Гильермо Мартинес - Незаметные убийства
Она встала и, прежде чем я успел помешать ей, приблизилась к умывальнику у письменного стола и начала мыть чашку.
— Зато я всегда могу обратиться к дяде Артуру, это мне часто повторяла мама. Видно, только она одна понимала, какой ведьмой была бабушка. Под маской… Мама не раз говорила, что, если я останусь одна и мне понадобится помощь, надо обратиться к дяде Артуру. «Если, конечно, тебе удастся оторвать его от любимых формул!» — добавляла она. Он ведь гений в математике, правда? — спросила она не без гордости.
— Один из самых великих, — ответил я.
— То же самое утверждала моя мама. Сейчас, оглядываясь назад, я рискнула бы предположить, что она втайне была чуть-чуть в него влюблена. Она всегда ждала визитов дяди Артура. Ой, но лучше мне помолчать, а то расскажу тебе сразу все свои секреты.
— Я бы с удовольствием их послушал.
— «Что такое женщина без секретов?» — Она сдернула с головы ленту и положила на тумбочку у кровати, потом двумя руками откинула волосы назад, сперва чуть приподняв их вверх. — Не обращай на меня внимания, — сказала она, — это начало старой уэльской песни.
Она подошла к кровати и сняла покрывало. Затем поднесла руку к вырезу пеньюара.
— Отвернись, пожалуйста, на минутку, — сказала она, — я хочу снять это.
Я взял свою чашку и двинулся к умывальнику. Когда я закрыл кран и вода перестала течь, я постоял еще какое-то время спиной к Бет. Затем услышал свое имя, она произнесла его старательно, споткнувшись на двойном «л». Она уже лежала в постели, и волосы ее соблазнительно рассыпались по подушке. Одеяло закрывало тело до самого подбородка, но одна рука лежала сверху.
— Я хочу попросить тебя еще кое о чем, и это будет моя последняя просьба… Знаешь, когда я была маленькой, мама держала меня за руку, пока я не усну… Прости…
— Ну о чем ты! — Я погасил лампу и сел на край кровати. Лунный свет слабо пробивался сквозь расположенное под самым потолком окно и освещал ее обнаженную руку. Я накрыл своей ладонью ладонь Бет, и мы сплели наши пальцы. Ее рука была горячей и сухой. Я разглядывал нежную кожу, длинные пальцы с короткими и аккуратно обрезанными ногтями, пальцы, которые она так доверчиво соединила с моими. Но вдруг что-то насторожило меня. Я чуть повернул свою кисть, чтобы разглядеть ее большой палец. Да, так оно и есть, он был до странности тоненьким и маленьким, как будто принадлежал совсем другой, детской руке. Я заметил, что она открыла глаза и пристально смотрит на меня. Она хотела отнять у меня свою руку, но я сжал ее сильнее и погладил своим большим пальцем ее палец.
— Ну вот, ты открыл самую страшную мою тайну, — сказала она. — Ведь я до сих пор сосу по ночам палец.
Глава б
На следующее утро, когда я проснулся, Бет в комнате уже не было. Я с долей недоверия созерцал мягкую впадину, оставленную ее телом на постели, потом протянул руку, отыскивая часы. Стрелки показывали десять. Я буквально выпрыгнул из кровати, ведь Эмили Бронсон назначила мне встречу в институте, а я еще не прочел до конца ее статьи. Не без колебаний я сунул в сумку ракетку и костюм для тенниса. Дело было в четверг, и в распорядке моего дня значился, как обычно, послеобеденный теннисный матч. Выходя, я еще раз окинул разочарованным взглядом письменный стол и кровать. Мне хотелось найти там хотя бы маленькую записочку, хотя бы пару строк от Бет, и я задался вопросом: а может, такое ее исчезновение — без записки, без единого слова прощания — и следует понимать как своего рода послание?
Стояло теплое и спокойное утро, поэтому минувший день показался мне совсем далеким и в какой-то степени даже нереальным. Но, выйдя в сад, я не увидел там миссис Иглтон, занимающейся привычными своими делами, а вдоль дома тянулась оставленная полицейскими желтая лента.
По дороге в институт я наткнулся на газетный киоск на Вудсток-роуд и купил и свежую газету. У себя в комнате я включил электрическую кофеварку и развернул на столе газету. Страницу с местными новостями открывала заметка под заголовком «Убита героиня войны». Там же помещались фотография миссис Иглтон, молодой и совершенно неузнаваемой, и снимок дома, рядом с которым стоят патрульные машины. В заметке сообщалось, что труп обнаружил аргентинский стажер-математик, снимавший у вдовы комнату, и что последней видела миссис Иглтон в живых ее внучка Элизабет. Ничего нового я там не обнаружил; по всей вероятности, проведенное уже под утро вскрытие тоже не принесло неожиданностей. В дополняющем материал комментарии без подписи рассказывалось о ходе расследования. Под внешне бесстрастным стилем я сразу узнал особый настрой репортера, который накануне задавал мне вопросы. По его утверждению, полиция склоняется к мысли, что преступление не мог совершить никто посторонний, хотя входную дверь миссис Иглтон обычно не запирала. В доме все осталось на своих местах — никаких признаков кражи. Был вроде бы один след, но инспектор Питерсен не пожелал поделиться с прессой подробностями. Репортер счел себя вправе высказать весьма рискованную догадку; надо полагать, «след наводит на кого-то из самого узкого семейного круга миссис Иглтон». И тут же пояснял, что единственная близкая родственница миссис Иглтон — Бет, которая «унаследовала скромное состояние». Так или иначе, говорилось в заметке под конец, пока нет других новостей, «Оксфорд таймс» присоединяется к совету инспектора Питерсена: хозяйкам пора забыть старые добрые времена и в любое время запирать двери на ключ.
Я перевернул страницу, отыскивая раздел, где печатают извещения о смерти. Свои соболезнования по случаю кончины миссис Иглтон выражали люди, чьи фамилии составили длинный список. Фигурировали здесь также Британская ассоциация скраббла и Институт математики в лице Эмили Бронсон и Селдома. Я сложил газету и сунул в ящик стола. Потом налил себе еще одну чашку кофе и погрузился в изучение статьи моей научной руководительницы. В час дня я спустился к ней в офис и увидел, что она завтракает. Расстелив поверх бумаг салфетку, Эмили ела сандвич. Когда я заглянул в дверь, она радостно вскрикнула, будто обрадовалась тому, что я живым и невредимым вернулся из опасной экспедиции. Несколько минут мы поговорили об убийстве, и я поведал ей что мог, ни разу не упомянув имени Селдома. Казалось, она по-настоящему беспокоилась за меня. Затем словно между прочим Эмили спросила, не слишком ли донимает меня полиция. Ведь иногда эти люди ведут себя не очень учтиво, особенно с иностранцами. Она чуть ли не извинялась за то, что сама предложила мне снять комнату в том самом доме. Мы еще немного побеседовали, пока она заканчивала свой завтрак. При этом она держала сандвич двумя руками и откусывала маленькие кусочки по краям, как будто клевала его.
