Иван Менджерицкий - По методу профессора Лозанова
— Капитан! — выдохнул Агеев.
— Да! — воскликнул Крымов. — Но вот незадача — и его пропускают. Более того, полицейские и агенты ФБР начинают покидать причал. И вот тут-то голос за кадром сообщает, что произошла ошибка — убийца-маньяк плыл на другом пароходе. Ей богу, Кузьмич, я никогда — ни до, ни после — не чувствовал себя таким обворованным.
— Понял, — сказал Агеев. — Я и говорю, что напрасно загружал себя английским.
— Ты знаешь, что скромность — штука хорошая, и я это знаю. Но на курсы ты ходил не зря. Ты даже превзошел мои ожидания.
— Как это?
— Ты расшевелил этих людей, — сказал Крымов. — Они при мирились со смертью Мельникова — ничего, мол, уже не поделаешь, а ты, именно ты, заставил их как-то встрепенуться.
— Ну и результат замечательный. Ноль целых и столько же десятых.
— Да ты что, Кузьмич? Мы на верном пути к разоблачению преступника. Смотри, как много нам уже известно. Мельников знал или, скорее всего догадывался, кто анонимщик.
— Если б еще можно было установить с ним связь, — усмехнулся Агеев.
— А связь есть. Ващенко вспоминает, что он сказал: «Это я виноват со своей беспринципностью». Сазонов рассказал, что Мельников обозвал анонимщика гадом ползучим и…
— И крокодилом несчастным, — дополнил Агеев.
— Правильно. А Мельников еще и добавил: «Как же я тебя, крокодилище, раньше не разглядел? Как же я поверил твоим крокодиловым слезам!»
— Я вас понял, — сказал Агеев. — Теперь мне в том тресте предстоит искать человека, похожего на крокодила, или того, кто ходит в туфлях из крокодиловой кожи или с сумочкой из нее.
— Ценю твое чувство юмора, — рассмеялся Крымов. — Но самые ценные показания нам дал Кирилл Викторович Хрунин. Я перечитал анонимки. Он прав. Тот, кто их писал, уже не работает в тресте.
— Но мы же проверяли и тех, кто ушел по собственному желанию, и тех, кого уволили.
— Ну, еще одну категорию людей мы не трогали, — проговорил Крымов.
— Какую?
— Об этом после. Сейчас ты займешься другим. Встретишься с секретарем Мельникова.
— Лидией Константиновной?
— Да.
— Но, Александр Иванович, она была так предана Мельникову…
— Я ее, Кузьмич, ни в чем не подозреваю, — перебил его Крымов. — Ты постарайся выяснить: не сохранились ли у нее какие-нибудь бумаги Мельникова личного свойства или даже служебные. Не исключено, что там найдем какой-нибудь след или намек на него.
— Но и это может не дать никакого результата.
— Согласен. И хотя мне очень не хочется беспокоить лишний раз вдову Владимира Ивановича, его дочь, но придется тебе тогда их навестить. Может быть, у него дома сохранились какие-то бумаги, которые им кажутся неважными, а для нас могут представлять интерес.
— Слушаюсь, товарищ подполковник, — сказал Агеев. Но судя по тону, каким это было сказано, он не разделял уверенности Крымова, что они близки к разоблачению преступника…
…День был ясным, жарким. Квартирка Лидии Константиновны была залита солнечным светом. Всюду — и на широком подоконнике, и на столе, и на старом комоде стояли цветы в горшках. Много цветов.
— Добрый день, Лидия Константиновна, — приветливо улыбался Агеев. Видимо она только что поливала цветы — в руках была детская лейка из пластика в форме лягушонка.
— Здравствуйте, товарищ Агеев, — не удивившись его приходу, сказала она. — Проходите.
— Какая у вас память! — восхитился он. Всего один раз видели меня, а фамилию запомнили.
— Память, знаете ли профессиональная, — объяснила она, жестом предлагая ему сесть за стол.
— Думаю, вы — прекрасный секретарь.
— Владимир Иванович не жаловался. Но все это в прошлом. С понедельника я на пенсии.
— А нового директора назначили?
— Нет. Но у Пухова свой секретарь, так что нужда во мне отпала. К тому же, как это ни печально, но годы сказываются. Вот в прошлый раз я даже не спросила, из какой вы организации.
Они сидели теперь за старым круглым столом друг против друга.
— Я из уголовного розыска, — сказал Агеев.
Она даже не удивилась, кивнула, словно ждала этого.
— Зная вашу преданность Владимиру Ивановичу, я уверен, вы не откажетесь нам помочь. Мы ведь ищем анонимщика или анонимщиков, которые сыграли столь печальную роль в его жизни.
— Трагическую, — поправила она. — Понимаете… простите, как ваше имя и отчество?
— Юрий Кузьмич.
— Так вот, Юрий Кузьмич, я думаю, что Владимир Иванович очень страдал не только из-за этой чудовищной клеветы. Он ведь был поставлен в положение человека, который невольно должен был подозревать многих. Поначалу мне казалось, что он даже ко мне переменил свое отношение.
— Поначалу? А потом?
— Потом он узнал, кто это писал.
— Почему вы так решили?
— Он однажды прямо сказал мне об этом.
— Но он, конечно, не назвал анонимщика?
— Нет.
— А могли бы вы, Лидия Константиновна, точно воспроизвести эту фразу?
— Ну, за стопроцентную точность не ручаюсь, но смысл был такой… — она на мгновение задумалась. — Вот что сказал Владимир Иванович: «Как же доказать, что это он?!» А совсем незадолго до смерти, узнав, что пришла очередная анонимка, Мельников, размышляя как-то вслух, — а он это делал при мне — вдруг, словно споря сам с собой, сказал: «Ну, если я ему пригрожу, что вытащу все его грехи на свет божий, это ведь невольно прибегнуть к его же методам».
— У вас не остались какие-нибудь бумаги Мельникова?
— Бумаги? — почему-то переспросила она. И вдруг неожиданно. — Извините, но я хотела бы взглянуть на ваше удостоверение.
— Пожалуйста.
Агеев вытащил удостоверение из верхнего кармана куртки.
Лидия Константиновна не спеша его изучила, кивнула.
— Бумаг нет. Все, что связано с делами, осталось в тресте. А личные бумаги… Да в общем, их у Владимира Ивановича не было. Могу это смело утверждать, так как после его смерти тщательно пересмотрела все, что было в столе. — Она на мгновение задумалась, вертела в руках очки.
Агеев ее не торопил.
— Видите ли, я взяла себе на память со стола Владимира Ивановича «Ежедневник» за этот год. Считала, что могла это сделать. Ценности он никакой не представляет, а я бы хотела эту вещь иметь. Там в основном деловые записи. Есть непосредственно касающиеся меня. Несколько рисунков, карикатур. Есть записи, смысл которых мне не очень понятен. Но вряд ли это для вас представит интерес… Вы считаете, что я не должна была брать этот «Ежедневник»?
— Хорошо, что вы сделали это, — сказал Агеев. — Мог бы пропасть.
— Он нужен вам?
— Да, Лидия Константиновна.
