Дэн Симмонс - Колокол по Хэму
Сущий ад.
Если перехваченная мной радиограмма не была дезинформацией, двое из сидящих там людей в эту самую минуту готовятся к высадке на берег. Интересно, как себя чувствуют они в этот последний день на борту субмарины, в последний раз проверяя карты, шифры и снаряжение, переодеваясь в гражданское и вновь и вновь смазывая свои пистолеты? Разумеется, им не по себе. Они всего лишь люди. Но вместе с тем им не терпится покинуть смрадную темноту подлодки и заняться делом, к которому их готовили.
«К чему их готовили?» Судя по всему, Тедди Шелл не знал, какое задание они получили. Войти в контакт с ФБР? Мне было трудно поверить в это.
— Мы на месте, — сказал Хемингуэй. — Доставай «ninos».
Мы решили, что, прежде чем выбрать наблюдательный пункт и укрытие, следует разведать прилегающий район. По пути в бухту Манати мы намеревались осмотреть мысы и внешний берег. Если это ловушка, то она, скорее всего, должна захлопнуться в дневное время после нашего прибытия. Я достал из тайника два автомата Томпсона и брезентовую сумку с запасными магазинами. Оружейный металл был маслянистым на ощупь.
— И несколько фугасов, — послышался от штурвала голос Хемингуэя.
Я вскрыл ящик с гранатами, вынул четыре штуки и уложил вместе с патронами. Гранаты были серые, тяжелые и холодные.
— Береги «ninos» от водяной пыли, — предостерег Хемингуэй. Он быстро вел «Лорейн» к берегу с северо-восточного направления.
Я положил автоматы между сиденьями, укрыв их от брызг за красным и тиковым деревом с хромированной отделкой, после чего осмотрел прибрежную линию в двадцатикратный бинокль. Если ты достаточно долго изучаешь карты, по прибытии на место оно кажется знакомым. До сих пор я не видел этих мысов и берега. Во время наших прошлых плаваний в этом районе мы находились слишком далеко в море, чтобы рассмотреть их в деталях. Теперь я видел все воочию, и реальность в общем-то совпадала с тем, что было изображено на бумаге.
Вход в бухту Бахия Манати оказался шире, чем я ожидал, — около сорока ярдов от мыса до мыса. Восточный мыс, Пойнт Иисус, выдавался в море дальше, чем Пойнт Рома, но я сразу понял, почему маяк установили именно здесь, на западном берегу протоки: скалы на Пойнт Рома были выше, выступая над уровнем моря примерно на девять метров, в то время как скалы первого мыса — всего на три или три с половиной.
К западу от Пойнт Рома виднелась длинная, плавно изогнутая протока Энсенада Хиррадура, исчезавшая среди болот и мангровых зарослей. Остальная часть береговой линии была четкой, вдоль Пойнт Иисус из воды выступали остроконечные камни, а к западу от Энсенада Хиррадура протянулись галечные отмели. Берег здесь практически отсутствовал, только под маяком виднелась узкая песчаная полоска.
Я осмотрел маяк в бинокль. Конструкции здесь и там проржавели, явно лишенные ухода, оптика и светильник были сняты. Создавалось впечатление, что маяк не работает уже очень давно. За ним на прибрежных утесах простирались заброшенные тростниковые поля. Джунглей как таковых не было, я заметил лишь редкие кустарники и несколько пальм над мангровыми зарослями, но большую часть суши занимал тростник, вернувшийся к дикому состоянию. Кроме разбитого маяка, единственным признаком цивилизации, видимым с моря, была дымовая труба мельницы Манати, торчавшая над тростником на западном берегу бухты.
— Мы войдем в бухту и осмотрим ее, — негромко сказал Хемингуэй. — Отправляйся на нос и приготовься спрыгнуть в воду с шестом, если каналы не обозначены. Не забудь захватить «ninos».
Я кивнул и взял автомат, повесив бинокль на шею. Автомат, лежащий на моих коленях, казался мне бесполезной игрушкой. Разумеется, в Квантико и Лагере "X" я учился обращаться с оружием, но всегда недолюбливал «томми». У них малая дальнобойность и низкая точность стрельбы. В сущности, они представляют собой тот же пистолет, только с огромной скорострельностью, и годятся лишь для того, чтобы поливать огнем цели на малой дистанции. Они хороши для кинофильмов, но не идут ни в какое сравнение с винтовкой для стрельбы на дальнем расстоянии или надежным пристрелянным пистолетом в ближнем бою.
Катер замедлил ход и вошел в среднюю протоку. Волны захлестывали камни к востоку и риф к западу от нас. За входом в бухту узкие каналы были размечены вехами — шестами, воткнутыми в грязь на берегах. Нескольких явно не хватало, а другие покосились до такой степени, что были едва видны над водой.
