Дороти Сэйерс - Возвращение в Оксфорд
Питер вернулся на свое место и теперь сидел, обхватив голову руками. Энни подскочила к нему, яростно потрясла за плечо и плюнула ему в лицо.
— Предатель! Крыса бледнолицая! Это из-за таких, как ты, женщины так опустились. Ничего не умеешь — только языком молоть. Что ты понимаешь в жизни, с твоим титулом, деньгами, костюмами и машинами? Ни дня не занимался честным трудом. Нужны тебе женщины — так ты их купишь. Вдовы и матери сгниют заживо — а ты будешь болтать о долге и чести. Никто ничем не пожертвует ради тебя — зачем? Эта женщина из тебя дурака делает, а тебе и невдомек. Если она пойдет за тебя ради денег, ты будешь конченый дурак — так тебе и надо. Ни на что ты не годен — только беречь свои ручки да чужим женам детей делать. Что вы все теперь будете делать? Разоретесь и побежите в суд — рассказывать, как я вас одурачила? Не посмеете. Вы ж так боитесь огласки. Так трясетесь за свой драгоценный колледж и свои репутации. А я ничего не боюсь. Ничего я такого не сделала — просто вступилась за свою плоть и кровь. Идите к черту! Начхать мне на вас — вот правда. Вы и пальцем меня не тронете. Побоитесь. У меня был муж, я его любила — а вы мне позавидовали и его замучили. Боже! Убили, затравили, отняли у нас счастье.
Внезапно она разрыдалась — зрелище жуткое и в то же время нелепое. Наколка ее сползла набок, руки судорожно выкручивали передник.
— Бога ради, — в отчаянии пробормотала декан, — нельзя ли это прекратить?
Мисс Бартон встала.
— Хватит, Энни, — заявила она, — нам всем вас очень жаль, но не надо этой глупой истерики. Что бы подумали дети, если бы вас увидели? Лучше лягте и выпейте аспирина. Казначей, вы не могли бы мне помочь?
Мисс Стивенс вышла из оцепенения, встала и взя ла Энни под другую руку. Втроем они покинули комнату. Ректор повернулась к Питеру: тот машинально вытирал лицо платком и словно бы никого не видел.
— Простите, что допустила подобную сцену, мне следовало подумать. Вы были правы.
— Еще бы! — воскликнула Гарриет. В висках у нее стучал отбойный молоток. — Он всегда прав. Он говорил, как опасно кого-то любить. Говорил, что любовь — коварнейший из дьяволов. Вы ведь честно, Питер? Чертовски честно — боже, дайте выйти, меня сейчас стошнит.
Он открыл ей дверь, но она брела как слепая и чуть на него не свалилась. Тогда он твердой рукой препроводил ее к туалетной комнате. Когда он вернулся, то обнаружил, что ректор и все доны стоят. Казалось, они потрясены тем, сколько чувств обнажилось прилюдно.
— Разумеется, мисс де Вайн, — говорила ректор, — никто в здравом уме не станет вас ни в чем винить.
— Благодарю вас, ректор, — ответила мисс де Вайн. — Никто, кроме меня самой.
— Лорд Питер, — сказала ректор, — чуть погодя, когда мы немного придем в себя, мы все, разумеется, выразим вам…
— Пожалуйста, не стоит, — сказал он. — Это не важно.
Ректор вышла из комнаты, доны следовали за ней молча, как на похоронах. Только мисс де Вайн осталась одиноко сидеть у окна. Питер закрыл дверь и подошел к ней. Он все еще вытирал платком рот. Заметив это, он скомкал его и выбросил в корзину для бумаг.
— Да, я сама себя виню, — сказала мисс де Вайн. — И страшно раскаиваюсь. Не в том, что сделала вначале, — у меня не было выбора, — но в том, что сделала потом. Что бы вы ни сказали, я не смогу винить себя больше, чем виню сейчас.
— Мне нечего сказать, — отвечал он. — Подобно вам и всем членам этой профессорской я признаю принципы, независимо от последствий.
— Так не годится, — резко сказала мисс де Вайн. — Нужно все же думать и о других. Мисс Лидгейт сделала бы то же, что и я, но затем потрудилась бы выяснить, что стало с тем бедным ученым и его женой.
— Мисс Лидгейт — великий, редкий человек. Но даже она бессильна сделать так, чтобы люди не страдали из-за ее принципов. Кажется, принципы отчасти для этого и предназначены. Знаете, — добавил он в своей обычной манере, — я не претендую на то, чтобы называться христианином. Но одна фраза в Библии кажется мне просто констатацией жестокого факта — про то, что «не мир пришел Я принести, но меч».[307]
Мисс де Вайн с любопытством взглянула на него:
— Сколько же вам самому придется из-за этого страдать?
— Бог знает, — сказал он. — Но это мое дело. Может, и вовсе не придется. Как бы то ни было, я полностью на вашей стороне.
Когда Гарриет вернулась из туалетной комнаты, она застала мисс де Вайн в одиночестве.
— Слава богу, что они ушли, — сказала Гарриет. — Боюсь, я проявила несдержанность. Чудовищная сцена, да? А где Питер?
— Ушел, — ответила мисс де Вайн. Помедлив, она добавила: — Мисс Вэйн, я вовсе не хочу лезть в ваши дела, прервите меня, если я скажу лишнее. Но в последнее время мы много говорили о том, что надо смотреть в лицо фактам. Вам не кажется, что в ваших отношениях с этим человеком тоже пора посмотреть в лицо фактам?
— Я уже давно сознаю один лишь факт, — сказала Гарриет, невидящим взглядом глядя во двор. — Стоит мне пойти навстречу Питеру, и я сгорю как солома.
— Это-то довольно очевидно, — сухо заметила мисс де Вайн. — Как часто он этим пользовался?
— Ни разу, — признала Гарриет, припоминая моменты, когда он мог этим воспользоваться. — Ни разу.
— Тогда чего вы боитесь? Самой себя?
— Неужели сегодняшнего предупреждения мало?
— Кто знает. Вам посчастливилось встретить по-настоящему бескорыстного и очень честного человека. Он сделал то, о чем вы его просили, не раздумывая, чего ему это будет стоить, не пытаясь увильнуть. Он не стал скрывать фактов, не попытался повлиять на ваши выводы. По крайней мере, это вы, надеюсь, признаете.
— Наверное, он понимал, что я чувствую?
— Понимал? — В голосе мисс де Вайн послышалось раздражение. — Девочка моя, отдайте ему должное. У него превосходные мозги. Он болезненно восприимчив и слишком умен — ему самому это мешает. Но я правда считаю, что так продолжаться не может. Вам не расшатать его терпения и самообладания — но вы можете расшатать его здоровье. Он выглядит как человек, чьи силы на исходе.
— Он постоянно в разъездах и работает как проклятый, — попыталась оправдаться Гарриет. — А со мной он жить не смог бы. У меня дьявольский характер.
— Если он готов рисковать, то это его право. Мужества ему не занимать.
— Я бы сделала его несчастным.
— Что ж. Если вы считаете, что недостойны чистить ему ботинки, так ему и скажите и прогоните его.
— Я пыталась прогнать Питера пять лет подряд. Не помогло.
— Если бы вы и правда пытались, вам бы и пяти минут хватило. Простите. Я понимаю, что вам самой было нелегко. Но и ему не легче: он все это видит и не может ни на что повлиять.
