Семён Клебанов - Настроение на завтра
— А он вас?
— Не жалуюсь.
— Так в чем же дело? Юрий Васильевич! — Что-то важное ускользало от нее, терялось в трудном разговоре. А может, он не сказал еще своего главного? И не скажет… Она вспомнила просьбу Старбеева. Попробуй прощупай такого… И вдруг сказала: — Юрий Васильевич, вы оценили мой приезд из Москвы словами: «Похвально. Почти подвиг…»
— Говорил. Не отрекаюсь.
— Может, вы будете благосклонны к моей работе и посильно поддержите скромный подвиг. Вам ведь знакомы чувства молодых. Трудно переживают неудачи. Не скрою, я из того же теста.
Мягков растерялся, ему стало жалко тихую, незащищенную девушку.
— Со мной мороки много. Зря рекомендовал Старбеев. Я правду говорю… В цехе решают важную проблему. Но ее не осилишь приказом. Не поможет! Цель ясна, а пути к ней пролегают через души людские. Столкнулись технология с психологией. Такой вот спектакль… Еще до его отпуска был у нас разговор по поводу новых станков. Старбеев убеждал: мол, дело интересное. Хорошо бы молодым освоить эти агрегаты. Я сразу понял, что Старбеев задумал пустить меня в первый бросок атаки. У него фронтовая закалка. Того и жди, прикажет: шаг вперед! Нутром я слышу его команду, а все стою на месте. Думаете, страх сдерживает, нет! Потому что одного шага мало. Это ж дорога в жизнь. Не так все просто. — Он вздохнул. — Теперь ясно: опять на меня нацелился. И вас подключил. Дожимает. Не серчайте. Все сказал честно.
— Верю. Спасибо, — вяло сказала она и почувствовала, как робость сковывает ее, обрекает на неудачу. Что же делать? Как поступить?
Мягков понимал, что невольно стал причиной огорчения Мартыновой. Но он был откровенен. И это дало ему право посоветовать:
— Нина Сергеевна, дело, конечно, ваше… И вам виднее. Все, что сказал, можете писать. У меня секретов нет. А следует ли сейчас? Не знаю. Думаю, лучше подождать. Узнаете побольше, поймете глубже, тогда и слова верные найдутся. А главное, от статьи польза будет. Прочтут люди и поймут: про нашу жизнь. А так ни к чему. Все стрижено, брито. Хотите, я вашему редактору позвоню?
— Не надо! Я сама расскажу.
— Только не тушуйтесь. Тогда провал.
— Постараюсь.
— Вам сколько лет? — спросил Мягков.
— Двадцать четыре, — машинально ответила Мартынова.
— Почти ровесница, — заметил он и добавил: — Время еще есть, многое напишете. А вот будет ли это в радость — от вас зависит.
Мартынова поглядела на страницу блокнота, где была всего лишь одна строчка: «Механический цех, Мягков Юрий Васильевич», и без надежды на успех сказала:
— Я буду приходить сюда. У вас прекрасная березовая роща.
И она ушла.
Ранние сумерки опускались на город. Вскоре зажглись уличные фонари. Пунктир ярких светлячков убегал к улице, где помещалась редакция. Но туда не пошла. Хотелось побыть одной. В ушах звучали слова Мягкова: «Похвально. Почти подвиг…» Ее не покидали дума о чужой жизни, которую должна понять и осмыслить.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Березняк с нетерпением ждал разговора со Старбеевым. Он надеялся, что все прояснится и Старбеев поймет его состояние, которое привело к неожиданной размолвке.
Вчера Старбеев редко появлялся в конторке, подолгу говорил с мастерами, бригадирами. И только перед уходом домой они повидались, но мимолетный разговор дела не коснулся.
Березняк полагал, что беседа состоится сегодня. По утрам они всегда совещались, решали неотложные вопросы. Березняк вошел в конторку, отметив про себя, что выглядит Старбеев хорошо, с лица сошла бледная усталость и он вроде бы помолодел.
Березняк раскрыл синюю папку с листками записей и доложил о выполнении плана. Но когда заговорил о новых агрегатах, Старбеев прервал его и без раздражения сказал, что надо два-три дня повременить, потом потолкуем.
И все же Березняк напомнил о телеграмме Старбеева, рассчитывая, что тот продолжит разговор. Но опять последовал сдержанный ответ: «И об этом поговорим…» Березняк выжидающе смотрел на Старбеева и не мог понять его внезапную отчужденность и, как ему показалось, скрытую неприязнь. Такого в их отношениях раньше не было.
— Извини, Павел Петрович, что вошел без стука, — ершисто произнес Березняк.
— А вот это лишнее… Не надо задираться, — сказал Старбеев и резко отодвинул настольный календарь. — Ты вон с папочкой пришел. Подготовился. Дай и мне собраться с мыслями. Иначе разговора не получится. Ты хочешь спорить не с завтрашним Старбеевым, а с тем, что был месяц назад. Того Старбеева при желании можно повалить. А у меня настрой — выстоять. Серьезный экзамен сдаю. Тройка — балл непроходной.
Старбеев, конечно, мог продолжить разговор, но был уверен, что в потоке общих рассуждений, возможно справедливых и верных, потонет главное: кто станет к станкам. Если раньше Старбеев искал общую формулу решения, обдумывал собирательный образ будущего рабочего, то теперь грянуло время назвать имя этого человека. Таким стал для него Юрий Мягков. Он ждал его ответа.
Березняк теребил отвисшую пуговицу пиджака. Пасмурное лицо выдавало его смятение.
— Догадываюсь… С Лоскутовым схватился. Было? — в упор спросил Старбеев.
— Ты бы раньше поинтересовался. Теперь что говорить.
— Так… Значит, было. Хочешь отвести душу — говори… Только смысла не вижу. Одна нервотрепка. Когда совершим первый шаг, тогда займемся воспоминаниями. И не требуй от меня жалости. Я уважаю чувство сострадания. Это совсем другое, прекрасная черта души… Твоя телеграмма — реальный признак слабости. Об этом подумай.
Березняк молчал.
— Обиделся?
— Ведь договорились не продолжать, — подчеркнуто заметил Березняк.
— Ну и хорошо… Приготовь, пожалуйста, схему установки агрегатов. И все технические расчеты. Будем подсобку сносить.
Березняк молча поднялся со стула и, забыв про свою папку, вышел из конторки.
Старбеев уставился на папку Березняка, задумался. Все-таки Лоскутов дожимает его. «Зачем? Ведь не было личной вины Березняка. Я его сдерживал. Хотелось поменьше ошибок… Простое русское: семь раз отмерь — один отрежь, лучше не скажешь, самый веский аргумент в этом деле. Боюсь одного… Вдруг Березняк оказался в обойме легковерных служак. Такой слом не на неделю, не на месяц. Это станет привычкой, стилем. И тогда прощай Березняк, восторжествует «чего изволите?». Да и сам держись, не выпускай пары без надобности…»
В конторку вошел курчавый парень с чуть вздернутым носом. На нем была голубая спортивная куртка, застегнутая на молнию до горла.
— Здравствуйте, Павел Петрович! Я — Латышев Вадим.
