе проявляла Ирма. Страшно взволнованная мыслью, что она чуть ли не причастна к настоящему преступлению, она уже не понимала что делает.
— Ты не забыла растереть желтки?
— Вы не могли бы описать его?
— Каким он был в то время? Пожалуй. А какой он теперь, я не знаю.
И тут глаза ее оживились, что не ускользнуло от Мегрэ, который немедля спросил:
— Вы уверены? Вы больше никогда его не видели?
— Именно об этом я и подумала. Но боюсь ошибиться. Несколько недель назад я ходила к своему брату — у него маленькое кафе — и на улице встретила мужчину. Мне показалось, он меня узнал. Мужчина внимательно посмотрел на меня, как бы припоминая, потом вдруг отвернулся и быстро ушел.
— Тогда-то у вас и мелькнула мысль об Оскаре?
— Не сразу. Она возникла позже, но теперь я почти уверена: это был он.
— Где находится кафе вашего брата?
— На улице Коленкура.
— А бывшего слугу мы встретили, видимо, на улице Монмартр?
— Как раз на углу площади Клиши.
— Опишите его поподробнее.
— Не люблю тех, кто стучит.
— Предпочитаете оставить убийцу на свободе?
— Если он убил только графиню, беда невелика.
— Если графиню убил он, значит, за ним по крайней мере еще одно убийство и нет никакой гарантии, что оно последнее.
Розали пожала плечами.
— Тем хуже для него, правда? Невысокий, скорее даже маленький. Его это страшно бесило, и, чтобы казаться выше, он, словно женщина, носил туфли на высоком каблуке. Я над ним подшучивала, а он смотрел на меня недобрым взглядом, но ни слова не говорил.
— Он что, молчун?
— Скрытный был человек, никогда не скажет, что делает или что думает. Яркий брюнет. Низко, чуть не от бровей, густые жесткие волосы. Брови черные, густые. Некоторые женщины, правда не я, считали, что у него неотразимый взгляд. Пристальный взгляд, полный самодовольства, уверенности, что он — пуп земли, а все остальные, простите, — дерьмо.
— Ничего. Продолжайте.
Теперь, когда Розали разошлась, все ее сомнения рассеялись. Она ни разу не присела, расхаживала по кухне, где вкусно пахло, и, казалось, жонглировала кастрюлями и прочей утварью, время от времени поглядывая на электрические часы.
— Антуанетта, пройдя через его руки, потеряла голову. Мария тоже.
— Вы говорите о горничной и служанке?
— Да. И другие, работавшие до них. Прислуга в этом доме не задерживалась. Никто не знал, кто командует — старик или графиня. Понимаете, что я имею в виду? Оскар никогда ни за кем не бегал, как вы изволили выразиться. Увидев новую служанку, он просто смотрел на нее так, словно она принадлежит ему.
А потом, в первый же вечер, поднимался к ней в комнату, как будто все решено заранее.
Бывают — и часто — такие, кто считает, что перед ними не устоять.
