Виктор Лагздиньш - Ночь на хуторе Межажи. Смерть под зонтом. Тень
– Если бы мне было четыре или пять… я бы помнил какие–нибудь детали… Память у меня хорошая. Я помню… Дядюшка Йост, наш сосед, принес мне деревянную лошадку. И я не мог на нее взобраться. «Не новая, но еще послужит», – сказал дядюшка Иост. Как сейчас помню. А раз не мог взобраться, значит, мне было не больше трех.
– Вы не пробовали окольным путем расспросить мать?
– Этого я делать не буду.
– Однако для выяснения истины… – хотел было вставить Виктор, но Эрик перебил его:
– Истина в том, что она меня воспитала. Это ее заслуга, что я сегодня тот, кто я есть.
В глазах Виктора мелькнула насмешка, но он промолчал.
– Мы с Эвочкой покопаемся в документах, однако предупреждаю, надежд мало… Позвоните через недельку. – Директор взяла листок бумаги и написала на нем номер телефона.
– А как вы думаете: мы братья? – спросил Эрик.
– Возможно. Но не обязательно. Правда, это не должно мешать вам жить, как братьям. – Она рассмеялась.
– Я читал, что у близнецов схожи папиллярные линии, – сказал Виктор, кладя в карман листок с телефонным номером. – И о совпадении групп крови тоже кое–что читал…
– Это уже из области судебной медицины, в ней я не разбираюсь. – Директор встала из–за стола. – До свидания!
– Спасибо за кофе!
– Будьте здоровы!
В коридоре ждал приема какой–то мужчина с унылым лицом.
Когда они спускались вниз, старинная лестница поскрипывала.
Было время ужина, поэтому с лужайки уже не доносились детские голоса.
– Как с работой? Устроился?
– В принципе. Но впрягаться неохота. Пока мы с тобой не распутаем эту детективную историю…
– Это ведь может затянуться.
– Деньга меня пока не поджимает. Кто знает, вдруг в десятой серии детектива я обрету родителей, которые повернут мою жизнь на сто восемьдесят градусов.
– Как же, начнут выплачивать тебе пенсию за незаслуженные страдания. Жениться тебе надо, детей завести! Какую работу обещают?
– До трех сотен в месяц. Гуляешь из магазина в магазин и чинишь тару. Заведи со мной блат, будешь иметь кусок колбасы и пачку масла.
– Рассуждаешь, как мальчишка.
– Не понял.
– Стоять с молотком – это не ремесло! Сегодня тара деревянная, а завтра – металлическая или пластмассовая, и опять ищи работу.
– Но платят лихо.
– Да, может, платят и прилично, но ты при этом – никто. Вроде рассыльного, кому настоящей работы не доверишь. Только и всего. И по утрам ты идешь не на работу, а будто на каторгу. И всегда тебе будет казаться, что мало заплатили! Слушай, я поговорю с начальником цеха…
– Да оставь ты меня в покое, я же тебя не трогаю!
– Не хочешь? Не надо. Кума с возу…
– Хватит спорить, может, мы вовсе и не братья.
– Я совершенно серьезно. Могу поговорить. Мне не откажут.
– Отложим до следующего раза.
Они еще не успели расстаться, когда Эви на одной из архивных полок нашла нужные папки с документами. Чтобы не бегать вверх–вниз с каждой папкой в отдельности – речь шла о периоде времени в несколько лет, – она сложила их на левую руку, как поленья.
– Ох и тяжелые, – сказала Эви, вывалив весь этот ворох на директорский стол, и принялась массировать себе руку. Пыль взвилась столбом.
– Что ты принесла, деточка? – директор взглянула на нее исподлобья.
– Из архива… Тут все в кучу… Накладные на продукты, банковские документы, инвентаризационные акты…
– Разве я просила тебя об этом?
– Я решила… Завтра не выйдет, вы весь день будете заняты. Я думала, помогу.
– Эви, ведь ты разумная девушка.
– Я действительно…
– Ты думаешь, мы найдем? Впрочем, может, и найдем. И как, по–твоему, что мы найдем?
– Я вас не понимаю. Фамилию той женщины.
– Правильно, Эви. Фамилию той женщины. Фамилию женщины, которая родила двойню. А эти ребята ищут мать. Мать. Не поняла?
Девушка в замешательстве помотала головой.
– А это не мать. Не мать. Теперь не военное время, теперь дети у матерей не пропадают, теперь их теряют с умыслом. Мне этих ребят жаль. Ну скажем им фамилию, ну дадим адрес. Они пойдут по адресу и встретят грязную алкоголичку. Ты знаешь, чьи дети к нам поступают.
– Но не все же такие.
– Не все. Правильно. Но ведь это поступок, которому нет оправдания. Самое подлое предательство. Она будет перед ними плакать, лгать, клясться. И они простят. Верь мне, они ее простят, так как они ищут мать, и это слово для них святое. И потом эта, с позволения сказать, мать повиснет у них камнем на шее.
– Но… Может быть…
– Никаких «может быть». Разве люди, воспитавшие этих ребят, не заслуживают, чтобы их по меньшей мере пожалели? Ты понимаешь, каким это будет ударом для них?
– Что делать? Нести обратно?
– Нет у нас документов за этот период времени! Не сохранились! То, что они братья, они установят и без нашей помощи.
– Я не знала, что вы можете быть жестокой.
– Нет, я не жестокая. Я просто хочу быть справедливой.
Может ли ложь быть справедливой? Иногда, вероятно, может.
Но Виктора слова директора не остановили, он искал другие источники информации – в родильном отделении больницы и за ее стенами. Сведения были довольно расплывчатыми, но после просеивания кое–что могло и сгодиться.
Глава тринадцатая
– Как в той песне поется: и опять, и опять?.. – спросил Виктор.
Эрик ничего не ответил, он неотрывно смотрел на официантку. Казалось, она навечно застряла в дверях, через которые полагалось выносить чудеса кулинарного искусства. Он ждал, чтобы она сдвинулась с места, а она ждала, когда стихнет очередной порыв резкого осеннего ветра, который в этом кафе на открытой веранде просто свирепствовал, трепал полосатые полотняные зонты, явно намереваясь разорвать их в клочья, гулял по столикам. Она уже заработала насморк, и руки у нее были красные, озябшие. Хотя она и старалась подольше побыть на кухне. Несколько посетителей, торчавших за столиками, вызывали у нее ненависть. Не будь их, администрация закрыла бы это заведение – и она бы давно уже работала в тепле, как все порядочные люди.
– Два кофе и… и два по сто водки, – заказал Эрик, но карандаш официантки не запрыгал по блокноту.
– Насколько мне известно, водки в нашем кафе никогда не было, – высокомерно сказала она.
– Коньяк? – Эрик повернулся к Виктору. Тот одной рукой оберегал от ветра помятые листки бумаги, а другой ставил на них какие–то таинственные знаки.
– Бери ликер, такая же дрянь, но дешевле.
– Двести ликера.
– Какого? У нас их несколько.
– Покрепче.
– Бенедиктин, – уточнил Виктор. – Депутат, дай–ка мне ту книженцию!
