Мэтью Перл - Тень Эдгара По
— «Лучшее, что может сделать для меня мой самый дорогой друг, — это выпустить мне мозги посредством пистолета!»
— Именно! Умирающий По не видел в друзьях ни поддержки, ни утешения — один только вред. И разве так уж трудно назвать причину; разве так уж трудно, мосье Кларк? По-моему, причина сыскивается в последних шагах поэта по нашей полной скорбей земле. Итак, что мы имеем? Эдгар По, переступив через собственную гордость, решается просить приюта у доктора Брукса, а находит пепелище. Встречает в поезде однокашника и сталкивается с искушением, которому не в силах противостоять, несмотря на неминуемую опасность. Уже в закусочной называет имя доктора Снодграсса и вынужден терпеть его брезгливые взгляды и молчаливое, но от этого не менее очевидное обвинение в пьянстве. Его родственник Генри Герринг обнаруживается в закусочной, но, вместо того чтобы приютить поэта у себя дома, отправляет его, притом без сознания и без сопровождения, в захудалую больницу. Теперь подумайте, мосье Кларк — кстати, жаль, что здесь нет представителей печатного органа общества трезвости, им бы тоже не повредило раскинуть мозгами, — подумайте, говорю я, вот о чем: разве доктор Снодграсс не был бы последним из всех, кого хотел видеть едва живой Эдгар По, будь Эдгар По действительно жертвой пьяного загула? Мы не отрицаем: мосье По действительно случалось впадать в запой; он неоднократно пытался завязать с возлияниями, и были в его жизни периоды, когда воздержание сменялось чрезмерным винопитием, и наоборот. Однако именно потому, что нам известна история его отношений с алкоголем, мы способны правильно интерпретировать тот факт, что По назвал мосье Уокеру имя доктора Снодграсса; мы способны взглянуть на эту деталь сквозь подходящие очки. Будь Эдгар По в загуле, нарушь он клятву не оскверняться спиртным — он позвал бы кого угодно, только не председателя балтиморского общества трезвости. Более того: из разговоров в закусочной По мог понять, что мосье Уокер служит наборщиком в газете «Сан», следовательно, является крайне нежелательным очевидцем плачевного положения поэта — если таковое вызвано невоздержанностью. Но и это не все. Если мосье По, перед тем как занемочь, прочел хоть одну газету, он должен был знать: второго октября Снодграсс отстранил кандидата от трезвенников Джона Уотчмена именно за пьянство и, как всякий политик, жаждал если не смыть это пятно, то хотя бы замаскировать его новым. О нет, Эдгар По назвал имя Снодграсс, причем не кому попало, а наборщику Уокеру, не просто так. В одно слово им было заключено целое послание: «Я не в загуле, я веду такую умеренную жизнь, можно сказать, полностью воздерживаюсь от соблазнов, что с чистой совестью называю человеку, связанному с прессой, имя другого человека, верой и правдой служащего трезвости, в надежде на его помощь».
— Однако вернемся к событиям в поезде. Мосье По распрощался со своим однокашником — предположим, тот выходил раньше, а может, просто удалился в другой вагон. Бледного, дрожащего, в полуобморочном состоянии, его обнаружил сердобольный и ответственный кондуктор. По мнению кондуктора, пассажир заболел — правда, причины болезни неясны. Бог весть почему сей добрый самаритянин решает, будто у захворавшего пассажира близкие остались в Балтиморе; впрочем, возможно, на подобную мысль кондуктора наводит маловразумительное бормотание самого По. В ближайшем депо (американцы почему-то применяют этот термин к железнодорожным станциям), быть может, в Гавр-де-Грейс, кондуктор из лучших побуждений пересаживает По в поезд до Балтимора. Учитывая большую долю вероятности именно такого развития событий, мы, согласитесь, едва ли сочтем слова Эдгара По, произнесенные в больнице, бредом безумца или пьяницы. Итак, По отвечает доктору Морану, что не знает, как и почему оказался в Балтиморе, — он не может объяснить эти факты, причем не по причине затяжного загула и не потому, что его опаивали наркотическими веществами, как считал Барон. Просто По говорит о втором приезде в Балтимор, после того как он Балтимор покинул. Он не понимает, почему, сев в поезд из Балтимора, оказался в поезде до Балтимора. Как видите, мы опровергли разом и обвинения трезвенников, и Баронову версию о похищении нечистоплотными политиками.
Насчет трезвенников мне все было понятно, но я не видел в словах Дюпона опровержения Бароновой версии и задал соответствующий вопрос.
