Агата Кристи - Кривой домишко
Она вскинула руку, сигарета вылетела из мундштука на полированное красное дерево письменного стола и начала тлеть на нем. Филип невозмутимо подобрал ее и выбросил в мусорную корзину.
— И вдруг, — прошептала Магда Леонидис с расширившимися глазами и окаменевшим лицом, — и вдруг… первобытный ужас…
На ее лице в течение двадцати секунд держалось выражение безумного страха, затем мышцы лица расслабились, и она стала похожа на обиженного ребенка, который вот-вот заплачет.
Так же неожиданно с лица исчезли все эмоции, будто их стерли губкой, и, повернувшись ко мне, она спросила деловым тоном:
— Вам не кажется, что именно так следует играть роль Эдит Томпсон?
Я согласился, несомненно, именно так и нужно играть Эдит Томпсон. В тот момент я весьма смутно припоминал, что это за Эдит Томпсон, но мне очень хотелось для начала понравиться матери моей Софии.
— Она была очень похожа на Бренду, — заявила Магда. — Как мне это раньше не приходило в голову? Это весьма любопытная мысль. Наверное, об этом следует сказать инспектору?
Мужчина за письменным столом едва заметно нахмурился.
— Нет никакой необходимости в том, чтобы ты вообще с ним разговаривала, Магда. Я могу сам ответить на все его вопросы.
— Нет необходимости? — Она заговорила громче. — О чем ты говоришь? Разумеется, я должна с ним поговорить! О, мой дорогой, у тебя нет ни капли воображения! Ты не отдаешь себе отчета в том, насколько важны подробности! Он, несомненно, захочет узнать, как именно и где все произошло, захочет услышать обо всех мелочах, которые можно было заметить и которые тогда казались странными…
— Мама, ты не будешь рассказывать инспектору весь этот вздор, — сказала София, входя в комнату через открытую настежь дверь.
— София… дорогая…
— Я уверена, моя бесценная, что ты уже заранее все продумала и готова мастерски разыграть эту сцену. Но ты все поняла неправильно. Совершенно неправильно.
— Чепуха. Ты и не представляешь себе…
— Я все представляю себе. Тебе придется сыграть эту сцену совсем по-другому. В приглушенных тонах… не говорить слишком много… не раскрываться… быть настороже… защищать интересы семьи.
На лице Магды Леонидис появилось выражение по-детски наивной озадаченности.
— Дорогая, — сказала она, — так ты действительно думаешь…
— Да, я так думаю. А теперь забудь обо всем этом, — сказала София и добавила, заметив, что на лице матери постепенно появляется удовлетворенная улыбка: — Я приготовила тебе шоколад. Он на столе в маленькой гостиной.
— О, как хорошо… я просто умираю от голода…
Выходя, она остановилась в дверях.
— Вы не представляете себе, — сказала она, обращаясь то ли ко мне, то ли к книжной полке над моей головой, — как приятно иметь дочь!
Произнеся эту заключительную реплику, она вышла.
— Одному богу известно, что она может наговорить полиции, — сказала мисс де Хэвиленд.
— Все будет в порядке, — успокоила ее София.
— Но ведь от нее можно ожидать что угодно!
— Не беспокойся, — сказала София. — Она будет играть свою роль так, как того потребует режиссер. А режиссер — это я!
Она пошла вслед за матерью, но сразу же вернулась, чтобы сказать:
— Тебя хочет видеть старший инспектор Тавенер, отец. Ты ведь не возражаешь, если Чарльз будет присутствовать при разговоре?
Мне показалось, что Филип Леонидис был несколько озадачен. Однако его привычка не проявлять любопытства сыграла мне на руку.
— О разумеется, разумеется, — не очень уверенно пробормотал он.
Вошедший старший инспектор Тавенер — солидный, уверенный, деловитый, — и это как-то успокаивало.
Всем своим видом он как будто говорил: «Небольшой неприятный разговор, а потом мы покинем ваш дом навсегда… и я сам больше всех буду рад этому. Нам совсем не хочется торчать здесь, смею вас заверить».
Не знаю, как ему удалось, не произнося ни слова, просто придвинув стул к письменному столу, передать именно эту мысль, но у него это получилось. Я скромно уселся в сторонке.
— Слушаю вас, инспектор, — сказал Филип.
— Мое присутствие сейчас не обязательно? — резко спросила мисс де Хэвиленд.
— Сейчас не обязательно. Несколько позднее, если возможно, я хотел бы поговорить и с вами…
— Хорошо. Я буду наверху.
Она вышла и закрыла за собой дверь.
— Я вас слушаю, инспектор, — повторил Филип.
— Я знаю, что вы очень занятой человек, и не задержу вас надолго. Однако строго между нами могу сообщить вам, что наши подозрения подтвердились. Ваш отец умер насильственной смертью. Смерть на́ступила в результате введения в организм большой дозы физостигмина, более известного под названием «эзерин».
Филип кивнул. Его лицо не выразило никаких особых эмоций.
— Может быть, у вас есть какие-то предположения?
— Какие могут быть предположения? Я лично считаю, что отец, должно быть, принял яд по ошибке.
— Вы действительно так думаете, мистер Леонидис?
— Да, это мне кажется вполне возможным. Не забудьте, что ему было почти девяносто лет и что у него было весьма слабое зрение.
— И он, по-вашему, вылил содержимое пузырька с глазными каплями в пузырек из-под инсулина? Вы действительно считаете эту версию правдоподобной, мистер Леонидис?
Филип молчал. Лицо его стало еще более непроницаемым.
— Мы обнаружили пустой пузырек из-под глазных капель в мусоросборнике, — продолжал Тавенер. — На нем не было отпечатков пальцев, что само по себе примечательно. В обычных обстоятельствах на нем должны были бы остаться отпечатки пальцев: наверняка — вашего отца, возможно — его супруги или слуги…
Филип Леонидис взглянул на него.
— А что вы скажете насчет слуги? Насчет Джонсона?
— Вы предполагаете, что возможный преступник — Джонсон? У него, несомненно, была возможность. Но вот с мотивом дело обстоит иначе. Как было заведено вашим отцом, слугам ежегодно выплачивалась премия, размер которой с каждым годом увеличивался. Он четко объяснил слугам, что эти суммы выплачиваются вместо вознаграждения, которое он мог бы оставить им по завещанию. У Джонсона после семи лет службы премия достигла уже весьма значительной суммы и продолжала бы увеличиваться ежегодно. Совершенно очевидно, что Джонсон был заинтересован в том, чтобы ваш отец прожил как можно дольше. К тому же они были в прекрасных отношениях, а характеристики Джонсона с предыдущих мест службы безупречны. Это очень умелый и преданный слуга. — Он сделал паузу. — Мы не подозреваем Джонсона.
— Понимаю, — безучастно произнес Филип.
