Филлис Джеймс - Первородный грех
— Но если ей нужен был повод, чтобы разувериться в Боге, зачем было обращаться к девятнадцатому веку? — возразила Кейт. — Трагедий и в наше время хватает. Ей всего-то и нужно было, что телевизор посмотреть или газеты почитать. Или подумать о Югославии. Элайза Брейди уже больше ста лет как умерла.
— Я ей так и говорила, — сказала сестра Агнес. — Но Соня отвечала, что справедливость не зависит от времени. Мы не должны позволить времени подчинить нас себе. Если Бог вечен, то и Его справедливость вечна. И Его несправедливость — тоже.
— Скажите, до вашего с сестрой отчуждения вы часто приходили в Инносент-Хаус? — спросила Кейт.
— Не очень часто. Но время от времени я там бывала. По правде говоря, за много месяцев до того, как я решила принять обет, у меня была возможность поступить в издательство на работу, на полставки. Жан-Филипп Этьенн очень беспокоился об архивах. Он хотел, чтобы они были разобраны и каталогизированы, и, по-видимому, он считал, что я могла бы подойти для такой работы. У Этьеннов просто нюх на выгодные сделки, и он, вероятно, понимал, что я стану работать из интереса не меньше, чем за деньги. Но Генри Певерелл не согласился на это, и мне, разумеется, было ясно почему.
— Так вы знали Жана-Филиппа Этьенна? — спросил Дэлглиш.
— Я довольно хорошо знала всех компаньонов фирмы. Оба старика — Жан-Филипп и Генри — упрямо держались за власть, которую у них уже не было ни сил, ни воли осуществлять. Жерар Этьенн — этакий юный деспот, несомненно — наследный принц. Отношения с Клаудией Этьенн у меня так никогда и не сложились, но мне нравился Джеймс Де Уитт. Джеймс Де Уитт живет праведной жизнью, не нуждаясь для этого в помощи веры в Бога. Бывают такие люди — они рождаются без сознания первородного греха. Их праведность вряд ли может считаться заслугой.
— Но ведь вера в Бога вовсе не обязательное условие праведной жизни, — возразил Дэлглиш.
— Пожалуй, нет. Сама по себе вера в Бога не определяет поведение человека. К этому должна вести практика веры.
— Вы, конечно, не могли присутствовать на последнем приеме в Инносент-Хаусе, — сказала Кейт. — А на более ранних вечерах там вы бывали? Могли ли гости свободно ходить по зданию, куда им заблагорассудится?
— Я побывала всего на двух вечерах. Один они устраивали летом, другой — зимой. Совершенно определенно, ничто не мешало гостям бродить по всему дому. Однако не думаю, что многие пользовались этой возможностью. Не очень вежливо злоупотреблять приглашением на вечер и заходить в комнаты, куда в обычных условиях чужим входить не полагается. Конечно, Инносент-Хаус теперь занят в основном рабочими кабинетами, это все-таки разница. Но вечера в издательстве всегда были достаточно официальными мероприятиями. Список приглашенных всегда тщательно проверялся, а Генри Певерелл не любил, чтобы в доме находилось одновременно более восьмидесяти человек. В издательстве «Певерелл пресс» никогда не устраивали обычных литературных вечеров, когда приглашается слишком много народа, чтобы кто-то из писателей не обиделся, что его не включили в список, когда перегретые, душные помещения переполнены людьми, гости пытаются удержать на весу тарелки с холодной едой и пьют теплое, не очень высокого сорта белое вино, что-то крича друг другу. Приглашенные прибывали в Инносент-Хаус главным образом по реке, так что, я думаю, отваживать незваных гостей было не особенно трудно.
Мало что еще можно было бы от нее узнать. По общему согласию, у конца следующей дорожки они повернули и пошли назад. В молчании все трое подошли к входной двери, но Кейт и Дэлглиш попрощались с сестрой Агнес, не заходя в монастырское здание. Она смотрела на них пристально и напряженно, вглядываясь в глаза то одной, то другого, заставляя их на миг сосредоточить на ней все свое внимание, словно усилием воли могла побудить их с уважением отнестись к тому, что она им доверила.
