Александр Трапезников - Мышеловка
— Ничего кино, — сознался я. — Только звука нет.
— Ты, это, постой-ка… — произнес он, покосившись на шедшего мимо мужчину в малиновом берете. — Ты, я знаю, про деда своего все копаешь…
— Ну?
— Баранки гну… Есть у меня для тебя кое-что.
Мишка оглянулся, теребя в руках свою кепку. Он как-то мялся, не решаясь сказать. Словно боялся чего-то.
— Ну говори, раз начал.
— Я… эта… слышь, знаю, кто замочил старика.
— Кто? — Я почувствовал охватившую меня дрожь, мускулы напряглись, а глаза просто впились в лицо смотрителя. Губы его шевелились, он никак не мог собраться с духом.
— Ладно, — произнес он наконец. — Потом скажу. Вечером. Жди меня часикам к десяти к себе домой. Да закуску не забудь приготовить. Тогда и потолкуем.
— Хорошо! — согласился я, несколько разочарованный. — Приходи. Только обязательно.
— Ну так! — крикнул он мне вслед… И еще громче: — Водки бери не меньше литра!
— Буду ждать! — крикнул и я ему. И лишь потом подумал, что, наверное, напрасно мы обсуждаем наши дела столь громко…
Теперь мне захотелось посетить еще и проповедника Монка в его храме-капище. Поглядеть и послушать, о чем он толкует перед завороженными жителями Полыньи. Я не случайно назвал это уродливое здание айсбергом, по своему московскому опыту зная, что деятельность подобных сект видима лишь на одну восьмую часть; все остальное — скрыто от глаз непосвященных. Они начали вырастать на российской земле с середины восьмидесятых годов, как ядовитые грибы, обильно смачиваемые радиоактивными дождями. Впрочем, это явление расползалось по всему миру, приближая конец света.
Я открыл деревянные двери, взявшись за бронзовое кольцо, и ступил в полутемное помещение, где уже находилось несколько человек. И тотчас же громкий, чуть хриплый голос произнес:
— И вот еще один брат наш явился под сень Дома Радости, чтобы испить благоденственные капли из Чаши Жизни и Смерти! Приветствуем тебя, новый сподвижник нашей веры!
Я не сразу и сообразил, что Монк, стоявший на возвышении, окруженный четырьмя обритыми наголо служками в цветастых одеяниях, обращается именно ко мне. Он показывал на меня рукой, а в другой сжимал короткий жезл, с конца которого сыпались искры, наподобие бенгальского огня. Искрились и тонкие палочки, развешанные по стенам и углам помещения. Здесь пахло каким-то одурманивающим настоем трав, а лица собравшихся были как-то искажены, словно они преломлялись в амальгаме кривых зеркал.
— Привет, привет! — буркнул я довольно непочтительно. — Можете продолжать, вольно.
Монк постарался не заметить моей иронии, вновь обратившись к своей пастве, среди которой я заметил немало молодых людей. Была здесь даже Жанна — медсестра доктора Мендлева. Она отступила назад и отрокировалась ко мне, встав рядышком, почти касаясь моего плеча своей рыжей головкой. Ее зеленые глаза возбужденно блестели, будто только что она испытала плотское наслаждение.
— Я рада, что вы пришли, — шепнула она мне. — Вы не пожалеете. Это что-то… бесподобное.
— Вы уверены, Жанночка? — тихо сказал я. — Можно, я буду так вас называть? Не вешают ли вам лапшу на уши?
Она покосилась на меня, и я еще раз убедился в ее несомненной привлекательности: таких жгучих особ, способных сводить с ума неокрепших юношей, в средние века сжигали на кострах.
— Я всерьез займусь вами! — пригрозила она мне.
