Эрл Гарднер - Тайна падчерицы
– Так что же произошло? – спросил Гастингс.
– Я думаю, это уже всем известно, – отвечал Келси. – Мы велели ей положить деньги в красную банку из-под кофе, но судьбе было угодно, чтобы там оказалось две банки. Одна из них была пуста, ее, вероятно, кто-то выбросил за борт, когда кончился кофе, а вторая банка была та самая, с деньгами. Так случилось, что какие-то люди, катавшиеся на водных лыжах, подняли банку с деньгами и сдали ее в полицию, а Джилли схватил пустую банку.
– Вы обсуждали случившееся с ним?
– После того, как мы прочли в газете обо всем, что произошло, мы поговорили с ним о его мошенничестве.
– Что значит «мошенничество»?
– Ну… эта его попытка огрести три тысячи вместо полутора и присвоить половину себе.
– И что же он сказал в свое оправдание?
– Он клялся, что кто-то все подстроил, и обвинил в этом меня.
– Понятно. Что же дальше?
– Когда мы обнаружили, что подняли не ту банку, Джилли позвонил Розене и сказал, что она не последовала нашим указаниям, а Розена назвала его пронырливым газетчиком и повесила трубку. Тогда он позвонил ее матери и договорился о встрече с нею у яхт-клуба. Она собиралась подняться с ним на яхту и там заплатить деньги – так как опасалась, что в дело вмешались какие-нибудь частные детективы, и очень хотела сохранить все в тайне.
– В котором часу они договорились встретиться?
– В семь часов на причале яхт-клуба.
– Вам известно, встретились они или нет?
– Я рассказываю вам лишь то, что знаю от Джилли или слышал по телефону. Наверняка я знаю лишь то, что Джилли поехал в яхт-клуб и что больше я его не видел.
– Задавайте вопросы, – сказал Гастингс.
– Как он добирался до яхт-клуба? – спросил Мейсон.
– Я не знаю. В последний раз я видел его, когда он обедал в своей комнате. Было около половины седьмого. Он всегда ест консервированную свинину с фасолью. Он сказал мне за едой, что ему надо выйти около семи и что до полуночи мы получим наши три тысячи.
– А потом?
– Потом я стал заниматься своими личными делами. Я пошел домой. Я тоже снимаю комнату в «Эйджекс-Делси». Я все ждал Джилли, а когда он не вернулся к полуночи, я подумал, что он взял три куска и смылся, чтобы не делиться со мной.
– Вы знали, что Джилли выдает себя за друга Ирвина Фордайса?
– Конечно, – И под видом друга он втерся в доверие к Фордайсу?
– Да.
– И потом умышленно использовал информацию с целью шантажа?
– Да, – сказал Келси. – Я не ангел и не стараюсь казаться ангелом, а Джилли был во всем такой же, как я.
– И вы решили обмануть Джилли? Вы планировали заставить Еву Эймори подписать бумагу о том, что три тысячи долларов, найденные в банке из-под кофе, принадлежат ей, и что вся эта идея – путь к известности, а потому полиция должна вернуть ей деньги. Потом вы собирались заставить ее передать деньги вам?
– Именно так. Вы меня раскусили. Джилли замышлял обмануть меня, поэтому я хотел немного подстраховаться. Джилли не был моим настоящим партнером, он не имел опыта по части таких афер, вот и обратился ко мне с просьбой вести дело. Он рассчитывал перехитрить меня и смыться с деньгами, поэтому я решил лишь немного подстраховаться, только и всего.
– Поэтому вы пошли в прокуратуру со всей этой информацией и использовали ее, чтобы получить гарантию от обвинения в шантаже?
– А что бы вы сделали на моем месте?
– Я задал вам вопрос. Что сделали вы?
– Да, я пошел в прокуратуру.
– И там вам дали денег на парикмахерскую, на новый костюм и ботинки – с тем, чтобы вы произвели хорошее впечатление в суде?
– Нет, не там.
– Кто же дал вам денег? Шериф?
– Да.
– И вы получили от прокуратуры гарантию неприкосновенности?
– При условии, что я дам правдивые показания.
– Что значит «правдивые показания»?
– Ну… надо было придумать такую историю, в которой не было бы изъянов и не к чему было бы придраться.
– Другими словами, – сказал Мейсон, – если бы вы рассказали историю, которая выдержит перекрестный допрос, это считалось бы правдивым свидетельским показанием?
– Да, что-то в этом роде.
– То есть, если бы мне удалось запутать вас во время перекрестного допроса и доказать, что вы лжете, то никакой неприкосновенности вы бы не получили, да?
– Хм, дело вот в чем. Конечно, напрямик мне ничего такого не говорили, но от меня ждали правды. Если я говорю правду, никто не сможет найти изъяна в моей истории. Мне просто облегчили задачу.
– Другими словами, – сказал Мейсон, – если вашего рассказа окажется достаточно для осуждения подозреваемой по данному делу, вас не станут обвинять в шантаже, верно?
– Вы сейчас пытаетесь вывернуть все на свой лад, – сказал Келси. – Ну, ладно, мистер Мейсон, я буду с вами откровенен. Я не ангел. У меня были некоторые проблемы, поэтому я не мог ответить на вопрос о роде моих занятий. Я не хочу связывать себя чем бы то ни было. Мне обеспечена неприкосновенность только по этому делу о шантаже. Я готов ответить на любые вопросы, и я собираюсь рассказать всю правду, даже если после этого буду выглядеть подлецом. Вы должны помнить, что я работал в паре с человеком, который в действительности не был моим партнером. Не успел он предложить мне провернуть дельце с вымогательством, как уже начал обжуливать меня. Я не желал этого терпеть.
– Где вы были вечером десятого числа, когда был убит Джилли? – спросил Мейсон.
– О… – с ухмылкой произнес Келси. – У меня прекрасное алиби. Я был у Евы Эймори как раз в то время, когда было совершено преступление. Потом я приехал домой и провел там всю ночь. Я возвратился домой где-то после полуночи и ждал Джилли. Он не вернулся, и я решил, что меня надули, но не очень расстроился, потому что был уверен, что смогу заставить Еву Эймори посмотреть на это дело моими глазами. Весь мир был бы зол на нее, потому что она выкинула эту штуку, чтобы попасть в газеты. Им пришлось бы вернуть ей эти полторы тысячи, а я бы смотался с деньгами.
– А что случилось с Ирвином Фордайсом? – спросил Мейсон.
– Я ничего не знаю об этом. Мне известно лишь, что он был в ярости, когда узнал о предательстве Джилли и шантаже своей семьи. Можно представить себе, каково ему было. Он чувствовал, что рано или поздно все это дело окажется в руках полиции, и она докопается до сути. Как только письмо шантажистов было опубликовано в газете, он понял, что пахнет жареным, и предпочел исчезнуть с горизонта.
– Вы когда-нибудь обсуждали это дело с ним?
– Я с ним никогда в жизни не разговаривал, – сказал Келси. – Я знал его в лицо, потому что мы жили в одном доме, но он был другом Джилли, а не моим. Он тоже меня не знал.