Они едва успели выехать с подъездной дорожки и остановиться перед первым светофором, как долго сдерживаемое возмущение Кейт вырвалось наружу:
— Так вот почему в малом архивном кабинете стоял диван-кровать, вот почему на двери был не только замок, но и задвижка. Господи, что за подонок! Сестра Агнес права, он действительно крался наверх, в эту комнатенку, как какой-нибудь ничтожный викторианский деспот. Он ее унижал, он ее использовал. Могу себе представить, что у них там происходило. Он был просто садист.
— У вас нет доказательств этого, Кейт — спокойно возразил ей Дэлглиш.
— Какого черта она с этим мирилась? Она была опытным, всеми уважаемым редактором. Она могла бы уйти.
— Но она его любила.
— А ее сестра любит Бога. Она ищет душевного мира. А у меня не создалось впечатления, что она его обрела. Ведь даже будущее монастыря под угрозой.
— Основатель ее религии не обещал мира. «Я принес вам не мир, но меч». — Бросив на нее взгляд, он понял, что этот текст ничего ей не говорит. Он сказал: — Визит оказался полезным. Мы теперь знаем, почему умерла Соня Клементс, знаем, что ее смерть не имеет ничего или очень мало общего с тем, как поступил с ней Жерар Этьенн. Очевидно также, что ни у кого из ныне живущих нет мотива отомстить за ее смерть. Нам уже было известно, что гости издательства могли свободно ходить по Инносент-Хаусу, куда им заблагорассудится, но очень полезно, что мы получили подтверждение от сестры Агнес. Кроме того, интересна информация об архивах. По словам сестры Агнес, именно Генри Певерелл был решительно против того, чтобы она получила работу по разбору архивов. И только после его смерти Жан-Филипп Этьенн согласился, чтобы Габриел Донтси взялся за это дело.
— Было бы гораздо интереснее, — ответила Кейт, — если бы это Этьенны настаивали на том, чтобы не трогать архивы. Ясно ведь, почему Генри Певерелл не хотел, чтобы сестра Сони Клементс работала в издательстве. Это помешало бы осуществлению его небольшого соглашения с любовницей.
— Это объяснение напрашивается само собой и, как все такие объяснения, может быть верно, — сказал Дэлглиш. — Но в архивах могло быть что-то такое, чего Генри Певерелл не хотел трогать, зная или подозревая, что оно там находится. Даже если так, трудно понять, каким образом это может иметь отношение к смерти Жерара Этьенна. Однако, как вы говорите, было бы гораздо интереснее, если бы это Этьенны не желали трогать архивы. И все равно, я думаю, нам придется взглянуть на эти бумаги.
— На все, сэр?
— Если будет необходимо, Кейт, на все.
43
В воскресный вечер, в половине десятого, Дэниел и Роббинс все еще работали на верхнем этаже Инносент-Хауса, просматривая папки с бумагами. Метод, предложенный Дэниелом, заключался в том, что каждый из них шел вдоль стеллажей с документами, отбирая те папки, которые могли представлять интерес, а затем относил их в малый архивный для дальнейшего исследования. Задание не внушало особых надежд исполнителям, поскольку ни тот ни другой не знали, что ищут. Дэниел рассчитал, что, если работать будут только они двое, на выполнение задания уйдет много недель, однако дело двигалось быстрее, чем он ожидал. Если предположение А.Д. окажется верным и в архиве есть документы, проливающие свет на убийство Жерара Этьенна, кто-то, несомненно, должен был заглядывать в них не так уж давно. Это означало, что самые старые папки с делами девятнадцатого века, которых последние сто лет явно не касалась ничья рука, вполне могли быть исключены, хотя бы на данный момент. С освещением проблем не было — яркие лампы без абажуров свисали с потолка на небольшом расстоянии друг от друга. Но сама работа была пыльной, утомительной и скучной, и он выполнял ее, ни на что не надеясь.
