Жорж Сименон - Мегрэ у министра
— Вы занимаетесь отчетом Калама?
Улыбаясь, он шел мимо них.
— Через несколько минут министр ответит на все ваши вопросы.
— Но вы не отрицаете, что занимаетесь этим делом?
— Я ничего не отрицаю.
Несколько репортеров вышли за ним на мраморную лестницу, надеясь выудить хоть какие-нибудь сведения.
— Спросите у министра, — повторял Мегрэ. Кто-то задал вопрос:
— Вы предполагаете, что Пикмаля убили? Впервые эта гипотеза была сформулирована так четко.
— Вы же знаете мой любимый ответ: «Я ничего не предполагаю».
Наконец, остановившись еще несколько раз, ему удалось добраться до машины, где его поджидал Лапуэнт, успевший за это время прочесть утренние газеты.
— Куда мы поедем? К нам?
— Нет. На бульвар Пастера. Что пишут в газетах?
— В основном об исчезновении Пикмаля. В одной из газет — не помню в которой — напечатано интервью, которое корреспондент взял у мадам Калам. Она живет на улице Распай в той же квартире, где жила с мужем. Это женщина весьма энергичная; она не пыталась размазывать и говорила напрямик то, что думает. Отчета она не читала, но прекрасно помнит, что ее муж примерно лет пять назад провел несколько недель в Верхней Савойе. По возвращении он некоторое время очень много работал, даже по ночам. «Никогда еще ему столько не звонили по телефону, — рассказала она. — Масса людей, о которых мы никогда не слыхали, наносили ему визиты. Он был очень озабочен и неспокоен. Когда я спрашивала, что его мучит, он отвечал, что это связано с его работой и ответственностью. В то время он часто говорил мне об ответственности. У меня было такое впечатление, будто его что-то гложет. Я знала, что он болен. За год до того доктор мне сообщил, что у него рак. Помню, как однажды он, вздохнув, сказал: „Боже мой! Как трудно человеку решить, в чем его долг!“
Их машина как раз ехала по улице Вожирар, и автобус, идущий впереди, не давал развить скорость.
— Интервью занимает целую колонку, — добавил Лапуэнт.
— Что она сделала с бумагами мужа?
— Она все оставила в кабинете так, как было при нем, и регулярно его убирает.
— Кто-нибудь к ней заходил в последнее время?
— Два человека, — ответил Лапуэнт, с восхищением глянув на шефа.
— Пикмаль?
— Да. Это был первый визит с неделю назад.
— Она его знает?
— Очень хорошо. При жизни Калама Пикмаль часто приходил к нему за консультацией. Она полагает, что он занимался математикой. В последний визит он сказал, что хочет найти одну свою работу, которую оставил в свое время профессору.
— И нашел ее?
— У него с собою был портфель. Она провела Пикмаля в кабинет, где он пробыл около часа. Когда он уходил, она задала ему этот же вопрос, на который он ответил отрицательно, добавив, что бумаги, к сожалению, вероятно, затерялись. В портфель к нему она, конечно, не заглядывала. Тогда у нее не возникло никаких подозрений. И только через день…
— Кто был второй визитер?
— Мужчина лет сорока. Он представился учеником Калама и спросил, сохранила ли она бумаги покойного.
Тоже что-то говорил о работах, которыми они совместно занимались.
— Она впустила его в кабинет?
— Нет. Она сочла, что такое совпадение выглядит по меньшей мере странно, и ответила, что все бумаги ее мужа остались в Школе дорог и мостов.
— Второго посетителя она описала?
— В газете об этом ничего нет. Если даже она это сделала, репортер сохранил сведения для себя и, возможно, сейчас сам ведет поиски этого человека.
— Остановись. Это здесь.
Как и ночью, днем бульвар выглядел мирным, внушающим доверие.
— Ждать вас?
— Нет, пойдешь со мной. Вероятно, придется поработать.
Застекленная дверь привратницкой находилась слева по коридору. Консьержка, пожилая женщина почтенного вида, выглядела озабоченной.
— В чем дело? — спросила она, не поднимаясь с кресла. С ее колен спрыгнул рыжий кот и стал тереться о ноги Мегрэ.
Комиссар представился, сняв шляпу и стараясь говорить как можно почтительней.
— Господин Пуан поручил мне провести расследование по поводу кражи, которая произошла у него два дня назад.
— Кража? В нашем доме? И он мне ничего не сказал!
— Он подтвердит это при первой встрече, и если вы сомневаетесь, позвоните ему по телефону.
— Не стоит. Раз вы комиссар, я должна вам верить, не так ли? Как это могло случиться? Дом у нас спокойный, и за все тридцать пять лет, что я здесь служу, нога полицейского ни разу не ступала сюда.
— Не могли бы вы попытаться восстановить в памяти позавчерашний день, вторник, особенно утро?
— Вторник… Подождите… Позавчера…
— Накануне, вечером, министр был у себя.
— Да-да, что-то припоминаю…
— Открывали ли вы двери кому-нибудь ночью после ухода министра?
— Точно нет. Наши жильцы — люди тихие и редко приходят после полуночи. Если бы это случилось, я бы, конечно, запомнила.
— А утром в котором часу вы открываете дверь?
— В половине седьмого. Иногда в семь.
— А потом сидите у себя в привратницкой?
Это была небольшая комнатка с газовой плитой, круглым столом и водопроводной раковиной. За перегородкой стояла кровать, застеленная темно-красным покрывалом.
— За исключением того времени, когда подметаю лестницу.
— В котором часу?
— Не раньше девяти. Сначала я разношу почту, а ее приносят в половине девятого.
— Дверцы у лифта застеклены, и вы, вероятно, с лестницы видите, кто поднимается или спускается?
— Конечно. Я всегда машинально смотрю на лифт.
— А в то утро никто не поднимался на пятый этаж?
— Точно нет.
— А утром или днем кто-нибудь спрашивал вас, дома ли министр?
— Никто. Вот по телефону звонили.
— Вам?
— Нет. Министру.
— Откуда вам это известно?
— Я была в это время на лестнице между пятым и шестым этажами.
— В котором часу это было?
— Пожалуй, в десять, может, чуть раньше. Мои ноги уже не позволяют мне быстро работать. Я услышала за дверью телефонный звонок. Звонили долго. А минут через пятнадцать, когда я окончила уборку и спускалась вниз, телефон снова зазвонил. Я еще проворчала: «Звони, звони!»
— А что было дальше?
— Ничего.
— Вы пошли к себе?
— Да, переодеться.
— Вы никуда не уходили из дома?
— Как и каждое утро, на пятнадцать-двадцать минут, чтобы купить себе еду. Бакалейная лавка рядом с домом, мясная на углу. От бакалейщика я вижу всех, кто входит и выходит. Я всегда наблюдаю за домом.
— А от мясника?
— Оттуда не видно. Но я там пробыла недолго. Я ведь живу одна, вот только кот. Каждый день покупаю почти одно и то же. В мои годы уже нет аппетита.
— Вы не могли бы вспомнить, в котором часу точно вы были у мясника?
