Марджери Аллингем - Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник)
Мистера Ригжета сильно трясло, однако с губ не слетало ни звука.
Кэмпион выключил кран, швырнул бухгалтеру полотенце.
— Вперед. — Альберт взял мистера Ригжета под локоть. — Пойдем в хранилище.
Мистер Ригжет застыл. Он смотрел прямо перед собой, бледное лицо покрывали розовые пятна, глаза сузились до размера булавочной головки.
Мистер Кэмпион подавил нарастающее раздражение.
— В следующий раз, когда решите поколотить кого-нибудь в темноте, не теряйте головы, не то получите на руки труп — жертву смертоносного нападения. Держать себя в хорошей спортивной форме, конечно, похвально, но вы же не хотите превращаться в опасную машину каждый раз, когда на вас накатит.
Мистера Ригжета сильнее забила дрожь, и внезапно он начал молиться. Альберт тряхнул его за плечи.
— Успокойтесь! — твердо произнес он. — Хватит сходить с ума. Сейчас вам нужны мозги. Включайте уже их.
Мистер Ригжет наконец расслабился.
— Куда вы меня отведете? — спросил он.
— Никуда. Будем здесь.
Мистер Ригжет вздрогнул, посмотрел в сторону хранилища.
— Только не туда. Я расскажу. Все расскажу. Я не такой плохой, каким выгляжу… А если и такой, то ничего не могу с этим поделать. Господи, как же я устал!
— У меня на улице машина, — вздохнул мистер Кэмпион. — Давайте я отвезу вас к себе.
Они пошли к лестнице, но тут мистер Ригжет вспомнил про хранилище и побежал назад. Мистер Кэмпион с большим интересом наблюдал, как бухгалтер сунул руку в порванный карман, вытащил узкий ключ с тремя бородками, идентичный позаимствованному Кэмпионом у мисс Керли, и запер дверь.
— Я устал, — вновь сказал мистер Ригжет.
Он уснул на заднем сиденье машины, и на Боттл-стрит его пришлось будить. Лагг, сгорающий от любопытства и откровенно напуганный внешним видом хозяина, любезно поехал отгонять машину. Кэмпион остался наедине с пленником.
В ярком свете уютной комнаты мистер Ригжет представлял собой жалкое зрелище. Пенсне исчезло, обычно тонкий чувствительный нос больше не был тонким, а отекшие багровые запястья не меньше чем на три дюйма торчали из рваных манжетов рубашки.
Мистер Кэмпион, немало знающий об истощении, принес поесть, и бухгалтер набросился на еду. Постепенно его необычное изнеможение прошло; теперь мистер Ригжет был утомлен, но в остальном в норме. Мистер Кэмпион сел напротив.
— Не передумали рассказывать? — любезно спросил он.
Мистер Ригжет вперил взгляд в пол. Молод, решил Кэмпион, моложе, чем он думал; лет двадцать шесть, не больше.
— Я плохой, — признал бухгалтер. — Ничего не могу поделать. У меня дурные наклонности. Я падаю все ниже.
Искренность слов лишила их комизма. Мистер Ригжет, по-видимому, говорил от всего сердца — причем в сердце этом жило не раскаяние, а скорее смирение.
— Я получил образование. Но оно меня не изменило. Я — негодяй. Грязная скотина.
— Давайте вернемся к теме хранилища, — мягко предложил мистер Кэмпион. — У вас, смотрю, есть ключ.
Мистер Ригжет вздрогнул.
— Я его сделал. Это было легко. Нельзя так искушать людей. Я презренный человек, знаю, но меня искусили. Додуматься вешать ключ там, где любой может его взять!.. Я и взял. Летом, на выходные. Заказал дубликат. Никто не заметил. Никто ни о чем не спрашивал. Даже мастер поверил, будто это ключ от моего дома. Я живу с родителями. Они очень порядочные. Их это убьет. Они меня выучили, помогли выйти в люди. А я их опозорил.
Он говорил мрачно, с каким-то мазохистским удовлетворением.
— И часто вы использовали ключ?
— Довольно-таки. — Мистер Ригжет поерзал. — Вечером после службы. Я ничего там не делал. Ничего не брал. Просто ворошил вещи. В хранилище ценного не держат. Оно скорее чулан.
— А зачем вы их ворошили? — В голосе мистера Кэмпиона звучало безобидное любопытство, даже дружелюбие.
— Я ужасный. — Мистер Ригжет поднял на мучителя ярко-голубые глаза, полные слез. — Хотел посмотреть, нет ли там чего интересного… полезного. Вам не понять. Я не такой, как все. Не порядочный. Я не прочь совать нос в чужие дела. В большинстве фирм полно грязи, и я хотел хоть что-нибудь отыскать.
На мистера Кэмпиона снизошло вдохновение.
— Например, свидетельства уклонения от уплаты налогов? — предположил он.
На распухших губах мистера Ригжета мелькнула загадочная, довольно отталкивающая улыбка.
— Что-то в таком роде. Только я не нашел никаких книг или журналов. Там их нет. Может, в сейфе. Или, скорее всего, важные записи хранят в банке… Вы потрясены, да? — Бухгалтер робко взглянул на Кэмпиона. — Наверняка потрясены, если у вас правильные наклонности. А у меня их нет. Я пробовал стать другим, но не вышло. Я грязный, низкий, подлый и коварный. Словом, совсем не такой, какими нас учат быть.
Отличное произношение и очевидные страдания мистера Ригжета делали его совершенно невыносимым.
— А сейф вы открывали? — Мистер Кэмпион спросил как можно небрежней, чтобы вопрос не прозвучал оскорбительно.
— Нет-нет, сейф не трогал! Это преступление, а я не делал ничего преступного, — открестился мистер Ригжет. — Ключ у меня был, признаю, но я его не использовал. Да, я ни разу сейф не открывал. Честное слово! Не рискнул совершить преступление. Хочу, но страшно. Такой вот уродился. Нельзя мне было на подобную работу…
Мистер Кэмпион понял: перед ним — грандиозная социологическая проблема современности. Однако она была слишком велика, чтобы браться за ее решение немедленно. Он сосредоточил внимание на ключах. Извлек тот, что на удачу изготовил Уарди Сэмсон, и показал человеку, которого старался не воспринимать как свою жертву.
— Да! Где вы взяли? Ключ лежал в верхнем ящичке комода, запертый, дома. О нем не знали ни мать, ни отец, никто. О боже, вы у них были! Им все известно. Теперь я не отважусь пойти домой. Не хочу больше их видеть. — Питера Ригжета трясло, он был на грани истерики.
— Этот ключ мой, — твердо произнес мистер Кэмпион. — И к вашему не имеет никакого отношения. Возьмите себя в руки.
Мистер Ригжет сердито вытер слезы, расправил могучие плечи.
— Сдаюсь, — неожиданно заявил он. — Я слаб. Еще одно доказательство моей низости. С самого детства я таился, а теперь правда выходит наружу. Нельзя изменить свою природу. Сколько ни учись, все равно ты такой, каким рожден. Если бы мне хватило смелости, я бы рассказал про пятничный вечер, но тогда все узнали бы, что я был в хранилище, а я этого не хотел. Я был рад, — добавил он громко. — Рад и тому, что произошло, и тому, что мне известно. Рад беде. Меня это воодушевило, я чувствовал себя важным.