Поль Магален (Махалин) - Кровавая гостиница
С рыжим шиньоном, скрученным на затылке, и мужским профилем, с выдающейся верхней губой, девушка казалась необыкновенно сильной и выносливой. Ее светло-карие глаза, проницательные и смелые, давно уже воспламенили всех искателей приключений в окрестностях. Сколько раз ей уже объяснялись в любви! В ответ она, нисколько не смущаясь, заявляла: «Если мне понравится кто-нибудь, я не буду стесняться и скажу ему прямо… а вы уйдите с вашими комплиментами».
Марианне было двадцать два, тогда как сестре ее, Флоранс, едва минул шестнадцатый год. Она стояла у окна, прижавшись к стеклу лицом, и, казалось, слушала удары приближающейся грозы. Ее светлые локоны спускались почти до талии.
Мы уже упоминали, что два младших сына, Себастьян и Франциск, играли в карты. То были близнецы, молодцы вроде Филиппа Готье. Они казались до того похожими друг на друга, что все их путали. Их круглые лица были обрамлены баками, по форме напоминавшими котлеты, прически же их соответствовали тогдашней моде: волосы были острижены коротко спереди и длиннее сзади, на темени и затылке.
Одетые одинаково, в куртки и панталоны из холстины, без жилетов и галстуков вследствие летней жары, с серьгами в ушах, как тогда было модно у мужчин, они ничем не отличались по виду от прочих жителей городка. Хотя оба и не страдали косоглазием, тем не менее их взгляды не отличались прямотой. Признавая, что глаза — это зеркало души, мы должны заметить, что души Себастьяна и Франциска Арну не были невинны.
Временами Агнесса Шассар отрывалась от своего вязания, чтобы окинуть всех присутствовавших беспокойным взглядом заботливой хозяйки, а также для того, чтобы кинуть щепотку соли или корень какого-нибудь растения в один из горшков, стоявших в печи. Марианна по-прежнему спокойно занималась рукоделием. Себастьян и Франциск одни нарушали общую тишину подсчетом карт.
Итак, читатель должен представить себе идиллическую семейную сцену. Справа и слева от печи в кухню выходили две двери, различные по виду и размерам. Над правой, застекленной, красовалась надпись: «Зала для приезжающих граждан». Дверь же с левой стороны была очень невысокой и узкой и вела на двор. Этот двор, о котором мы еще поговорим позже, представлял собой прямоугольник, одной стороной которого являлось само здание трактира, тогда как по трем другим его сторонам размещались конюшни, сараи и стена сада, довольно обширного и густого, смежного, в свою очередь, с огородом и частью леса, принадлежавшего также наследникам покойного Арну. Сад, огород и лес выходили на дорогу, которая, огибая деревню с северной стороны, соединялась с трактом, ведущим в Невшато. Эта дорога — следует обратить внимание на эту подробность — пересекалась с дорогой из Мерикура.
Карточная игра между тем продолжалась по-прежнему. Марианна все так же напевала свою песенку. В эту минуту в коридоре послышались торопливые шаги… Старуха поднялась с табурета, Марианна отложила работу, близнецы бросили карты, а девушка, стоявшая у окна, повернулась лицом к собравшимся в кухне. Все взгляды обратились на маленькую дверь, которая стремительно распахнулась. Все вскрикнули в один голос:
– Это Жозеф!
В комнату вошел старший брат.
– Здравствуйте! — произнес он. — Я вернулся объездной дорогой, чтобы избежать грозы. Скоро начнется страшный ливень! — И, обращаясь к Франциску и Себастьяну, он продолжал: — Нужно поскорее распрячь мою лошадь, которая стоит во дворе. Да дать Кабри двойную порцию овса — бедное животное это заслужило… Что же касается повозки, то ее нужно как следует почистить. Увидев ее завтра, никто не должен знать, что на ней сегодня проделали целых двадцать лье. Вы понимаете?
– Еще бы! — отозвались близнецы.
– Ну, так пошевеливайтесь. Нам нужно сделать кое-что еще, прежде чем натянуть ночной колпак.
Близнецы вышли в дверь, которая вела во двор. Жозеф повернулся к сестрам:
– Что касается вас, мои красавицы, приготовьте мне лучшую комнату в доме. Вымойте и выметите все как следует! Положите чистые простыни на кровать, поставьте цветы в вазы, свечи в подсвечники — как если бы мы ожидали приезда мэра из Мерикура или первого консула…
– Разве у нас будет сегодня постоялец? — спросила Марианна.
– Может быть — да, может быть — нет. Я сам не знаю… кто будет жив, тот увидит… а пока принеси мне все для чистки ружья, а также вина и хлеба, чтобы я мог спокойно дождаться ужина.
Высокая девушка принесла бутылку с вином, стакан и кусок ржаного хлеба. Старший брат вытащил из кармана нож и отрезал себе ломоть, после чего сказал, обращаясь к Флоранс:
– Ну, малютка, налей мне. Но знай, что меня страшно мучает жажда — с самого утра во рту не было ничего, кроме пыли…
Но девушка не тронулась с места. Она стояла неподвижно посреди комнаты, охваченная каким-то ужасом. Щеки ее побледнели, во взгляде было что-то мрачное; дрожащим голосом она прошептала:
– Постоялец!.. Еще один!.. О боже мой!
Жозеф, пораженный видом сестры, ласковым голосом спросил:
– Что с тобой, моя милая?
– Со мной?..
– Черт возьми, я ведь не слепой! Ты побледнела, вся дрожишь, как в лихорадке… Не заболела ли ты?
– Заболела… нет, брат мой… только…
– Только что? Говори… ты меня тревожишь, красавица.
– Я боюсь… — ответила девушка.
Жозеф посмотрел на нее удивленно:
– Чего же ты боишься? С нами? Ты что, с ума сошла?
Бедняжка еле слышно проговорила:
– Я страшно страдаю… Вот здесь будто давит… — Она показала рукой на лоб и грудь.
Жозеф испытующе взглянул на Марианну, словно ища разъяснения тому, чего он не понимал. Старшая сестра в ответ пожала плечами и бросила:
– Да у нее нервы разгулялись! Нервы… как будто мы имеем право строить из себя нежных белоручек!.. — И, зажигая от лампы огарок свечи, она добавила: — Лучше бы ты, неженка, отправилась со мной прибрать и приготовить комнату номер один…
Флоранс встряхнула головой, будто желая избавиться от докучливых мыслей.
– Да, сестра, иду, — произнесла она уже более твердым голосом.
– Слава богу! — сказал Жозеф. — Нечего нежничать, sacredieu! Работа укрепляет здоровье… Иди помоги Марианне, дитя мое, тем более что время не терпит… Когда вы закончите, мы сядем за стол… Матушка пока приготовит ужин…
Девушка сделала отрицательный жест.
– Тебе не хочется? — спросил брат. — Напрасно. Лучше хлеб, чем доктор… однако довольно… как хочешь, можешь идти спать, если тебе это больше нравится… — И сквозь зубы он прибавил: — Это нам только на руку…
