Жорж Сименон - Мегрэ в «Пикреттс»
— Когда как. Иногда несколько минут, иногда целый день. И возвращалась с кучей пакетов. А вино ей приносили ящиками. Всегда дешевое красное, которое она покупала в лавке на улице Кондорсе.
— Вино приносили в квартиру?
— Нет, ящик ставили у дверей. Я всякий раз ругалась с рассыльным, потому что он не хотел подниматься по черной лестнице, — там, видите ли, темно и он боялся разбиться.
— Как вы узнали о ее смерти?
— Я даже не подозревала об этом.
— Но дверь-то открыли вы.
— Никогда этого не делала и не сделала бы.
— Что вы хотите сказать?
— Сейчас мы с вами на пятом этаже, а на шестом — немощный старик. Я у него прибираю и приношу ему поесть. Он служил в управлении прямых налогов. Старик живет у нас много лет, полгода назад он потерял жену. Вы, может, читали в газетах: в десять утра она шла на рынок на улицу Лепик и на площади Бланш ее сбил автобус.
— Когда вы убираете его квартиру?
— Около десяти. А потом, спускаясь вниз, подметаю лестницу.
— Сегодня утром тоже подметали?
— Конечно.
— Но первый раз поднимаетесь с почтой?
— Только не на шестой. Старик редко получает письма да и не особенно спешит их читать. Жильцы третьего этажа работают, уходят рано, в половине девятого, и забирают почту сами.
— Даже если вас нет на месте?
— Даже отлучаясь, я не закрываю привратницкую на ключ. Покупки делаю на улице и время от времени посматриваю на дом. Я открою окно, не возражаете?
Все задыхались от жары. Они вернулись в первую комнату; только Жанвье, как и утром на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, остался осматривать ящики и шкафы.
— Значит, вы не поднимаетесь с почтой выше третьего этажа?
— Нет.
— Итак, около десяти, поднимаясь на шестой, вы проходили мимо этой двери.
— И заметила, что она приоткрыта. Меня это несколько удивило. Когда спускалась, как-то не обратила внимания. Приготовив старику обед, снова поднялась наверх только в половине пятого — я обычно кормлю его в это время. Спускаясь, я опять заметила, что дверь приоткрыта, и машинально, вполголоса, позвала:
— Госпожа графиня!
Ее так все зовут. Имя у нее какое-то иностранное и очень трудное. Проще сказать «графиня». Никто не ответил.
— Свет в квартире горел?
— Да. Я здесь ни к чему не прикасалась. И эта лампа уже горела.
— А в комнате?
— Как и сейчас. Я ничего не трогала. Не знаю почему, но мне стало не по себе. Заглянув в приоткрытую дверь, я позвала снова. Потом скрепя сердце вошла. Я весьма чувствительна к дурным запахам и, подойдя к комнате, все увидела.
Я бросилась вниз, позвонила в полицию. В доме, кроме старика, никого не было, и я, чтобы не оставаться одной, побежала к соседке-привратнице, она моя подружка. Все спрашивали, что случилось. Когда прибыл инспектор, у дверей уже собралось несколько человек.
— Благодарю. Как вас зовут?
— Госпожа Обен.
— Благодарю вас, госпожа Обен. Можете вернуться к себе. Там кто-то пришел, наверно доктор.
Но это был не доктор Блок, а судебно-медицинский эксперт, тот же, что утром на квартире Арлетты.
Пожав комиссару руку, он покровительственно кивнул Лоньону и, подойдя к порогу спальни, воскликнул:
— Опять!
Синева на горле не оставляла сомнений в способе убийства графини, а пятна на бедрах ясно показывали степень интоксикации. Доктор понюхал иглу, пожал плечами.
— Морфий.
— Вы знаете убитую?
— Никогда не видел, хотя в квартале знаю кое-кого из таких. Ее что, ограбили?
Врач указал на разрезанный матрац с вылезшим волосом.
— Она была богата?
— Пока неизвестно, — ответил Мегрэ. Жанвье, долго копавшийся в замке шкафа перочинным ножом, вдруг объявил:
— А вот и бумаги.
Кто-то быстро, молодо поднимался по лестнице. Доктор Блок.
Мегрэ отметил, что судебно-медицинский эксперт лишь слегка кивнул доктору Блоку, но руки своему коллеге не подал.
Слишком матовый цвет лица, слишком сверкающие глаза, черные жирные волосы. Доктор Блок не успел ни послушать уличных зевак, ни переговорить с привратницей. Жанвье по телефону не сообщил ему, что графиня убита, а сказал только, что она мертва и что комиссар просит его прийти.
Взлетев по лестнице, он, взволнованный, озирался по сторонам и, видимо, перед уходом сделал себе укол. Казалось, его ничуть не удивило, что коллега не пожал ему руки, а сам он не настаивал. У него был вид человека, готового к неприятностям.
Переступив порог спальни, доктор явно почувствовал облегчение. Графиня была задушена, и его это не касалось.
Не прошло и минуты, как Блок вновь обрел уверенность и даже некую агрессивную надменность.
— Почему вызвали именно меня? — спросил он, прощупывая почву.
— Потому что привратница назвала вас врачом этой дамы.
— Я видел ее всего несколько раз.
— По какому поводу?
Блок, не скрывая, что удивлен вопросом, повернулся к коллеге.
— Вам, полагаю, не надо объяснять, что эта женщина наркоманка? Накачавшись зельем, она, как это часто бывает, впадала в депрессию и тогда в панике вызывала меня. Она очень боялась смерти.
— Вы давно ее знаете?
— Я в этом квартале всего три года.
Ему было около тридцати. Мегрэ мог поклясться, что Блок — холостяк и сам пристрастился к морфию, едва начав практиковать, а возможно, и в годы учения. Монмартр врач выбрал не случайно — легко догадаться, в каких кругах он подбирал себе пациентов.
Далеко он, конечно, не пойдет — рыльце в пушку.
— Что вы о ней знаете?
— Имя, адрес — они в карточке. И еще, что наркотиками она балуется лет пятнадцать.
— Сколько же ей сейчас?
— Сорок восемь — сорок девять. — Глядя на истощенное тело графини, на ее жидкие бесцветные волосы, в это верилось с трудом.
— Разве наркоманы питают пристрастие к алкоголю?
— Случается.
Руки его слегка дрожали, как у пьяниц по утрам, с одной стороны лица в нервном тике дергались губы.
— Вы, надеюсь, пытались отучить ее от наркотиков?
— Сначала да, но мне не удалось — случай был почти безнадежный. Она не вызывала меня неделями.
— Она звонила вам, когда наркотики у нее кончались, но требовались любой ценой?
Блок взглянул на коллегу. К чему отрицать? И так все ясно — стоило посмотреть на труп, на квартиру.
— Думаю, нет необходимости читать вам лекцию. Дойдя до определенной точки, наркоман не может, не подвергаясь серьезной опасности, обходиться без наркотиков. Не знаю, где доставала их графиня. Никогда не спрашивал. Пожалуй, раза два, когда я приходил, она была в прострации — ей не принесли вовремя то, что она ждала, — и я делал ей укол.
— Она не рассказывала вам о своей жизни, семье, родственниках?
— Я знаю только, что она действительно была замужем за графом фон Фарнхаймом; он, по-моему, австриец и намного старше ее. Они жили на Лазурном берегу в огромном поместье, где он и сделал ей предложение.