— Валяйте, — согласился я, нащупывая ее руку. Пальчики этой Салемской ведьмы податливо оказались в моей ладони, а коготки поскребли кожу. Зачем я стал заигрывать с ней? Не знаю. Наверное, подействовала вся эта одуряющая атмосфера, летящие искры, коварный терпкий запах и бубнящий голос Монка, чья речь не имела ни запятых, ни пауз:
— …вы прикоснулись к блаженству и оно не покинет вас более никогда и дома и в поле и в жизни загробной которая вижу я надвигается полчищами страшных существ детей ваших не бегите от них покиньте отрекитесь от близких несущих вам смерть лишь здесь освободитесь от уз и тягот и найдете приют и кров и счастье вечное а все остальное будет проклято мною служителем бога истинного потому что дана мне часть его и я есть он сам воплотившийся на земле и пришел чтобы открыть вам глаза и уйду с вами…
— Бред сивой кобылы, — прошептал я, вглядываясь в хрупкое, фарфоровое личико отца Монка, на котором выделялась длинная белая борода-кисточка. Маленькие и узкие глаза выдавали его монголоидное происхождение.
— Замолчите, — строго отозвалась Жанна, сжимая мою ладонь. — А то быть беде. Он нашлет на вас Гранулу.
— А что это такое? Объясните мне, темному.
— Это — смерть.
— Тогда пусть он засунет эту Гранулу в свою попу. Пойдемте отсюда, Жанночка. Эта ахинея никогда не закончится.
Неожиданно медсестра легко согласилась. Мы выскользнули за дверь, оставив за спиной монковское «блаженство».
— Над вами предстоит еще много работать, — сказала Жанна, прищуриваясь на ярком солнце и оглядывая меня, как арабского скакуна. Только в зубы не посмотрела.
— А вы заходите как-нибудь вечерком, — нагло ответил я. — Тогда и поработаем.
— И приду! — с вызовом сказала она. — А теперь мне пора к доктору.
Я поглядел ей вслед, отметив стройные ноги, и усмехнулся.
Глава 11
Ходячий труп
Поужинал я вместе с тетушкой Краб, но перед тем установил в своем доме кое-какие ловушки для назойливых и незваных гостей. Если они обладали материальной плотью, а не представляли собой бестелесные существа, то непременно должны были попасться хотя бы в одну из них. Для этого я распаковал один из своих чемоданов и достал «маленькие хитрости», которые в общем-то держал для друзей, чтобы нам было веселее проводить время. Но обстоятельства требовали их использования сейчас. В коридоре, возле каждой из комнат, я установил на полу крошечные капсулы, которые с треском взрывались, если на них наступить ногой. В своей комнате, под карнизом, поместил свой любимый японский фотоаппарат, задав ему автоматический режим работы: каждые полчаса он производил моментальный снимок. Здесь же, на кровать, я положил диктофон, реагирующий и включающийся на звук или голос, прикрыв его сверху старой газетой. В подвале на обеих лестницах я натянул лески возле верхних ступеней, и тот, кто надумал бы спуститься сюда, непременно бы загремел вниз. Чердак я также оборудовал соответствующим образом: здесь я разбросал тонкую металлическую проволоку-петлю. Ступивший в нее так запутывался, что уже не мог освободиться без посторонней помощи. Она «схватывала» и стягивала и ноги и руки. Но самый главный сюрприз поджидал пришельца в зале. Тут я усадил за стол надутую в человеческий рост резиновую куклу, которая изредка поворачивала голову и реагировала на посторонние шорохи; при этом включался вмонтированный в нее магнитофон, и она произносила зловещую фразу: «Крови хочу, крови! Наконец-то ты явился — иди ко мне!..» А вслед за этим раздавался леденящий душу смех. Голова куклы ужасала оскалом трупа, пролежавшего по меньшей мере с полгодика в сырой земле. Для вящей убедительности я натянул на нее свой свитер, а на темечко нахлобучил найденную здесь же шляпу. Теперь посмотрим, кто кого больше напугает… «Заминировав» таким образом свой дом, я с чистым сердцем отправился к тетушке Краб на блины со сметаной.
