Жорж Сименон - Человек, обокравший Мегрэ
И объяснил улыбаясь:
— Не терплю, когда телефонные звонки прерывают разговор.
У него на столе стояло три аппарата. Комната была просторной, стены, как и кресла, обтянуты бежевой кожей, ковер на полу — в светло-коричневых тонах.
Огромный письменный стол из палисандрового дерева был завален таким количеством папок, что для их разбора потребовалась бы дюжина секретарей.
— Садитесь, прошу вас. Чем могу угостить?
Он подошел к низкому шкафу, который оказался баром внушительных размеров.
— Может быть, аперитив еще рановато, но я слышал, вы — любитель пива? Я — тоже. У меня есть превосходное… прямо из Мюнхена.
Он держался свободнее, чем накануне, наверное потому, что мог теперь не заботиться о реакции Норы.
— Вчера вы застали меня врасплох. Когда я шел ужинать к своему старому другу Бобу, у которого я частенько бываю, я не думал, что встречу там вас. До этого я выпил две или три рюмки виски, да еще добавил шампанского. Я не был пьян. Я никогда не пьянею. И все-таки утром я весьма смутно мог вспомнить наш вчерашний разговор. Жена упрекает меня в излишней болтливости и в чрезмерной горячности. Надеюсь, у вас не сложилось обо мне такого же впечатления?
— Я понял, что вы считаете Фрэнсиса Рикена толковым парнем, у которого есть все возможности стать одним из ведущих режиссеров.
— Да, вероятно, я это говорил. Это мой принцип — делать ставку на молодых.
— А сейчас вы придерживаетесь иного мнения?
— Конечно, нет! Что вы! Однако есть некоторые нюансы. Я нахожу в этом юноше явную склонность к разбросанности, к известной анархии. То он переоценивает себя, то теряет всякую веру в свои силы.
— Вы говорили, что считаете эту пару очень дружной.
Карю удобно устроился в кресле, положив ногу на ногу, в одной руке стакан, в другой — сигара.
— Я это говорил?
Внезапно он встал, поставил мешавший ему стакан на столик, сделал несколько затяжек и принялся расхаживать взад и вперед по ковру.
— Я очень надеялся, комиссар, что вы сегодня придете.
— Я так и понял.
— Нора — женщина незаурядная. Хоть она никогда не бывает в моей конторе, можно смело сказать, что она моя лучшая сотрудница.
— Вы мне говорили, что она наделена даром медиума.
— Я это говорю в ее присутствии, потому что ей это льстит. А на самом деле она обладает изрядной долей здравого смысла и редко ошибается в людях. Я часто увлекаюсь… слишком доверяю… А она — нет.
— Иначе говоря, она служит вам своего рода стоп-краном?
— Пожалуй. Я твердо решил: как только получу развод, женюсь на ней. Да, в общем, мы и сейчас уже как муж и жена.
Чувствовалось, что ему стало труднее говорить, что он подыскивает слова, не спуская глаз со столбика пепла на сигаре.
— Ну, как бы лучше выразиться? Нора очень ревнива при всей своей незаурядности. Вот почему мне пришлось вам вчера солгать в ее присутствии.
— Сцена в спальне?
— Конечно. Разумеется, все происходило не так, как я вам рассказал. Софи действительно уединилась в спальне, чтобы выплакаться после того, как Нора зло съязвила в ее адрес — не помню, как именно, все мы тогда прилично выпили. Короче говоря, я стал ее утешать…
— Она стала вашей любовницей?
— Комиссар полиции не колеблясь констатировал бы факт адюльтера.
Он улыбнулся с довольным видом.
— Скажите, мсье Карю. Вероятно, в вашей конторе ежедневно мелькают хорошенькие девушки. Большинство из них, конечно, готовы на все, чтобы получить хоть самую крохотную роль?
— Верно.
— Полагаю, вы иногда этим пользуетесь?
— Это одна из составляющих нашей профессии. Все мужчины ведут себя одинаково, разве что не у всех одинаковые возможности. Вы сами, комиссар…
Мегрэ строго, без улыбки, взглянул на него.
— Простите, если я вас шокирую. Так о чем я говорил? Я в курсе, что вы беседовали с некоторыми из наших друзей и еще вернетесь к этому. Предпочитаю играть в открытую. Вы слышали, как Нора отзывалась о Софи? Мне не хотелось, чтобы вы составили представление о бедной девочке по ее словам. Она вовсе не была карьеристкой и совсем не походила на женщину, которая ляжет в постель с первым встречным. Какой-то порыв толкнул ее, совсем юную, почти девочку, к Рикену, он обладает фатальной для женщин притягательностью. На них всегда производят впечатление страдальцы, честолюбцы, циники, мужчины с необузданным темпераментом. Словом, она вышла за него замуж. Она поверила в него. Ходила за ним по пятам, как дрессированная собачка, замолкала, если он не желал, чтобы она говорила, почти не занимала места, чтобы ему не мешать, и соглашалась на то неопределенное существование, которое он ей мог предложить.
— Она была несчастлива?
— Она страдала, но старалась не подавать виду. В общем, если он и нуждался в ней, в ее неназойливом присутствии, то бывали минуты, когда она его раздражала. Тогда он упрекал ее в том, что она для него обуза, мешает его карьере, говорил, что она глупа, как ослица.
— Это она вам сказала?
— Я об этом догадывался по некоторым репликам, которыми они обменивались.
— И вы стали ее доверенным лицом?
— Если хотите… Против воли, уверяю вас. Она чувствовала себя очень одиноко в чужой для себя среде, ей не на кого было опереться.
— Когда вы стали ее любовником?
— До чего не люблю это слово! Я к ней испытывал сострадание и нежность. Мне хотелось ей помочь.
— Сделать карьеру в кино?
— Да. Но она возражала. Она не обладала яркой красотой, на таких, как она, на улице не оглядываются, как на Нору.
— Итак, вы хотели «запустить» ее на орбиту?
— Да, я об этом подумывал.
— А с ней вы говорили?
— Очень осторожно.
— Где вы встречались?
— Я обязательно должен отвечать на этот вопрос?
— Иначе мне самому придется искать ответ.
— Я снимал меблированную квартирку, довольно изящную, комфортабельную, в новом доме на улице Франциска Первого. Чтобы быть совсем точным, — на углу авеню Георга Пятого. В трехстах метрах отсюда.
— Минутку. Эта квартирка предназначалась только для ваших встреч с Софи? Или там происходили и другие свидания?
— Мы там встречались с Софи.
— Вы никогда не бывали у нее дома в отсутствие мужа?
— Был недавно — недели две назад. Она не позвонила мне, как обычно. На улице Франциска Первого ее тоже не оказалось. Я позвонил, и она сказала, что плохо себя чувствует.
— Она была больна?
— Пала духом… Фрэнсис становился все более раздражителен. Иногда на него нападали приступы ярости. Потеряв терпение, она хотела уйти, все равно куда, устроиться продавщицей в первый попавшийся магазин.
