Семён Клебанов - Настроение на завтра
Старбеев встал рядом с командиром взвода Карпухиным, пытаясь понять, кто же этот майор и почему здесь распоряжается он, а не командир роты, хозяин землянки. Он хотел спросить Карпухина, но майор, погасив папиросу, сказал:
— Продолжим работу… Взвод Карпухина, усиленный дополнительными огневыми средствами, переходит линию фронта. Задача взвода: вклиниться в расположение противника на возможно большую глубину и удерживать плацдарм в течение четырех часов. Стало быть, до одиннадцати утра. Затем взвод отходит на исходную позицию. Ясно?
— Так точно, товарищ майор! — ответил Карпухин.
— Взвод выступает в семь ноль-ноль. Предварительно будет совершен артналет по цели вашего продвижения. Отвлекающий маневр — в этом особенность операции… — И, посмотрев прямо в лицо Старбеева, майор сказал: — И вы, помощник командира взвода, запоминайте каждую букву приказа… Всякое может случиться. Пожалуй, все. Ясно?
— Так точно, товарищ майор, — дружно ответили Карпухин и Старбеев.
Они вышли из землянки, закурили. Старбеев спросил:
— А кто этот майор?
— Из штаба полка, — ответил Карпухин.
— Здорово его покорежило. От уха до подбородка.
— Батальоном командовал. Три месяца в госпитале провалялся.
— Я удивился, когда меня вызвали. Прибежал Хрупов, докладывает: «Срочно к командиру роты!» Подумал, что случилось… Теперь ясно. Серьезную кашу заваривают.
Карпухин усмехнулся.
— А ты позвони начальнику штаба дивизии, поинтересуйся насчет каши. — Он вынул платок, вытер потный лоб. Было жарко, безветренно. — Кстати, о каше. Не забудь сказать повару, чтоб людей накормил, не жадничал. И фляжки проверь.
В шесть часов сорок пять минут взвод спустился с крутого обрыва к кромке речушки. Вокруг было тихо. Бойцы мысленно поторапливали начало артналета.
Небо, расколотое огнем и грохотом залпов, потеряло свою ясную синеву.
— Пошли! — скомандовал Карпухин. — За мной!
Взвод шагнул в воду. Сперва двигались кучно, затем растянулись в линейку. Рядом со Старбеевым шел Хрупов, шумно посапывая, озираясь по сторонам. Каска сдвинулась на затылок, открыв его продолговатое землистое лицо.
— Ты потише фукай, немцев напугаешь, — буркнул Старбеев.
Тот кивнул и отдалился от старшего сержанта.
Впереди вытягивались языки пожаров, запахло гарью.
Первым речку перешел Карпухин. Быстро подтянулись бойцы.
По данным разведки было известно, что на участке прорыва противник располагал небольшими силами. Немцы, видимо, считали, что топкая, заболоченная местность будет надежной преградой.
Внезапность атаки позволила взводу повести бой стремительно, подавить огневые точки двух дзотов, прикрывавших вражеские окопы.
Группа Старбеева прорвалась к церквушке с разбитой колокольней. Лучшей позиции, господствующей на плацдарме, не найдешь. В каменных проемах поставили два пулемета.
Бой ожесточался.
Орудийные залпы обрушились на церквушку. Устрашающе отваливались глыбы массивных стен.
Группа карпухинцев продвинулась к прилеску, пробивалась в тыл. Старбеев приказал вести обстрел окопов. Он понял замысел командира и должен был поддержать фронтальным огнем. Поэтому церквушка стала сейчас главной мишенью вражеского орудия. Несколько снарядов разнесли левое крыло здания. А через несколько минут грохнул новый залп, снаряд разорвался на верхней площадке. Погиб пулеметный расчет.
Другой пулемет примостили у бреши в куполе. Огонь вел Старбеев. Мертвый Ильин, второй номер, лежал рядом. А когда кончилась последняя лента, Старбеев схватил автомат и по крыше метнулся к башенке. Он глянул в разбитое оконце и увидел Хрупова. Пригнувшись, короткими перебежками Хрупов отходил в сторону речушки.
— Стой! — ошалело крикнул Старбеев.
Но Хрупов даже не оглянулся.
— Стреляю, Хрупов! — Гнев подступил к сердцу. — Стой! Приказываю! Стреляю, сволочь!
И тогда Старбеев выстрелил в него. И, зло прищурив глаза, выстрелил снова.
Наступило странное затишье. Он даже подумал, что оглох.
Было десять часов тридцать минут.
Старбеев почувствовал колючую шершавость языка. Он прислонился к оконцу и теперь уже не поверил своим глазам. Вокруг было пустынно и тихо…
Старбеев не мог понять, что же случилось. И, уже пробираясь по развалинам вниз, он вспомнил, как утром, захватив церквушку, услышал мощный гул наших орудий…
И лишь теперь слова майора в землянке «отвлекающий маневр» и все недосказанное тогда обрело ощутимую ясность и жестокую значимость исполненного взводом долга.
Старбеев шел к своим и ни о чем не мог думать. Он передвигал ноги, почти не сгибая колен, словно у него были непослушные протезы.
Старбеев прижался взмокшей спиной к стволу березы, немного отдышался, утер рукавом пот, размазав по лицу кирпичную пыль разрушенных стен церквушки.
Вскоре открылась низина русла, за ней речка, а там крутой откос берега — наш.
Старбеев очень устал, хотелось растянуться на траве.
Вдруг он услышал чей-то стон, частый, обреченный. Огляделся. Вокруг безлюдно, звуки временами исчезали. Старбеев потоптался и хотел уже уйти, но заметил на крохотном островке солдатскую каску.
Старбеев шагнул к речке. Светлая отмель тянулась недолго. С островка донесся стон.
И тут за песчаным бугром островка Старбеев увидел Хрупова. На иссиня-сером лице его блуждал потухший взгляд. Из бедра сочилась кровь.
Старбеев вздрогнул и несколько секунд оцепенело смотрел на Хрупова.
Потом он бросился к нему и неистово крикнул:
— Хрупов!
Тот увидел Старбеева и, объятый страхом, попытался отползти, но, обессиленный, рухнул.
— Живой, — придушив смятение, произнес Старбеев.
Хрупов ошалело помотал головой и, закрыв глаза, моляще отозвался:
— Пристрели…
Старбеев зло поглядел, сняв гимнастерку, рванул на себе рубашку и, разодрав в клочья брючины Хрупова, перевязал кровоточащую рану. Затем взял каску, набрал воды и несколько раз облил его голову, осыпанную песком.
Хрупов лизнул стекавшие капли и не смыкал губы.
— Сволочь ты, Хрупов… все-таки! — с гневом выпалил Старбеев.
Хрупов с трудом проговорил:
— Стреляй… Мне все равно.
— А матери, отцу? О шкуре своей печешься? Мне говоришь «стреляй», а сам хочешь быть чистеньким. Ты уж сам распорядись своей жизнью. Смерть тоже должна быть честной. Это хоть понять можешь?
— Страшно мне, — прошептал Хрупов.
— А взвод, что полег? Ему не было страшно! Такие парни погибли. А ты, мразь, небо видишь… Все! Пошли!
— Куда?
— К своим!