Дороти Сэйерс - Встреча выпускников
— Утомительно, не так ли? — сказал он с ноткой насмешки, которая показалась ей неприятной. — Вы думаете, что они должны исключить человеческие контакты в целом? Это нелегко. Всегда есть мясник, булочник, домовладелица или ещё кто-то, с кем нужно бороться. Или люди, у которых есть ум, должны тихо сидеть и позволить заботиться о себе людям, у которых есть сердце?
— Так часто делают.
— Да, делают. — В пятый раз он вызвал официанта, чтобы тот поднял салфетку Харриет. — Почему-то гениальность делает мужей плохими и всё такое. Но что вы собираетесь делать с людьми, у которых, к несчастью, есть и мозги, и сердце?
— Я сожалею, что продолжаю ронять вещи, но этот шёлк такой скользкий. Ну, в этом-то вся проблема, не так ли? Я начинаю полагать, что они должны сделать выбор.
— Не идти на компромисс?
— Я не думаю, что компромисс сработает.
— И я дожил до того, чтобы услышать, что человек английской крови выступает против компромисса!
— О, я — не чистая англичанка. У меня есть какая-то примесь шотландцев и ирландцев, подхваченная где-то по пути.
— Это-то как раз доказывает, что вы англичанка. Никакой другой народ никогда не хвастается тем, что он полукровка. Я сам вполне раздражающий всех англичанин, потому что, помимо всех обычных национальностей, на одну шестнадцатую — француз. Так что компромисс — у меня в крови. Но чем я фигурирую в вашем каталоге — сердцем или мозгом?
— Никто, — сказала Харриет, — не может отрицать ваш ум.
— Кто от этого выигрывает? Вы можете отрицать моё сердце, но будь я проклят, если вы станете отрицать его существование.
— Вы ведёте спор, как остряки елизаветинской эпохи: одно слово — два значения.
— Это было ваше слово. Необходимо что-то отрицать, если вы намереваетесь быть жертвой Цезаря.
— … Цезаря?
— Скотиною без сердца.[32] Ваша салфетка вновь упала?
— Нет, на этот раз сумочка. Она как раз под вашей левой ногой.
— О! — Он оглянулся, но официант исчез. — Хорошо, — продолжал он, не двигаясь, — это дело сердца, чтобы ожидать решение ума, но с точки зрения…
— Пожалуйста, не беспокоитесь о сумочке, — сказала Харриет, — это не имеет абсолютно никакого значения.
— Ввиду того, что у меня два ребра сломаны, лучше и не пытаться, потому что, если я присяду, то, вероятно, никогда не смогу встать.
— Хорошенькое дело! — воскликнула Харриет. — Мне показалось, что сегодня вы чуть более жестоки. Почему вы не сказали раньше, вместо того, чтобы сидеть с видом мученика и заставлять меня делать неправильные выводы?
— Похоже, я ничего не могу сделать правильно, — печально сказал он.
— Но как вас угораздило?
— Упал со стены самым нехудожественным образом. Я немного спешил: с другой стороны был довольно заурядный тип с оружием. Виновата не сама стена, а тачка внизу. И не так рёбра беспокоят, как пластырь. Он очень туго затянут, и под ним кожа чертовски зудит.
— Как ужасно. Мне очень жаль. А что случилось с тем вооружённым типом?
— Ах! Боюсь, личные осложнения его больше беспокоить не будут.
— Если бы удача отвернулась, полагаю, что они не беспокоили бы вас?
— Вероятно, нет. И потом, я не беспокоил бы больше вас. Если бы мой ум был там, где было моё сердце, я, возможно, и приветствовал бы такой результат. Но мой ум в тот момент находился на службе, и я побежал что есть мочи, чтобы жить, чтобы завершить дело.
— Ну, я рада этому, Питер.
— Вы? Это показывает, как трудно даже самому сильному уму быть абсолютно бессердечным. Посмотрим. Сегодня не мой день, чтобы просить вас выйти за меня замуж, и нескольких ярдов лейкопластыря едва ли достаточно, чтобы сделать этот случай каким-то особенным. Но у нас будет кофе в зале, если вы не против, потому что этот стул становится столь же твердым как тачка, и, кажется, пытается добраться до меня в тех же местах.
Он осторожно встал. Официант прибыл и поднял сумку Харриет вместе с несколькими письмами, которые она взяла у почтальона, когда выходила из дома и затолкала во внешний карман сумочки, не читая. Уимзи, проводив гостью в зал, усадил её и с гримасой опустился на угол низкой кушетки.
— Слишком долгий путь вниз?
— Всё в порядке, когда ты туда уже добрался. Жаль, что я предстаю перед вами такой развалиной. Я, конечно, делаю это нарочно, чтобы привлечь внимание и пробудить сочувствие, но, боюсь, маневр выглядит слишком очевидным. Желаете к кофе ликёр или бренди? Два выдержанных бренди, Джеймс.
— Очень хорошо, милорд. Это было найдено под столом в кабинете, мадам.
— Ещё часть ваших разбросанных вещей? — сказал Уимзи, когда она взяла открытку, а затем, увидев, как она вспыхнула и с отвращением поморщилась, спросил — Что это?
— Ничего, — ответила Харриет, пряча уродливые каракули в сумочку.
Он посмотрел на неё.
— И часто вы получаете такие вещи?
— Какие вещи?
— Анонимную грязь.
— Теперь не очень часто. Я получила одну в Оксфорде. Но обычно они приходят с каждой почтой. Не волнуйтесь, я к этому привыкла. Мне только жаль, что я не увидела это прежде, чем добралась сюда. Ужасно, что я уронила её в вашем клубе и слуги могли прочесть.
— Вы — небрежный маленький чертёнок? Могу я взглянуть?
— Нет, Питер, пожалуйста.
— Дайте мне его.
Она вручила открытку не глядя на него. «Спросите своего друга с титулом, понравится ли ему мышьяк в супе. Чем вы с ним расплатились, чтобы выйти сухой из воды?» — спрашивалось в ней.
— Боже, ну и навоз! — сказал он горько. — Значит, вот во что я вас впутал, а я ведь мог и догадаться. Едва ли можно было надеяться, что ничего не произойдёт. Но вы ничего не говорили, и я позволил себе быть эгоистом.
— Это не имеет значения. Это только часть последствий. Вы ничего не могли бы с этим поделать.
— Я мог бы сообразить не выставлять вас на всеобщее обозрение. Небо свидетель, что вы приложили много стараний, чтобы избавиться от меня. Фактически, я думаю, вы использовали все возможные рычаги, чтобы отшить меня, за исключением этого.
— Ну, я знала, какое отвращение у вас это вызовет. Я не хотела причинять вам боль.
— Не хотели причинять мне боль?
Она поняла, что эти слова должны показаться ему совсем безумными.
— Я действительно так думаю, Питер. Я знаю, что сказала вам все гадости, какие смогла придумать. Но и у меня есть свои пределы. — Поднялась внезапная волна гнева. — Боже мой, неужели вы действительно думаете обо мне так плохо? Вы полагаете, что нет такой подлости, к которой бы я не прибегла?
— Вы были бы полностью правы, сказав, что я ещё больше осложнял обстановку, увиваясь вокруг вас.
