Элеанор Каттон - Светила
– Я за случайную подработку не берусь, – объявил он, выкладывая шесть пенсов на стол.
– Идите на «Добрый путь», – настаивал Левенталь. – Никто вас ни о чем не спросит. У вас отличный повод.
Но Тауфаре не любил следовать чужим советам, пусть и преподнесенным из самых лучших побуждений.
– Подожду маркшейдерской работы, – сказал он.
– Чего доброго, долго ждать придется.
Тауфаре пожал плечами:
– Подожду.
– Вы не понимаете, – гнул свое Левенталь, постепенно раздражаясь. – У вас есть шанс оказать нам всем добрую услугу, да и себе заодно. Вы ж не сможете пойти на вдовицын прием без билета и не сможете заплатить за билет, если кошелек пуст. Ступайте на набережную Гибсона, поработайте день, уж сделайте нам всем одолжение.
– Я не хочу на прием.
– С какой стати нет? – не поверил Левенталь.
– Вы сказали, это глупость. Театральщина.
Повисла пауза. Наконец Левенталь заговорил снова:
– А вы знаете, что уже судебного адвоката пригласили? Некоего мистера Джона Другана из греймутской полиции. Ему поручено разобраться с делом Кросби Уэллса.
Тауфаре пожал плечами.
– В этот самый момент он ведет расследование, – продолжал Левенталь, – пытаясь выяснить, есть ли необходимость в судебном следствии. Он представит отчет в Верховный суд. А Верховный суд – это дело об убийстве, мистер Тауфаре. Об убийстве!
– Я ни к какому убийству не причастен, – возразил Тауфаре.
– Может, и нет, но мы оба знаем, что вы так же замешаны в этом деле, как и любой из нас. Ну, право! Мистер Мади что-то такое видел в трюме «Доброго пути», и у вас есть отличная возможность выяснить, что это было.
Но Тауфаре плевать хотел на то, что там видел или не видел мистер Мади.
– Дождусь честной работы, – повторил он.
– Ну и где же вся ваша хваленая преданность?
– Я клятвы не нарушил! – вспыхнул Тауфаре.
Левенталь потянулся через реал, накрыл ладонью кучку пенсов, смахнул их в карман фартука.
– Я не про ребят из «Короны», – возразил он. – Я имел в виду вашего доброго старого друга Уэллса. Речь идет о его вдове, в конце концов. О его вдове, о его наследстве, о его памяти. Вы, конечно, поступайте как знаете. Но на вашем месте я бы счел себя просто обязанным пойти на прием нынче вечером.
– Зачем? – презрительно бросил Тауфаре.
– «Зачем?» – повторил Левенталь, вновь берясь за верстатку. – Действительно, зачем бы хранить преданность вашему доброму другу Уэллсу? Мне просто подумалось, вы перед ним вроде как в долгу, после того как сдали его Фрэнсису Карверу.
Юпитер в Стрельце
Глава, в которой Томас Балфур забывает о необходимости держать язык за зубами; поднимаются старые темы, а Алистер Лодербек составляет письменную претензию.
Алистера Лодербека не было в Хокитике со среды, главным образом потому, что из своих апартаментов на верхнем этаже гостиницы «Резиденция» он наблюдал останки «Доброго пути» во всей красе, и зрелище это преисполнило его неизбывной горечи. Когда же ему предложили произнести речь в ратуше Греймута и перерезать ленточку на открытии шахты близ Кумары, он принял оба приглашения охотно и не раздумывая. В тот момент, когда к ним присоединились мы, – в момент, когда Тауфаре распрощался с Левенталем, – Лодербек стремительно шагал через кумарские болота, со спортивной винтовкой Шарпса на плече и патронной сумкой в руке. Сопровождал его Томас Балфур, сходным образом вооруженный и сходным образом раскрасневшийся от благородного усилия. Все утро они охотились, а теперь возвращались к лошадям, привязанным на краю долины: издалека те казались крохотными белым и черным пятнышками на фоне неба.
– Чертовски славный денек выдался! – воскликнул Лодербек, обращаясь столь же к себе, сколько и к Балфуру. – Роскошный денек, одно слово! Тут и дождь, так и быть, простишь, когда в конце концов солнышко так рассияется!
Балфур рассмеялся.
– Простить, может, и смогу, но забыть – нет. Я такого не забываю.
– Великая и прекрасная у нас страна, – промолвил Лодербек. – Вы на краски посмотрите! Новозеландские краски, промытые новозеландским дождем.
– А мы – новозеландские патриоты, – откликнулся Балфур. – И вид целиком наш, мистер Лодербек. Любуйся – не хочу.