— Надеюсь, вывод Барона еще не изгладился из вашей памяти, мосье Кларк, вы ведь записали его в блокнот.
Я действительно помнил этот вывод слово в слово.
И вот нечистоплотные виги, штаб-квартира которых находится в притоне рядом с пожарным депо «Огневой дозор» и напротив закусочной «У Райана», заперли беспомощного Эдгара По вместе с прочими своими жертвами — главным образом бродягами (в Америке их называют тунеядцами), а также с приезжими. Этим объясняется, почему в течение нескольких дней никто не видел популярного литератора, которого многие знали в лицо.
— Вам не кажется, мосье Кларк, что в последней фразе Барону изменяет логика? Ведь его же собственные действия в балтиморских и других издательствах заодно с изрядным количеством биографий По и статей о нем — согласитесь, что после смерти поэта этот сегмент книжного рынка испытал настоящий бум, — так вот, в результате действий Барона и биографов портрет По был растиражирован, и вряд ли кто мог не знать его в лицо с того самого момента, как начался ажиотаж вокруг его смерти. Напротив, пока он был жив, в лицо его знали только коллеги по цеху да горстка преданных читателей. Полагаю, вы не станете возражать, что эта категория населения не имеет привычки слоняться по улицам среди дня, а проводит дневные часы в конторах, библиотеках и лекториях. Никто не сообщал, что видел Эдгара По, но удивительно ли это при таком раскладе, да и вообще, стоит ли об этом упоминать отдельно? Вдобавок По не афишировал свой приезд в Балтимор, то есть никто, включая родственников, и не рассчитывал встретить его в эти дни. Данное обстоятельство, вкупе с особенностями человеческого разума и зрения, изрядно затрудняет узнавание. Случалось вам наткнуться на хорошего друга там, где вы никак этого не ожидали? Замечали ли вы, с какой натугой ваш мозг сопоставляет его облик с обликом, который давно хранится в вашей памяти? Совсем другое дело незнакомый человек — он сразу классифицируется мозгом как посторонний, обычный прохожий. Кстати, типичная ошибка газетчиков. Прочтите еще раз статью из нью-йоркского «Геральда» — сами убедитесь.
Я открыл блокнот с показаниями, которые намеревался нынче огласить в суде, отыскал строки, напечатанные через неделю после смерти По со слов нью-йоркского корреспондента в Балтиморе, прочел:
«В прошлую среду, в день выборов, он был обнаружен на четвертом участке в бреду, вызванном продолжительной невоздержанностью к спиртному, в ужасающем состоянии. Опознанный несколькими гражданами Балтимора, он был помещен в экипаж и транспортирован в больницу при колледже Вашингтона, где его окружили надлежащим вниманием и заботой».
— Несомненно, мосье Кларк, вы заметили фальшь. Корреспондент всячески старается не отступить от фактов. Например, пишет, что По был «помещен» в экипаж, и не лжет насчет сопровождения в больницу. С другой стороны, нам доподлинно известно: об опознании гражданами Балтимора речи не шло, что следует из показаний свидетеля.
— Вы говорите о записке, которую Уокер передал доктору Снодграссу? Той самой, что мы нашли в Снодграссовых бумагах?
— Конечно. Смотрите, что пишет Уокер: «В закусочной “У Райана”, на 4-м участке, находится джентльмен в весьма плачевном состоянии, называющий себя Эдгаром А. По. Он крайне расстроен…» И далее по тексту. Так вот, для Уокера Эдгар По — «джентльмен»; лишь сделав попытку заговорить с ним, Уокер более-менее определился, что именно следует писать Снодграссу. Его выражение — «называющий себя Эдгаром А. По» — позволяет сделать вывод о подозрении Уокера, что «джентльмена» зовут как-нибудь иначе, что имя Эдгар А. По он выдумал! Будь Уокер уверен в личности По, разве не написал бы он: «Эдгар По находится в весьма плачевном состоянии»?
По просьбе Дюпона я продолжил цитировать версию событий Барона, повлекших смерть Эдгара По: «Возможно, негодяи давали поэту наркотические вещества. Когда же наступил день выборов, По принялись таскать по разным избирательным участкам. Всюду его заставляли голосовать за виговских кандидатов, а чтобы фарс выглядел убедительнее, каждый раз его переодевали в другое платье. Вот почему поэт был обнаружен в грязных обносках не по размеру. Правда, ему позволили оставить щегольскую малакку. Эдгар По был так слаб, что даже отъявленные мерзавцы понимали: без трости он просто-напросто не сможет стоять на ногах… Именно так — вцепившимся в трость, прижавшим ее к груди — его и обнаружили…»
