Найо Марш - В мишуре и блестках
Мистер Смит поставил пустой бокал, вытер рот рукой и подмигнул.
— Отличная штука, — удовлетворенно крякнул он. — Почему бы вам не навестить меня? Пусть Илли вас привезет. У меня есть парочка работ, которые вас могут заинтересовать. Старыми мастерами мы тоже помаленьку промышляем. Как только увижу что-нибудь, что мне приглянется, тут же покупаю. Что вы думаете о Блейке?
— О котором Блейке?
— О том, что «Тигра» сварганил.
— Великолепен.
— У меня есть его рисунок.
— Неужели?!
— Приезжайте и поохайте.
— С удовольствием, — согласилась Трой. — Спасибо.
Вошел Хилари, рассыпаясь в извинениях.
— Что вы, наверное, подумали обо мне! — воскликнул он. — Одна пакость за другой. Можете себе представить, как я удручен.
— Что еще приключилось? — спросил мистер Смит.
— Больше ничего, честное слово, кроме того, что Крессида страшно расстроена.
— Какая жалость. Но она уже приходит в себя, как я вижу.
— Что вы видите?
— Хорошо хоть в наши времена дамы не требуют скреплять клятву кровью. Но все равно, лучше стереть это алое клеймо.
— Какой вы все-таки жуткий старикан, дядя Берт! — Хилари вовсе не обиделся, но покраснел и вытер щеку Платком.
— Я отправляюсь на мое холостяцкое ложе. Если найду под дверью мерзкое послание, заору диким голосом. Спокойной ночи всем.
Они слышали, как довольный старик, насвистывая, поднялся по ступенькам.
— Неужто и вы тоже покинете меня? — обратился Хилари к Трой. — Пожалуйста, не надо, а то я подумаю, что вы обиделись.
— В таком случае я остаюсь.
— Как вы божественно невозмутимы. Это ужасно успокаивает. Выпьете чего-нибудь? Нет? А я выпью, мне необходимо. — Наливая себе, он спросил: — Вам до смерти хочется знать, что было написано в письме дяде Прыгу?
— Признаюсь, до смерти.
— Ничего особенно страшного.
— Не сомневаюсь, потому что вы едва удержались от смеха.
— А вы наблюдательная. Так вот, в записке коротко сообщалось, что дядя Прыг «раганосец», так и было написано, через два «а». Меня развеселила мысль о том, что тетя Трах, дожив до седых волос, наконец-то оправдала свое прозвище и в этом смысле. И с кем же она изменяет дяде? С Молтом, что ли?
— Неудивительно, что она рассвирепела.
— Голубушка, ничего подобного. В глубине души она была рада-радешенька. Вы не заметили, как резко она оборвала дядю, когда тот назвал записку глупой?
— Я не верю вам. — Трой хихикнула.
— А зря, уж я-то знаю. Конечно, она была бы в восторге, если б дядя Прыг схватился за плеть. Правда, я никогда не понимал, как порка практически осуществляется. Всегда легко сбежать и оставить мстителя размахивать плеткой по воздуху на манер циркового дрессировщика.
— Думаю, надо брать не плетку, а нечто вроде жокейского стека, а закончив, с треском разломать стек и презрительно швырнуть обломки в лицо жертве.
— По опыту судите?
— Я лишь домысливаю.
— Впрочем, мне сейчас не до шуток. Моя обожаемая Крессида огорчена и очень сердита. Видите ли, ей никогда не нравилась прислуга. Она готова была смириться, потому что они неплохо справляются со своими обязанностями. Но, к несчастью, до нее дошел слух о том, что люди недавно умершего греческого миллионера жаждут выехать в Англию, опасаясь «черных полковников». И теперь она убеждена, что записку написал Найджел, и настаивает на замене слуг.
— А вы думаете, что писал не Найджел?
— Нет. Не думаю, что он такой болван.
— Но если… Простите, но вы же сами говорили, что он сидел в сумасшедшем доме, в Бродмуре.
— Он здоров, как мы с вами. Полностью излечился. О, я знаю, записка, найденная Крессидой, написана в его стиле, но, полагаю, нас хотят сбить с толку.
— Вы так думаете?
— Да. Что касается послания дяде Прыгу, то оно состряпано в духе Катберта. Вы помните, Катберт зарезал красавчика коммивояжера, который был чересчур ласков с его женой. Похоже, Катберта сильно задело прозвище «рогоносец». Словечко то и дело всплывало в его показаниях.
— Как он его пишет?
— Понятия не имею.
— Какова же ваша трактовка?
— Крайне сомнительно, что Катберту и Найджелу вдруг независимо друг от друга пришла в голову идея написать подметные письма на одинаковой бумаге (она взята из библиотеки) и одинаковыми печатными буквами. Такое предположение не выдерживает критики.
«Плюс внезапно взбесившийся Мервин, — подумала Трой, — который в то же самое время устанавливает ловушку».
— Также маловероятно, — продолжал Хилари, — что кто-то из слуг написал записки, дабы очернить тех двоих. Они отлично ладят друг с другом. Все.
— Кто же тогда?
— А кто у нас остался? Я их не писал, вы, полагаю, тоже.
— Нет, не писала.
— Нет. Значит, мы зашли в тупик. Прыга, Трах, Крессиду, дядю Берта подозревать абсурдно.
— А Молта?
— Боже, — произнес Хилари. — Любимчик дяди Берта! Я забыл о нем. Итак, у нас есть еще Молт. Молт.
— Мистер Смит, кажется, считает…
— О, я догадываюсь. — Хилари явно испытывал неловкость. Он принялся шагать по комнате, словно раздумывая, что сказать. — Дядя Берт, — произнес он наконец, — курьезная личность. Он далеко не так прост, как кажется. Отнюдь.
— Разве?
— К примеру, он обожает разыгрывать из себя этакого прожженного малого, уроженца Ист-Энда, «человека из народа». Он и вправду вышел из низов, начинал старьевщиком на таратайке. Но теперь лишь играет в простонародность и, когда требуется, преспокойно выходит из роли, совершенно преображаясь. Видели бы вы его за столом переговоров. Он высказывается и ведет себя не менее цивилизованно, чем все остальные, а может быть, даже и более.
— Любопытно.
— Да. К тому же у него очень особенное чувство юмора, у нашего дяди Берта.
— Сильно смахивает на черный юмор.
— Он вполне мог бы быть автором этого жанра. Вместе с тем, — продолжал Хилари, — дядя Берт весьма проницательно судит о людях, и я… я не могу этого отрицать, однако… — Фраза осталась неоконченной. — Наряжу-ка я елку, — решил Хилари. — Успокаивает нервы.
Он открыл коробку, стоявшую рядом с елкой.
Мистер Смит оставил двойные двери гостиной, ведущие в большой холл, слегка приоткрытыми, и теперь из холла раздавался странный шум. Кто-то спотыкаясь бежал вниз по ступенькам, издавая причудливые звуки. Вот неизвестный поскользнулся, выругался, а затем затопал по холлу. Двери распахнулись, и в гостиную ввалился мистер Смит — он являл собой жалкое зрелище.
Одет он был в пижаму и пестрый халат. Одна нога была босая, другая обута в тапок. Редкие волосы растрепались, глаза едва не вылезали из орбит, а изо рта клочьями выступала пена.
