Сергей Сидорский - Осознание ненависти
— Извините, — бросил он равнодушно.
«Лицо — бесстрастное, но взгляд — холодный, заинтересованный», — отметил про себя Шердаков, а вслух сказал:
— Как близко вы были знакомы с Можаевым?
— Мы здесь впервые встретились. Разговаривали пару раз на разные темы. Полковник интересовался искусством, но, откровенно говоря, ничего в нем не смыслил.
— Очевидно, он нелестно отозвался о ваших картинах?
— Картинах? — переспросил Поляков. Голос его звучал ровно, но в глазах что-то мелькнуло. Какое-то беспокойство, а возможно, и страх.
Шердаков не подал виду, что заметил это.
— Я слышал, вы художник, — пояснил он свою мысль.
— Ах да! — Поляков, казалось, вздохнул свободнее. — Вы не ошиблись. Правда, сейчас я не пишу картин.
— Понимаю, — Шердаков улыбнулся краешком губ. — Вы приехали отдыхать, а не работать. Кстати, давно вы здесь?
— Примерно две недели. Но после того, что случилось, думаю, скоро уеду.
— Я бы попросил вас пока не делать этого. Я ни в коем случае не хочу вам приказывать, но… Надеюсь, вы понимаете?
Поляков промолчал.
Шердаков перехватил его взгляд, в котором не было ни протеста, ни вызова, — ничего, кроме какой-то странной задумчивости.
— О чем вы разговаривали с Можаевым, помимо искусства? — спросил он.
— О доме, о людях, — медленно, с расстановкой ответил Поляков.
— Подробнее, пожалуйста.
— Хотите услышать, что я думаю об этой легенде? Забавно — не более. Всерьез принимать ее никак нельзя. По-детски наивная история.
— Вы действительно так считаете?
— Неужели лепет этой перепуганной своры произвел на вас впечатление? Шаги, вздохи, скрипы, — произнес Поляков со злой иронией и кивнул на дверь.
Шердаков поджал губы.
— Мы говорим о людях!
— О людях говорил и Можаев.
— Что именно?
— Не помню. Его смерть яснее ясного доказывает, что этой темы лучше не касаться.
— Вы знаете, почему убили Можаева?
— К сожалению, понятия не имею. Но у смерти, как, впрочем, и у жизни, есть своя непростая логика. Постигайте ее сами. Хотя, должен заметить, занятие это отнюдь не для слабонервных — смерть не любит, когда кто-то вмешивается в ее дела, — Поляков смотрел на капитана сквозь опущенные ресницы.
Шердаков почувствовал, как по всему его телу пробежала ледяная дрожь. Голос Полякова, вялый, глухой, безразличный, выводил его из себя. Шердаков раскраснелся и тяжело засопел, но все же сумел погасить волну гнева.
— Я очень благодарен вам, господин Поляков, что вы согласились ответить на мои вопросы. Не смею вас больше задерживать. Надеюсь, постигать логику смерти вы и впредь будете только со мной. А сейчас пригласите ко мне Эмму Блиссову.
Поляков побледнел и вышел, не проронив ни слова.
Шердаков вытащил новую сигарету и закурил. Глубоко вдохнул аромат дыма.
Чертов художник! Умеет действовать на нервы. О чем он думает, чего добивается? Знает ли он убийцу Можаева? Нет, едва ли. Возможно, о чем-то догадывается, не более того.
Вошла Эмма Блиссова — взгляд суров, губы сжаты.
— Доброе утро, капитан, — холодно сказала она, присаживаясь на стул. — Никак не ожидала, что в милиции работают столь невоспитанные люди! Почему против моей воли меня почти два часа продержали в одной комнате с мужчинами? Чье это распоряжение?
Под ее грозным взглядом Шердаков почувствовал себя неуютно.
— Видите ли, мы считаем, что убийца полковника до сих пор находится в доме, — пробормотал он, запинаясь. — Поэтому мы вынуждены были принять некоторые меры предосторожности… Но я никак не предполагал, что кто-то осмелится запереть дверь…
— Дверь не была заперта. Что с того? Разве сам этот факт не достаточное свидетельство явного неуважения к даме?
— Но позвольте…
— Не перебивайте меня, пожалуйста! — Она повысила голос. — И прекратите курить эту гадость в моем присутствии! Я не выношу запаха дыма!
— Извините, — Шердаков затушил сигарету. — Я пригласил вас, чтобы поговорить о некоторых трагических моментах этой ночи.
— Я понимаю. Но почему я должна ждать целых два часа?!
— Я уже принес вам свои извинения.
— Вы считаете, этого достаточно?
Шердаков выразительно закатил глаза: «Чего же еще вы от меня хотите?»
Эмма Блиссова неодобрительно покачала головой, что могло означать: «И это капитан милиции! Чего же тогда ждать от его подчиненных?»
Шердаков нахмурился. Его руки легли на крышку стола.
— В доме произошло убийство!
— Мне это известно, — спокойно ответила Эмма Блиссова. Шердаков стал нервно перелистывать свой блокнот, затем схватил со стола сигарету, но закурить не осмелился.
— Вы были знакомы с полковником Можаевым? — спросил он.
— Мы были представлены друг другу, но практически не общались. Встречались лишь за обеденным столом, — ответила Эмма Блиссова.
— Какое он произвел на вас впечатление?
— Можаев был интересным мужчиной, но несколько импульсивным, увлекающимся. Я хочу сказать, что в его возрасте следовало бы быть более серьезным.
— Простите?
— Он обожал окружать себя ореолом таинственности.
— Как вы считаете, почему его убили?
— О Боже! Это вы у меня спрашиваете? — Эмма Блиссова испуганно округлила глаза. — Я никогда не поверю, что ваш вопрос вызван лишь простым любопытством. Очевидно, вам стало что-то известно, и теперь… теперь вы меня подозреваете?
Шердаков нервно сглотнул.
— Ваши выводы ошибочны. Я только хотел узнать, нет ли у вас каких-либо предположений на этот счет…
Последние слова капитан уже пробормотал. Под пристальным, пытливым взглядом собеседницы он стал медленно покрываться красными пятнами, проступившими даже на носу. В помещении вдруг стало очень душно Шердаков расслабил узел галстука и расстегнул воротник рубашки Эмма Блиссова предложила ему носовой платок. Капитан вежливо отказался и с задумчивым видом стал листать свой блокнот, словно рассчитывал обнаружить там что-то новое и чрезвычайно важное.
— Вот видите, — сказала Эмма Блиссова и покачала головой. — Я не ошиблась. Вы там, у себя, почему-то считаете что мы способны поверить во все что угодно.
Шердаков оторвал взгляд от блокнота, затем схватил со стола спички и нервно закурил сигарету.
— И последний вопрос, — неожиданно громко произнес он. — Вы ничего не слышали этой ночью?
— Нет. Вчера был такой трудный день. Я очень переволновалась и перед сном приняла снотворное. Меня разбудила горничная. Мне очень жаль.
— Мне тоже. Тем не менее благодарю вас за оказанную помощь. Если вас не затруднит пригласите ко мне доктора Энского.
