Агата Кристи - Смерть у бассейна
— А ты хочешь покоя?
— Временами мне кажется, что покоя я хочу больше всего на свете.
— Ты могла бы его иметь в Айнсвике. Ты снова стала бы там счастливой. Даже… даже если бы тебе пришлось терпеть меня. Ну как, Генриетта? Почему бы тебе не переехать в Айнсвик, не сделать его своим домом? Он всегда ждет тебя, ты же знаешь.
Генриетта медленно повернула лицо к нему.
— Ты очень нравишься мне, Эдвард. Из-за этого мне так тяжело продолжать говорить «нет».
— Это и есть твое «нет»?
— Прости.
— Ты уже говорила мне «нет» и раньше, но сейчас… в общем, я подумал, что ответ мог быть другим. Сегодня ты счастлива, Генриетта, ты не будешь это отрицать.
— Мне было очень радостно.
— Даже твое лицо — оно моложе, чем было утром.
— Я знаю.
— И ведь мы оба были счастливы, говоря об Айнсвике, думая о нем. Разве тебе не ясно, что это означает, Генриетта?
— Скорее, тебе не ясно, что это означает. Всю эту прогулку мы жили в прошлом.
— Прошлое иногда — прекрасное место для обитания.
— Вернуться туда не дано. Единственное, что никому не дано.
Несколько минут он молчал, потом сказал спокойным, ровным голосом:
— В сущности, ты подразумеваешь, что не выйдешь за меня из-за Джона Кристоу.
Генриетта не ответила, и Эдвард продолжал:
— Это так, ну разве нет? Не будь на свете Джона Кристоу, ты бы стала моей женой.
— Я не представляю себе жизни без Джона Кристоу, — резко ответила она. — Тебе следует это понять!
— Раз так, что мешает ему развестись, чтобы вы могли соединиться?
— А Джон и не собирается. И неизвестно, захотела ли бы я стать его женой, если бы он и сделал это. У тебя совершенно неверные представления о нас.
Задумчиво, словно размышляя вслух, Эдвард сказал:
— Джон Кристоу. В этом мире слишком много Джонов кристоу.
— Ты неправ. Очень мало людей, подобных Джону.
— Прекрасно, если это так. На мой взгляд, по крайней мере, — он поднялся. — Нам лучше вернуться.
Глава 7
Когда они сели в машину, а Льюис закрыла парадную дверь дома на Харли-стрит, Герда ощутила, как боль изгнания пронзает ее. Хлопок двери был последней каплей. Обратного пути нет — а впереди этот жуткий уик-энд. А ведь дома гора дел, которые нельзя оставлять… Закрыла ли она кран в ванной? И счет из прачечной. Она его положила… вот только куда? Хорошо ли оставлять детей с мадемуазель? Она ведь такая… такая… Будет ли Теренс, например, хоть изредка делать что-нибудь из того, что велит мадемуазель? У французских гувернанток, видимо, никогда не бывает авторитета.
Она села за руль, все еще придавленная тоской, и нервно нажала стартер. Нажала еще раз. И еще. Джон сказал:
— Мотор заведется успешнее, если ты включишь зажигание.
— Ой, какая я глупая!
Она бросила на него быстрый, тревожный взгляд. Если Джон сразу начнет злиться… Но, к ее облегчению, он улыбался. «Это потому он так мил, что мы едем к Энгкетлам».
Бедный Джон, он так напряженно работал! Его жизнь бескорыстна, всецело посвящена другим. Неудивительно, что он так предвкушает этот долгий уик-энд. И, возвращаясь мысленно к разговору за столом, она сказала, раньше чем нужно нажав сцепление, так что машину рвануло с места:
— Знаешь, Джон, не шутил бы ты, ей-богу, будто ненавидишь больных. Это очень здорово, как ты умеешь легко относиться ко всему, что ты делаешь, и я это понимаю. Но не дети. Терри особенно. Он все понимает дословно.
— Не раз бывало, — сказал Джон, — когда Терри мне казался почти взрослым, не то что Зена! Доколе девочка может оставаться каким-то ворохом жеманства?
Герда не сдержала чуть заметной радостной улыбки. Джон, она знала, поддразнивает ее.
— По-моему, дорогой, детям полезно понять, что жизнь врача — это бескорыстие и самоотдача.
— О, боже, — воскликнул Кристоу.
Герда мигом осеклась. Приближавшийся светофор уже давно горел зеленым глазом. Наверняка, решила она, свет переключится до того, как я успею проехать. И она начала притормаживать. Зеленый не гас. Джон Кристоу забыл свой обет не высказываться по поводу Г'ердиного вождения и спросил:
— Чего ради мы остановились?
— Я думала, он сейчас переключится…
Она резко нажала на акселератор, машина дернулась и заглохла. На перекрестке злобно загудели машины.
Джон сказал — и вполне любезно:
— Честное слово, Герда, ты — наихудший в мире водитель.
— Светофоры — это мое вечное мучение. Никогда не знаешь, когда они переключатся.
Джон искоса бросил быстрый взгляд на Гердино напряженно-несчастное лицо.
«Все ее мучит», — подумал он, пытаясь представить, каково жить в подобном состоянии. Но он не был человеком богатого воображения и ничего у него не вышло.
— Видишь ли, — Герда гнула свою линию. — Я всегда внушала детям, что жизнь врача — это жертвенность, желание облегчить людские страдания, это жажда служить другим. Это так благородно — и я так горжусь, что ты отдаешь этому делу все свое время и силы, что никогда не щадишь себя…
Джон перебил ее:
— А тебе не приходило на ум, что мне нравится быть врачом, что это радость, а не жертва! Ты не представляешь, как это чертовски интересно!
«Да нет, — подумал он, — Герде сроду этого не понять!» Расскажи он ей о миссис Крэбтри и клинике Маргарет Рассел, она и тут бы усмотрела в нем лишь ангельского целителя бедных.
— Тонущая в патоке, — пробормотал он чуть слышно.
— Что? — Герда наклонилась к нему.
Он покачал головой.
Если бы он сказал Герде, что пытается найти лекарство от рака — это вызвало бы ее отклик, — она могла понять простую, обращенную к чувствам информацию. Но никогда бы она не поняла своеобразного обаяния замысловатостей болезни Риджуэя — он сомневался даже, смог бы втолковать ей, что это вообще за болезнь такая. «Особенно, — подумал он с усмешкой, — из-за того, что мы и сами не очень-то знаем. Нам, собственно, неизвестно, отчего перерождается кора головного мозга».
Вдруг его осенило, что Теренса, пусть и мальчишку, болезнь Риджуэя заинтересовать бы могла. Ему понравилось то, как Теренс оценивающе поглядывал на него перед тем, как заявить: «Я думаю, папа вовсе не шутит». Последние несколько дней Теренс был в немилости за поломку кофейной мельницы. Какая-то чушь: пытался, видите ли, изготовить аммиак. Аммиак? Странный ребенок, зачем ему аммиак? Между прочим, это любопытно.
Молчание Джона успокоило Герду. Она лучше ладила с управлением, если ее не отвлекали разговорами. Кроме того, раз Джон погружен в мысли, меньше вероятность, что он замечает скрежещущий звук при переключении скорости. Герда знала, что у нее это получалось вполне недурно, но только не тогда, когда с ней едет Джон. Ее нервозная решимость делать сегодня все как надо привела к обратному результату: руки стали неуклюжими, она давила на педаль или слишком сильно, или недостаточно, а затем нажимала на рычаг переключения скоростей так быстро и неловко, что раздавался протестующий визг.
