Эрл Гарднер - Совы не моргают
– Она жила здесь.
– Когда?
– Насколько мне известно, примерно три года назад.
– Вы хотите сказать… – Берта осеклась на полуслове.
– Да. Именно в этой самой квартире, – подтвердил Катлер.
Я выступил вперед:
– Возможно, я сумею вам помочь. Квартиру для этой леди снимал я. Она в нее только что въехала. Как я понял, вы тоже жили здесь?
– Нет, я жил в Лос-Анджелесе, продолжал там работать. Моя жена приехала сюда и поселилась по этому адресу. Насколько мне известно, она жила именно в этой квартире. – Он извлек несколько потрепанных бумаг из своего кармана, развернул их, кивнул и сказал: – Да, именно так.
Большой мужчина, стоявший за спиной Катлера, по-видимому, почувствовал необходимость что-то сказать и подтвердил:
– Правильно.
Катлер быстро повернулся к нему:
– Это здесь, Голдринг?
– Да, здесь. Я стоял на этом самом месте, когда она открыла…
Катлер торопливо перебил его:
– Я понимаю, конечно, что у меня мало шансов, но я не смог найти сегодня вечером хозяйку и подумал, что вы живете здесь уже некоторое время, вероятно, знаете кого-либо из прежних жильцов и будете любезны помочь мне.
– Я нахожусь здесь не более пяти часов, – заявила Берта.
Мне пришлось вмешаться:
– А я нахожусь здесь уже в течение некоторого времени. Может быть, вы, джентльмены, войдете и присядете на минуту?
– Благодарю вас, – ответил Катлер, – я надеялся, что вы предложите это.
Берта Кул немного поколебалась, но отступила от двери. Оба мужчины вошли, бросили быстрый взгляд в сторону спальни, пересекли комнату, в которой был балкон, нависавший над улицей.
– Там, напротив, бар Джека О’Лири, – заметил Голдринг.
Катлер рассмеялся:
– Я узнал его, но мысленно представлял себе все в обратную сторону. Похоже, улица сворачивает на девяносто градусов.
– Вы привыкнете, – успокоил его Голдринг и сел, заняв удобное кресло, в котором до этого сидела Берта, положил ноги на оттоманку и спросил: – Вы не возражаете, леди, если я закурю? – И он чиркнул спичкой о подошву, не дожидаясь ответа Берты.
– Нет, – довольно резко ответила она.
– Не присядете ли вы, мисс, – предложил Катлер, – или я должен называть вас «миссис»?
Я поспешил вступить в разговор, чтобы Берта не успела себя назвать.
– Миссис. Не присядете ли и вы?
Голдринг взглянул на меня так, будто я был мухой, ползающей по куску пирога, который он намеревался съесть.
– Я буду с вами откровенен, – сказал Катлер. – Предельно откровенен. Моя жена покинула меня примерно три года назад. Наша супружеская жизнь не была вполне счастливой. Она уехала сюда, в Новый Орлеан. Я с трудом ее отыскал.
– Верно, – вставил Голдринг, – мне пришлось изрядно повозиться из-за этой дамы.
Катлер продолжил своим мягким голосом:
– Причина, по которой я стремлюсь ее найти, в том… В общем, я пришел к выводу, что наш брак так никогда и не станет счастливым. Как это ни прискорбно, я решил с ней развестись. Когда любовь проходит, брак становится…
Берта поудобнее уселась на табурете и прервала его:
– Ах, оставьте! Со мной не надо крутить. Жена бросила вас, и вы поменяли замок на двери, чтобы она не могла к вам вернуться. Я вас не виню. Но какое отношение это имеет ко мне?
– Вы простите меня, если я позволю себе высказаться по поводу вашего живого характера? – улыбнулся Катлер. – Да, я не буду попусту тратить слов, миссис… э…
– О’кей, в таком случае давайте ближе к делу, потому что мы хотим идти ужинать, – вновь вмешался я. – Вы собираете материал для развода? Я понимаю так: Голдринг нашел ее и передал ей бумаги.