Хемингуэй уменьшил обороты почти до холостого хода и удерживал катер по оси протоки, а я осматривал мысы, скалы и поля по обе стороны, пытаясь уловить движение, блеск солнца на металле или стекле. Ничто не мешает наблюдениям так, как тростниковые заросли.
Мы взяли чуть левее — канал отклонился к востоку, но впереди он опять сворачивал на юг. Мы были готовы к этому и прибыли сразу после высшей точки прилива, но даже и теперь замечали места, где протока обмелела из-за того, что ее не чистили несколько лет. Путь впереди нас был относительно свободен, и пока мне не приходилось спускаться с носа с шестом в руках, но позади катера вода превратилась в мутную жижу цвета кофе, в который добавили слишком много молока.
— Катер поднимает со дна грязь? — напряженным голосом спросил Хемингуэй.
— Только с правого борта. Нужно прижаться к левому берегу.
Хемингуэй постучал пальцем по карте, расстеленной на приборной панели — Здесь указана глубина восемь саженей, шесть в той точке, где мы сейчас находимся, и пять — за поворотом канала. По-моему, здесь нет и двух. Ширина — от силы три метра. А дальше сплошная грязевая отмель.
— Точно. — Слева от нас появились Двенадцать апостолов.
Прибрежные скалы остались позади, тростниковые поля и мангровые заросли теперь спускались к самой воде, от бухты к двенадцати скалам, видневшимся сквозь листву, поднимался пологий склон, а у их подножий стояли несколько покосившихся хижин, оплетенных лианами. Вдоль берега к причалу вели тропинки, по которым, судя по всему, давно не ходили, а пристань обрушилась в бухту.
Я всмотрелся в черные окна хижин и снял автомат с предохранителя.
— Вот труба и рельсы, — негромко произнес Хемингуэй.
Протока начала расширяться, впадая в бухту. Я заметил ее окончание примерно в миле от нас к юго-западу, и глубокий пролив, исчезавший к юго-востоку от Двенадцати апостолов.
В середине бухты, прямо по курсу, виднелся поросший деревьями островок. По правому борту, там, куда смотрел Хемингуэй, в тростниковые поля уходили две ржавые железнодорожные ветки. В ста или ста двадцати метрах от южной линии возвышалась кирпичная труба. Рядом стояло несколько кирпичных зданий, некогда называвшихся Пуэрто-Манати, от рельсовых тупиков к бухте спускались две пристани, но стекла построек были разбиты, один из причалов повалился, другой оканчивался в воде глубиной не больше полуметра, а грунтовые дороги вдоль берега заросли травой.
— Черт побери, — проворчал Хемингуэй. — Если верить карте, здесь должна быть глубина пять саженей, а на самом деле меньше одной. Прыгай в воду с шестом.
Я перебросил автомат через плечо и спустился с носа.
— Это была мель, — сказал я. — Дальше глубина почти целая сажень.
Машина взревела, и катер двинулся вперед, поднимая за собой клубы мути. Впереди маячил островок, обозначенный на карте как Кейо Ларго. Справа над тростником поднимался еще один холм, примерно вдвое выше, чем Двенадцать апостолов. За ним у юго-восточного окончания бухты виднелось еще несколько разрушенных строений.
— Это мельница Манати, — негромко сказал Хемингуэй, медленно поворачивая катер к островку. Там стояли хижины, но они почти полностью заросли деревьями и лианами. Внезапно с песчаного берега канала поднялись двадцать или тридцать фламинго, ошеломив нас звуком и вспышкой красок.
Я вскинул автомат, наведя дуло в их сторону, потом пристыженно опустил оружие. Шумно хлопая крыльями, птицы промчались над юго-западным изгибом бухты и сели на другой пляж, обозначенный на карте под именем Эстеро Сан Иоаквин.
— "Cocos", — сказал Хемингуэй, заглушив двигатель и отдавая катер во власть слабого потока.
Я посмотрел на холм, на который он указывал. В лагуне между заброшенными причалами, неподалеку от трубы и холмистого мыса, плескались с десяток древесных ирбисов. Чуть ближе, среди отмелей, возвышавшихся над водой даже во время высшей точки прилива, бродили две розовые цапли, грациозно переступая ногами.
Почти вся площадь бухты лежала перед нами, но было очевидно, что большая ее часть непроходима даже для «Лорейн» с его мелкой осадкой.
— Готов спорить, здесь почти повсюду нет и двадцати сантиметров глубины, — сказал Хемингуэй, обводя просторы бухты рукой с распухшими пальцами.
— Да, действительно, — согласился я. — Но на резиновом плотике можно проплыть.
— Верно. Они могут появиться здесь ночью и двинуть прямиком к причалам или железнодорожным веткам, но, мне думается, они не станут этого делать.
