Марджери Аллингем - Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник)
На ее морщинистом лице появилось суровое выражение.
— Если этого можно избежать, не упоминайте, пожалуйста, его имени полиции. Он не имел решительно никакого отношения к убийству Эндрю. Выгоды в этом никакой не было. Единственный человек, чья смерть может быть ему выгодна, — это я. Согласно моему завещанию, он будет получать небольшие ежегодные выплаты — но только при условии его переезда в Австралию. В воскресенье Джордж явился, чтобы взять у меня взаймы денег, и даже получил десять фунтов. Больше мне сказать нечего — кроме того, что его адрес мне неизвестен.
Обоим присутствующим стало ясно, что дальнейшие расспросы не имеют смысла. Впрочем, мистер Кэмпион как будто удовольствовался услышанным и задал следующий щекотливый вопрос:
— Мистер Уильям Фарадей…
Вновь хозяйка дома поспешила ему на помощь:
— Уильям иногда пьет. И Эндрю тоже пил.
Она говорила вполне спокойно; только тут Маркус и Кэмпион поняли, что она уже обдумала свое положение во всех его аспектах и решила полностью довериться помощникам и союзникам: лишь так она смогла бы найти в себе достаточно сил, чтобы встретить разразившуюся над ее головой бурю.
— Конечно, они оба свято верят, будто я ничего не знаю. Уильям, судя по всему, пьет больше. Существует так же вероятность, что ему что-то известно об убийстве Эндрю. — Она понизила голос и говорила с расстановкой, взвешивая каждое слово. — Уильям не имеет ни физических, ни умственных способностей, чтобы совершить убийство или хотя бы быть причастным к нему, однако он может что-то знать. В воскресенье он опоздал к ужину почти на двадцать минут и до сих пор не предоставил мне сколько-нибудь правдоподобного объяснения. Я хочу встретиться с твоим отцом сразу же, как он приедет, Маркус, а вас, мистер Кэмпион, я жду сегодня к ужину.
Это явно был сигнал к окончанию беседы; оба молодых человека послушно встали и покинули комнату. В коридоре Маркус покосился на Кэмпиона и пробормотал:
— Что думаешь?
Едва уловимая улыбка заиграла на лице его приятеля.
— Надеюсь, пригожусь, — шепотом ответил он.
В холле они успели заметить, как некий высокий мрачный господин идет следом за Элис в библиотеку, а два его подчиненных флегматично стоят в проходе. Мистер Кэмпион просиял.
— О, господа в форме! И возглавляет расследование Станислав Оутс собственной персоной. Что ж, в кои-то веки нам улыбнулась удача.
Глава 7
Фокусник
Мистер Фезерстоун-старший долго молчал после того, как рассказ его сына подошел к концу. Встав с кресла, он медленно прошел в другой конец своего просторного личного кабинета; на его лице царило выражение глубочайшей скорби. И Кэмпион, и Маркус — единственные присутствующие — были потрясены его тихими словами:
— Стало быть, свершилось. Я давно гадал, когда в семье Фарадеев проявится дурная кровь. Сорок семь лет работаю — и надо же было этому случиться под самый занавес! Ладно, сегодня же днем схожу к миссис Фарадей. Говорите, она по-прежнему там всем заправляет? Потрясающая женщина, удивительная — и всегда такой была. С годами она не утратила ума и проницательности, но, сдается, в ее теле ни разу не вспыхнуло ни единой искры чувства — разве что вот к твоей возлюбленной, Маркус. Ужасное дело, ужасное.
Он остановился у высокого окна и посмотрел на Риджент-стрит. Свет с улицы подчеркивал удивительное благородство его черт. Прекрасная внешность мистера Фезерстоуна-старшего — его тайная гордость — отчасти была причиной его долгой и успешной карьеры в юриспруденции. Сейчас, в семьдесят, он производил впечатление высокого мудрого старца, едва ли не пророка. Седые волосы и борода были словно из чистого серебра. В серых, как у сына, глазах сквозил холодок; очки мистер Фезерстоун носить отказывался и потому многое упускал из виду.
Внезапно он повернулся к молодым людям.
— Вы, конечно, не помните старика Фарадея. Ему бы сейчас было… дайте-ка посчитаю… больше ста лет. Он был старшим сыном в большой семье и единственным, кто чего-то стоил. Остальные сбились с пути еще в молодости. Джон был ученый человек. Все хорошее в нем, полагаю, сводилось к этому. И в жены он себе выбрал умную женщину. Ум — совсем другое дело, никогда не путайте его с ученостью. — Мистер Фезерстоун умолк на несколько мгновений, затем продолжал: — Нет, я не думаю, что в их семье царил разлад. Она глубоко его уважала, в каком-то смысле даже преклонялась перед ним. По сей день, заходя в их библиотеку, я боюсь ненароком сесть в его желтое кресло.
Кэмпион вопросительно поглядел на Маркуса, и тот пояснил:
— Забыл тебя предупредить. В библиотеке стоит большое желтое парчовое кресло. Не смей в него садиться, даже близко к нему не подходи! Это кресло старика Фарадея, и после его смерти никто в нем не сидел — по крайней мере, в присутствии миссис Фарадей. Жуткая западня для несведущих гостей, надо бы на него повесить табличку с предупреждением. К счастью, в библиотеку посторонних водят только по торжественным случаям.
— Спасибо, буду иметь в виду эту желтую угрозу, — сказал Кэмпион.
Старик Фезерстоун c подозрением покосился на молодого человека.
— Хм, Кэмпион! Какая от вас может быть польза для миссис Фарадей? Понятия не имею, чем вы можете пригодиться в этом деле. По моему — да и по чьему угодно — опыту, единственный способ сделать сложившееся положение хоть мало-мальски выносимым — действовать по накатанной схеме. Дилетантские фокусы еще никого ни к чему хорошему не приводили.
Мистер Кэмпион принял это необоснованное оскорбление как приятный комплимент и учтиво улыбнулся.
— Я должен выступить в роли рессоры — механического устройства для смягчения смертоносной силы удара. Как у железнодорожных вагонов. Словом, я буду кем-то вроде личного секретаря.
Старик Фезерстоун бросил в его сторону холодный близорукий взгляд.
— Не надо вести себя так, словно вы учились в Оксфорде, юноша, — процедил он. — Дураков выпускают из обоих университетов, но, слава небесам, мы стараемся разводить особую разновидность.
Маркус сконфуженно покосился на Кэмпиона.
— Боюсь, отец забыл про твою репутацию, — виновато прошептал он.
Однако старшего Фезерстоуна никакой репутацией было не удивить — кроме той, что прошла испытание временем и продержалась минимум полвека.
— Я всех предостерегаю: дело это крайне скверное. Все, кто имеет к нему отношение, рискуют замарать руки. Я по долгу службы вынужден это сделать, но бывают случаи, когда человек имеет право на эгоизм, — и это как раз такой случай. Ты, Маркус, увяз еще глубже. Нельзя ли забрать оттуда Джойс? Она ведь им даже не родня… так, седьмая вода на киселе.