– Правильно, – подтвердил Голдринг, посмотрев на меня в замешательстве, но с уважением – и как это я, мол, догадался?
– И теперь, – сказал Катлер с ноткой раздражения в голосе, – когда прошли годы с тех пор, как я избавился от всего этого, выясняется, что моя жена собирается заявить, будто бумаги не были ей переданы.
– Вот как! – удивился я.
– Именно так. Это, конечно, абсурд. К счастью, мистер Голдринг отчетливо помнит обстоятельства.
– Верно, – проговорил Голдринг. – Это было примерно в три часа дня тринадцатого марта 1940 года. Она подошла к двери, и я спросил, действительно ли ее фамилия Катлер и действительно ли она живет здесь. Женщина ответила утвердительно. Перед этим я выяснил, что квартира снята на имя Эдны Катлер. Тогда я спросил, зовут ли ее Эдна Катлер, и она ответила: «Да». Я взял оригинал судебной повестки, копию заявления и передал бумаги прямо ей в руки. Она стояла вон там, в дверях. – И Голдринг указал на дверь, которая вела в холл.
– Моя жена утверждает теперь, что она в это время не была в Новом Орлеане, – сказал Катлер. – Однако мистер Голдринг опознал ее по фотографии.
Берта хотела что-то сказать, но я толкнул ее коленом, кашлянул, нахмурился, глядя на ковер, будто пытаясь что-то вспомнить, и произнес:
– Я понял, мистер Катлер. Вы хотите доказать, что это была ваша жена и что она жила в этой квартире.
– Да.
– И что бумаги были вручены именно ей, – добавил Голдринг.
– Я нахожусь здесь недавно – у меня деловая поездка, но хорошо знаком с Новым Орлеаном и прежде приезжал сюда несколько раз. Мне кажется, я был здесь два года назад. Да, именно два года назад. И жил в квартире на противоположной стороне улицы. Возможно, я мог бы узнать миссис Катлер по фотографии.
Лицо его осветилось радостью.
– Это как раз то, что мы хотим. Мы ищем людей, которые могли бы засвидетельствовать, что она жила здесь в то время.
Катлер сунул тонкую, холеную руку во внутренний карман пиджака и извлек небольшой конверт. Из него он вынул три фотографии.
Я долго рассматривал снимки, чтобы наверняка узнать эту женщину, если снова увижу ее.
– Ну? – нетерпеливо спросил Катлер.
– Пытаюсь вспомнить. Где-то я ее видел, но не думаю, что был знаком с ней. А видеть определенно видел ее раньше. Это точно. Но не могу вспомнить, занимала ли она эту квартиру. Может быть, вспомню позже.
Я снова толкнул Берту, чтобы она взглянула на фотографию, но, как оказалось, зря беспокоился. Едва Катлер протянул руку за снимками, как Берта выхватила их у меня и сказала:
– Давай разглядим ее как следует.
Мы принялись рассматривать фотографии. Я имею привычку пытаться составить представление о характере человека по его фотографии. Эта девушка была примерно такого же сложения, что и Роберта. Лица их имели смутное сходство. У Роберты был прямой нос, а глаза я бы назвал загадочными или задумчивыми, а эта казалась более легкомысленной и простодушной. Она могла бы смеяться или плакать в зависимости от обстоятельств и настроения, не задумываясь над тем, что последует далее. Роберта смеялась, не переставая при этом думать. Она всегда контролировала себя. Эта же девушка на фотографии производила впечатление безрассудного игрока. Она могла бы рискнуть всем, вытаскивая карты; выигрыш приняла бы как должное, а проиграв, впала бы в состояние тупого недоверия. Но, начиная игру, ни за что не задумалась бы о вероятности проигрыша. Роберта же принадлежала к тому типу людей, которые никогда не поставили бы на карту то, что боятся проиграть.
