Раймонд Чандлер - Леди в озере. Худой человек. Выстрел из темноты
Чесс замолчал и вперился в меня тяжелым, неподвижным взглядом.
— Вы спросили меня, удобные ли здесь кровати, вот я и осерчал. Вы-то ничего такого в виду не имели. Просто мне это напомнило кое о чем. Да, кровать у нее удобная.
Чесс замолк, последние его слова повисли в воздухе. И настала тишина. Он наклонился, чтобы взять с камня бутылку, и замер, глядя на нее. Казалось, мысленно он борется с ней. Как водится, победило виски. Чесс долго и жадно глотал из горлышка, а потом плотно завинтил колпачок, словно теперь это имело какой-нибудь смысл. Подобрал с земли камушек и швырнул в воду.
— Возвращаюсь я через дамбу, — медленно заговорил он уже пьяным голосом. — Все нипочем. Мол, как-нибудь выпутаюсь. Мы, мужики, иногда в таких вещах очень сильно заблуждаемся, верно? Выпутался вот. Слышу, Мюриэл говорит мне что-то, а сама при этом даже голоса не повышает. А говорит такое, что и представить себе невозможно. Да, выпутался.
— И она от вас уехала, — сказал я, когда Чесс умолк.
— В тот же день. Меня даже дома не было. Таким я себя подлецом почувствовал, что протрезвел враз. Залез в свой «форд» и поехал на северный берег, засел там с двумя такими же, как я, идиотами. И ничего хорошего из этого не вышло. Уже под утро, часа в четыре, вернулся домой, а Мюриэл нет, собрала вещички и уехала, и осталось от нее — записка на шкафу да запах крема на подушке.
Чесс вытащил из старого потертого бумажника листок бумаги с потрепанными краями и протянул мне. На разлинованном листе из тетрадки карандашом было написано:
«Прости, Билл, но лучше умереть, чем оставаться жить с тобой. Мюриэл».
Я вернул записку и спросил, кивнув на противоположный берег:
— Ну а там что?
Чесс поднял плоский камушек и хотел бросить его так, чтобы он запрыгал по воде, но так у него не получилось.
— Там ничего, — сказал он. — Собрала вещи и уехала тем же вечером. Я ее с тех пор не видел, да и видеть не хочу. За весь месяц от Мюриэл ни строчки не было. Представить себе не могу, где она. Может, с каким-нибудь другим парнем. Надеюсь, он будет лучше с ней обращаться, чем я.
Чесс поднялся, вынул из кармана связку ключей и тряхнул ею.
— Ну так если хотите посмотреть коттедж Кингсли, то давайте сходим. И спасибо, что выслушали эту историю. И за выпивку спасибо. Вот. — Он протянул мне жалкие остатки моей пинты.
6
Мы спустились к воде и ступили на узкую дамбу. Держась за веревочное ограждение, натянутое между железными столбиками, Чесс вышагивал впереди, резко выбрасывая вперед свою негнущуюся ногу. В одном месте вода, лениво побулькивая, перекатывалась через бетон.
— Утром спущу немного через колесо, — не оборачиваясь, сказал Чесс. — Больше эта хреновина ни на что не годится. Это все киношники понастроили тут три года назад. Снимали какую-то картину. Вон причал на том берегу — тоже их работа. Большую часть — из того, что они понастроили, разобрали и увезли, а причал и мельничное колесо Кингсли попросил оставить. Вроде как это придает месту колорит.
Вслед за Чессом по массивным деревянным ступеням я поднялся на веранду коттеджа Кингсли. Билл отпер дверь, и мы шагнули в тепло и тишину. Внутри было почти жарко. Свет, проходя через решетчатые жалюзи, падал на пол узкими полосками. Гостиная оказалась приветливой и просторной, на полу — индийские ковры, мягкая дачная мебель отделана металлическими полосками, занавески из ситца, пол из грубых некрашеных досок, множество светильников, в углу — встроенный бар с круглыми табуретками. Комната опрятная, чистая, не похоже, что покидали ее в спешке.
Мы осмотрели спальни. В обеих стоят одинаковые кровати, а в одной еще и большая двуспальная, покрытая кремовым покрывалом с вышитым по нему шерстяными нитками узором. Билл пояснил, что эта спальня хозяина. Туалетный столик из покрытого лаком дерева уставлен туалетными принадлежностями и косметикой. На двух баночках с кремом — витиеватая марка компании «Гиллерлейн». Одну стену комнаты сплошь занимают встроенные шкафы с раздвижными дверцами. Отодвинув одну, я заглянул внутрь. Шкаф до отказа был набит летней женской одеждой.
Пока я копался в шкафу, Билл Чесс следил за мной с угрюмым видом. Я закрыл дверцу и выдвинул снизу глубокий ящик для обуви. Там было по меньшей мере полдюжины пар туфель, на вид совершенно новых. Я задвинул ящик и выпрямился.
Прямо передо мной, выставив вперед подбородок и уперев I руки в бока, возвышался Билл Чесс.
— С чего это вам понадобилось рыться в дамских вещах? — спросил он грозным голосом.
— Есть на то причины, — сказал я. — Например, такая: миссис Кингсли домой не вернулась. Муж ее больше не видел. И где она, он не знает.
Чесс разжал кулаки и опустил руки вдоль тела.
— Сыщик, так и есть, — прорычал он. — Первое ощущение — самое верное. Всегда я так говорил. А я-то перед ним разоткровенничался, олух ушастый!
— Я умею ценить откровенность, — сказал я и прошел мимо него на кухню.
Большая зеленая с белым газовая плита, раковина, отделанная лакированной сосной, на хозяйственной веранде — автоматический титан для воды, из кухни — вход в столовую со множеством окон. Полки заставлены расписными тарелками, стаканами, оловянной посудой.
Всюду образцовый порядок. В сушилке нет ни грязных чашек, ни тарелок, нигде не видно ни стаканов, ни пустых бутылок. Муравьи не ползают, мухи не летают. Может быть, миссис Кингсли и вела беспорядочный образ жизни, но, уезжая отсюда, о порядке она позаботилась.
Через гостиную я вышел на веранду и подождал, пока Чесс запрет дверь. Когда наконец он повернул ко мне свою мрачную физиономию, я сказал:
— На откровенность я вас не вызывал. Но и потом не останавливал. Кингсли вовсе не обязательно знать о том, что его жена к вам приставала. Если, конечно, за этим не кроется ничего более серьезного.
— Да пошли вы к черту, — огрызнулся Чесс, сохраняя хмурую мину.
— Ладно, пойду. А не могло случиться так, что ваша жена и жена Кингсли уехали вместе?
— Не понял, — сказал Чесс.
— Пока вы ходили заливать горе, они вполне могли и поссориться, и помириться, и поплакаться друг другу в жилетку. А потом миссис Кингсли могла увезти вашу жену. Ведь у нее было какое-то средство передвижения?
Версия была довольно наивная, но Чесс воспринял ее со всей серьезностью.
— Нет. Мюриэл никому в жилетку не плакалась. Слезы — это не для нее. А если бы ей и захотелось всплакнуть у кого-нибудь на плече, так не у этой же алкоголички. А что до машины, так у нее свой «форд». В моем ей ездить было не просто, там управление сделано под мою ногу.
