Найо Марш - Убийство в частной клинике. Смерть в овечьей шерсти (сборник)
– Не сказала бы этого о себе.
– Чепуха. А теперь будьте любезны, принесите мне тот кусочек бумаги и приведите сестру Бэнкс. Только не упоминайте, что произошло убийство. Кстати, что вы думаете о ее реакции на благую весть? Ведь она, как я понимаю, посчитала ее благой?
– Она идиотка, – неожиданно ответила Грэм, – но не убийца.
– Что конкретно она сказала?
– Что-то из Библии. Мол, нужно возблагодарить Всевышнего за то, что он поверг врагов наших.
– Удачный исход, – усмехнулся Аллейн. – Вот старая… Простите, сестра. Пошлите ко мне сестру Бэнкс. Но если услышите вопли, бегите меня спасать. У меня нет желания погибать у ног этой мраморной богини. Кстати, кто она? Анестезия?
– Понятия не имею. – Сестра Грэм вдруг широко улыбнулась.
Она вышла и вернулась с клочком бумаги, подобной тем, в которые аптекари заворачивают лекарства. По краям остались следы красного сургуча, а загибы свидетельствовали о том, что в бумагу заворачивали круглую коробочку. Аллейн вложил бумажку в свой блокнот.
– Сестра Бэнкс ждет, – сообщила Грэм.
– Спускайте с цепи! До свидания.
– До свидания, инспектор.
Бэнкс с вызывающим видом вошла и, отказавшись от стула, застыла на пороге. Аллейн из вежливости тоже не сел.
– Сестра Грэм, наверное, вам сказала, чем я здесь занимаюсь, – начал он.
– Да, что-то насчет Скотленд-Ярда, – усмехнулась Бэнкс. – Ничего не поняла из того, что она мне нагородила.
– Я расследую обстоятельства смерти сэра Дерека О’Каллагана.
– На дознании я все рассказала.
Аллейн решил, что уловки в данном случае ни к чему.
– Вы не упомянули, что произошло убийство.
Ему показалось, что медсестра испугалась. Затем она глухо произнесла:
– Да неужели?
– Именно. Что вы об этом думаете?
– Почему вы считаете, что это было убийство?
– Вскрытие показало наличие в его органах не менее четверти грана гиосцина.
– Четверти грана! – повторила Бэнкс.
Старший инспектор вспомнил Филиппса. Ни хирург, ни медсестра не воскликнули, как можно было бы ожидать: «Как, гиосцин?» – а удивились количе-ству препарата.
– Вы знали, что такая доза способна убить человека?
– О да. Мистер Томс сказал… – Она осеклась.
– Что же сказал мистер Томс?
– Я слышала, как перед операцией он говорил, что четверть грана – смертельная для человека доза.
– Почему возникла данная тема?
– Не помню.
– Вы готовили инъекцию камфары и антитоксина гангрены?
– Да. Но не подмешивала гиосцин ни в тот, ни в другой раствор.
– Не сомневаюсь, что найдутся средства это доказать, – учтиво согласился старший инспектор. – Разумеется, я буду это выяснять.
– Вам и карты в руки! – ощетинилась Бэнкс.
– Гиосцин готовил и колол сэр Джон?
– И что из того? Сэр Джон в операционной не отравил бы и злейшего врага.
– Я рад, что вы так считаете, – мягко заметил Аллейн. – Слышал, что вы восприняли это печальное событие как ниспосланное провидением.
– Я агностик. Я сказала «если».
– «Если»?
– Восприняла бы именно так, если бы не была агностиком.
– О, – улыбнулся старший инспектор. – Замысловато, но я вас понял. Кто из членов вашей команды оставался в операционной один?
– Не помню.
– Вы сами оставались?
– Нет. Были Филиппс и Томс.
– Когда?
– Перед тем как стали мыться. Мы находились в предоперационной. Первым туда вышел Филиппс. За ним следом этот маленький придурок.
– Имеете в виду мистера Томса?
– Разве не ясно?
– Вы намерены сегодня вечером слушать Николаса Какарова?
Это был выстрел вслепую. Какаров собирался вечером выступить на большом митинге приверженцев Советов, и Скотленд-Ярд считал, что ненавязчивое присутствие полиции там не помешает. Сестра Бэнкс вздернула подбородок и обожгла инспектора взглядом.
– Почту за честь присутствовать там! – громко провозгласила она.
– Ай да приверженность! – в тон ей воскликнул Аллейн.
Видимо, воодушевленная воспоминаниями о прошлых митингах, сестра Бэнкс внезапно ощутила сильное желание высказаться.
– Можете улыбаться, – напустилась она на полицейского, – но это не надолго. Знаю я ваш тип: сыщик-джентльмен – последнее изобретение капиталистической системы. Вы добились всего благодаря связям, в то время как другие, куда лучше вас, совершают важную работу из сострадания к угнетенным. Когда наступит долгожданный рассвет, вы и вам подобные исчезнут. Считаете, что я убила Дерека О’Каллагана? Нет, я его не убивала. Но вот что я вам скажу: я была бы горда – слышите, я бы гордилась, – если бы это совершила я.
Сестра Бэнкс произнесла все это на одном дыхании, словно на какой-то нелепой декламации. Аллейн сразу представил, в какое смущение она приводит своих знакомых во время их обывательских чаепитий. Недаром же другие медсестры держались от нее подальше.
– Знаете что, – посоветовал старший инспектор, – я бы на вашем месте, пока еще рассвет не наступил, немного приутих. Или вы действительно стремитесь заполучить мученический венец, или ведете себя очень глупо. У вас была такая же возможность, как у других, впрыснуть министру гиосцин. А вы выкрикиваете прямо в мою капиталистическую физиономию, что у вас имелся мотив убить его. Я вам не угрожаю. Нет. В данный момент вам лучше ничего не говорить. Но когда с вас падут ризы господина Какарова, хорошо бы, чтобы вы сделали заявление. А до тех пор – простите меня за такое предложение – молчите. И еще: будьте любезны, передайте сестре Харден, что я готов с ней встретиться.
Аллейн открыл перед ней дверь. Медсестра секунду постояла, глядя куда-то поверх его головы, затем переступила порог и посмотрела на Аллейна в упор.
– Имейте в виду: ни Филиппс, ни Харден этого не делали. Филиппс – честный, добросовестный хирург, а Харден – честная, добросовестная медсестра. Оба они связаны профессиональной честью.
Сделав это категорическое заявление, Бэнкс удалилась, а Аллейн, склонив голову набок, открыл блокнот и невероятно четким, красивым почерком написал: «Томс – разговоры о гиосцине». Секунду поколебался и сделал приписку: «Ф. и Х. связаны профессиональной честью – так утверждает Б.». Поставив точку, он закрыл свой маленький блокнот, поднял голову и удивился: Джейн Харден вошла так тихо, что он не услышал, и теперь, сцепив пальцы, стояла перед ним и не сводила с него глаз. Еще на дознании Аллейн заметил, что она необыкновенно привлекательна. Теперь же, на фоне белого чепца, исключительная бледность ее лица не так бросалась в глаза. Джейн Харден была красива той особенной красотой, которая характерна для людей с тонкими чертами лица. Контуры лба и щек, чуть впалые виски и дуги бровей напоминали кисть Холбейна. Сами глаза были темно-серыми, нос прямым, небольшой рот со слегка опущенными книзу уголками казался одновременно чувственным и упрямым.
