Дороти Сэйерс - Встреча выпускников
— Питер, но я действительно это ценю. Разве мне нельзя быть за это благодарной?
— Я не хочу благодарности…
— Но разве вы не возьмёте теперь то, что я хочу вам дать?
— Если вы так чувствуете, тогда я не имею никакого права отказываться. Давайте, обнулим все счета, Харриет. Вы уже дали мне намного больше, чем осознаёте. Вы свободны теперь и навсегда, насколько дело касается меня. Вчера вы наблюдали, к чему могут привести личные притязания, хотя у меня и не было намерений, чтобы вы увидели всё это в таком жестоком варианте. Но если обстоятельства заставили меня быть немного более честным, чем мне бы хотелось, всё-таки я и сам намеревался быть честным.
— Да, — глубокомысленно заметила Харриет. — Я не могу представить, что вы игнорируете факт, чтобы защитить диссертацию.
— Какая была бы от этого польза? Что бы я приобрёл, позволив вам поверить в ложь? Я собирался в барственной манере предложить вам небо и землю. И обнаружил, что всё, что я могу дать вам, — это Оксфорд, который уже и так ваш. Смотрите! Пройдите вокруг и посмотрите на его башни. Это было моей скромной привилегией почистить и отполировать вашу собственность и представить её вам для осмотра на серебряном подносе. Вступите во владение вашей собственностью и не бойтесь удивляться, как обычно говорится в другой связи.
— Питер, дорогой, — только и вымолвила Харриет. Она повернулась спиной к яркому городу, прислонилась к балюстраде и всмотрелась на него. — Чёрт побери!
— Не волнуйтесь, — сказал Питер. — со мной всё в порядке. Между прочим, дело идёт к тому, что на следующей неделе мне вновь светит Рим. Но я не уеду из Оксфорда до понедельника. В воскресенье проходит концерт в Баллиоле. Сможете пойти? У нас будет ещё один волшебный вечер и мы успокоим наши души концертом Баха для двух скрипок. Если вы ещё вытерпите меня. После этого я удалюсь и оставлю вас…
— Уилфриду и компании, — закончила Харриет с некоторым раздражением.
— Уилфрид? — переспросил Питер, на мгновение озадаченный, поскольку его ум не смог совершить этот резкий заячий прыжок в сторону.
— Да, я переписываю Уилфрида.
— О Боже, да, конечно! Парень с болезненным сомнением. Как его дела?
— Думаю, ему лучше. Уже почти стал человеком. Полагаю, я должна буду посвятить книгу вам: «Питеру, который сделал Уилфрида таким, каков он есть», что-то в этом роде… Не смейтесь, я действительно работаю над Уилфридом.
По каким-то причинам это заявление потрясло его так, как ничто другое.
— Моя дорогая, если я что-то сказал… Если вы позволили мне участвовать в вашей работе и вашей жизни… Так! Наверное, мне следует удалиться прежде, чем я сделаю какую-нибудь глупость… Я буду иметь честь остаться для потомства в подвёрнутых брюках Уилфрида… Вы придёте в воскресенье? Я обедаю с мастером, но встречу вас внизу у лестницы?… До встречи там.
Он побежал вдоль галереи и скрылся. Харриет осталась рассматривать королевство ума, сверкающее от Мертона до Бодли, от башни Карфакс до башни Магдален. Но её глаза были сосредоточены на маленькой фигурке, которая пересекала мощёный четырёхугольник, проходя в тени от Сейнт-Мэри к Хай-стрит. Все королевства мира и слава их...
Мастера, студенты, гости, — все сидели, скученные, на низких резных дубовых скамьях, локти на столах, глаза прикрыты пальцами, или обращены к платформе, на которой два известных скрипача совместно сплетали прекрасные пряди концерта ре минор. Холл был практически переполнен; плечо мантии Харриет касалось мантии её спутника, а полумесяц его длинного рукава лежал на её коленях. Он был окутан неподвижной строгостью, с которой все настоящие музыканты слушают настоящую музыку. Харриет достаточно хорошо чувствовала музыку, чтобы уважать эту отчуждённость; она знала, что восторг на лице человека напротив предназначался только для того, чтобы другие считали его музыкальным, и что пожилая леди в их ряду, которая постукивала пальцами в такт, была профаном в музыке. Она и сама была достаточна развита, чтобы сочетать звуки с размышлениями, старательно распутывая переплетённые музыкальные цепочки звено за звеном. Она была уверена, что Питер мог слышать весь запутанный фрагмент, каждый по отдельности и одновременно, независимо и слитно, переливающийся через верх и утекающий из-под ног, радующий как ум, так и сердце.
Она дождалась, пока последние звуки мелодии не прекратились и переполненный зал не выразил свои эмоции аплодисментами.
— Питер, что вы имели в виду, когда сказали, что любой может достичь гармонии, если оставит нам контрапункт?
— Ну, — покачал он головой, — мне нравится полифония. Если вы думаете, что я имел в виду что-то другое, то знаете, что я подразумевал.
— Полифоническая музыка требует большого мастерства. Необходимо быть больше, чем скрипачом. Тут нужен музыкант.
— В этом случае у нас два скрипача, и оба музыканты.
— Я не очень хороший музыкант, Питер.
— Как обычно говорили в дни моей юности: «Все девочки должны изучить музыку достаточно, чтобы сыграть простое сопровождение». Я признаю, что Бах не требует деспотичного солиста и кроткого аккомпаниатора. Но вы хотите быть одним из них? Вот джентльмен, прибывший, чтобы спеть несколько баллад. Послушаем солиста. Но пусть он поскорей закончит, чтобы мы могли вновь услышать великую наступающую фугу.
Заключительный хорал был спет, и аудитория стала расходиться. Путь Харриет лежал через ворота на Броад-стрит, Питер сопровождал её через дворик.
— Прекрасная ночь, просто жаль, если она пропадёт впустую. Подождите уходить. Пойдём на Магдален-бридж и пусть наша любовь поплывёт в Лондон.
Они пошли вдоль Броад-стрит в тишине, лишь слабый ветер трепетал их мантии.
— Есть что-то в этом месте, — сказал Питер, — что меняет все ценности. — Он сделал паузу и добавил немного резко, — за последнее время я наговорил вам кучу всего, но вы, возможно, заметили, что после того, как мы приехали в Оксфорд, я не просил вас выйти за меня.
— Да, — сказала Харриет, устремив глаза на строгий и тонкий силуэт крыши Бодлианской библиотеки, проглядывающий между Шелдониан-билдинг и Кларандон-билдинг. — Я это заметила.
— Я боялся, — просто сказал он, — так как, что бы вы ни сказали в этом месте, возврата уже не будет… Но я спрашиваю вас сейчас, и, если вы скажете «нет», обещаю, что на этот раз приму ваш ответ. Харриет, вы знаете, что я люблю вас — вы выйдете за меня?
На углу Холлиуэлл мигал светофор: «Да–Нет–Ждите». Они пересекли Катт-стрит, и прежде, чем она заговорила, их поглотили тени стен Нового колледжа:
— Скажите мне одну вещь, Питер. Вы будете отчаянно несчастным, если я скажу «нет»?