– Именно так, – кивнул Лодербек. – Мы – патриоты Природы!
– И никакого флага не нужно, – усмехнулся Балфур.
– Не счастливцы ли мы? – продолжал Лодербек. – Вы только подумайте, сколь немногим доводилось насладиться этим пейзажем. Вы только подумайте, сколь немногие ступали на здешнюю землю!
– Да уж не столь немногие, как нам кажется, – возразил Балфур, – если птицы уже научились разлетаться во все стороны при виде нас.
– Вы им льстите, Том, – усмехнулся Лодербек. – Птицы – твари довольно тупые.
– Я припомню вам ваши слова в следующий раз, когда вы придете домой с парой уток и долгой историей о том, как вы их ловили.
– Да пожалуйста, историю-то вы все равно выслушаете, никуда не денетесь.
Эта добродушная пикировка Томасу Балфуру была что бальзам на душу. За последние три недели Лодербек сделался совершенно невыносим, и Балфур давным-давно устал от его капризных перепадов настроения, что колебалось между раздражением, гневом и недовольством. Всякий раз, когда надежды его терпели крах, Лодербек начинал вести себя совершенно по-детски, и гибель «Доброго пути» произвела в нем крайне неприятную перемену. Теперь он из кожи вон лез, стараясь окружить себя толпой; ему постоянно требовалось общество и внимание, он не желал оставаться один даже на краткий срок и возмущался, если такая необходимость возникала. Как публичный деятель он нимало не изменился – с трибуны он вещал энергично и убедительно, но в личном общении характер его совершенно испортился. Он выходил из себя по малейшему поводу и обращался со своими двумя преданными ассистентами откровенно уничижительно, а те списывали эти приступы дурного настроения на тяготы политической кампании и до поры не протестовали. В то воскресенье им, так и быть, дали увольнительную – по причине нехватки винтовок и нежелания Лодербека делиться своей; вместо того им предстояло дожидаться босса в кумарской церкви, размышляя по велению Лодербека о своих грехах.
Алистер Лодербек был чрезвычайно суеверен, и теперь ему казалось, будто счастье отвернулось от него в ночь его прибытия в Хокитику, когда он неожиданно обнаружил труп отшельника Кросби Уэллса. Перебирая в уме пережитые с тех пор злоключения – в частности, гибель «Доброго пути», – он озлоблялся на весь Уэстленд, как если бы этот Богом забытый округ нарочно задался целью помешать его успеху и опрокинуть его замыслы. Крушение «Доброго пути», на его взгляд, лишний раз доказывало, что для него Уэстленд – прóклятое место. (Убеждение это не так уж и противоречило здравому смыслу, как можно подумать, поскольку предательская изменчивость Хокитикской отмели объяснялась главным образом тем, что река Хокитика несла с расположенных выше по течению участков ил и гравий: они незримо забивали устье реки, и зыбкие эти намывы подчинялись лишь приливам и отливам; в сущности, «Добрый путь» встретил свой конец на отвалах тысячи участков, и потому можно утверждать, будто к кораблекрушению приложили руку все до одного жители Хокитики.)
Несколько дней спустя после гибели «Доброго пути» Томас Балфур признался Лодербеку, что грузовой контейнер с документами и личными вещами Лодербека исчез с набережной Гибсона из-за ошибки с накладной, за каковую ошибку, по-видимому, никто ответственности не несет. Лодербек воспринял это известие удрученно, но без особого интереса. Теперь, когда «Доброго пути» не стало, у него уже не было причин шантажировать Фрэнсиса Карвера: он-то всего-навсего хотел отобрать назад свой любимый корабль: купчая на судно, спрятанная в его сундуке среди прочего добра, уже не послужила бы ему козырем.
В последнее время Лодербек пристрастился к игре в кости по вечерам: азартные игры были его слабостью, которой он время от времени давал волю – всякий раз, когда испытывал стыд или злился на невезение. Естественно, он потребовал, чтобы Джок и Огастес Смиты пали жертвой того же порока, не мог же он сидеть за столом в одиночестве. Они покорно согласились, хотя ставки неизменно делали с исключительной осторожностью и рано спешили откланяться. Лодербек ставил деньги на кон с мрачной решимостью человека, для которого выигрыш значит очень много, и фишками не разбрасывался, так же как и виски; пил он медленно, чтобы растянуть вечер до рассвета.
– Вы ж назад не собирались сегодня вечером, я надеюсь? – спрашивал он в этот самый момент Балфура с особым упором, намекающим на сожаление.
– Собирался, – возразил Балфур. – То есть собираюсь. Надеюсь быть в Хокитике к вечернему чаю.
