Стивен Сейлор - Загадка Катилины
В это время комок навоза ударил его в щеку. Человек схватился за голову.
— Пусть Юпитер обратит тебя в жабу! — прокричал крестьянин, сочувствующий Катилине. Это он кинул навоз, целясь в купца, который проявил необычайную изворотливость.
— Как ты посмел? — закричал купец.
— Убери своих грязных рабов! — воскликнул неожиданно окруженный крестьянин.
В толпе мелькнуло лезвие меча, я пошарил рукой в поисках Метона, но он был уже впереди меня. Мы вскочили на коней, погонщик привел в движение повозку. Посередине моста — там, где претор Луций Флакк задержал заговорщиков и неверных им галлов, — я оглянулся назад. Спор закончился небольшой дракой. В воздухе мелькали комки навоза и слышались проклятия. Сердитый крестьянин, пошатываясь, вышел из толпы в сопровождении нескольких сторонников. Он обеими руками сжимал голову, по его лбу текли ручейки крови. Гордый свидетель Гай тем временем совершил стратегический маневр и отступил к своему дому у реки, где и смотрел, зевая, на все происходящее.
Рим, подумал я, похож на Вифанию. Как я со временем приучился определять ее настроение по малейшему наклону головы, по тому, как она кидает на стол расческу и щетку, как задерживает дыхание, так я определял и настроение в городе — по мельчайшим признакам. После того, что я услышал на мосту, я держался настороже. Торговцы прогоняли посетителей от прилавков и закрывали свои лавочки. Таверны были переполнены. На улицах было мало женщин. Лишь стайки мальчишек сновали там и сям, а взрослые стояли на углах и разговаривали. Наблюдалось общее движение по направлению к Форуму, иные шли намеренно быстро, других несло по течению, словно соломинок. Такое у меня сложилось впечатление, пока мы доехали до дома Экона на Субуре. Мне показалось, что мы плывем против течения.
Менения поприветствовала нас. Диана устремилась к ней в объятия, я же спросил, где Экон, и получил ответ, который и ожидал.
— Он ушел на Форум, совсем недавно. Говорят, что сегодня после обеда к народу обратится сам Цицерон. Мы не ожидали вас так рано, но Экон сказал, что в том случае, если ты приедешь, его можно найти на Форуме.
— Мне кажется, что лучше… — начал я, но меня прервал Метон.
— Мы поедем на лошадях или пойдем пешком, папа? — спросил он, жадно всматриваясь в мое лицо. — Я лучше пойду пешком, а то у меня вся спина болит от верховой езды! Кроме того, там, вероятно, негде оставить лошадей, да и путь недолог…
Мы решили идти пешком.
Ощущение того, что мы попали в поток, усиливалось с каждым шагом по мере приближения к Форуму. Поток убыстряется в месте сужения реки, вот и мы пошли быстрей. Все вокруг нас разговаривали, и до меня долетали обрывки одних и тех же слов: «Предатели… аллоброги… Цицерон… Катилина…»
В такой толчее невозможно найти Экона, подумал я, но Метон крикнул его имя и помахал рукой. Поверх толпы вынырнула рука, и я увидел удивленное и обрадованное лицо Экона.
— Метон! Папа! Я и не знал, что вы приедете так рано. Вы уже побывали дома? Давай поспешим, а то он скоро начнет.
И в самом деле, далеко впереди я услыхал знакомый голос.
Мы направились к открытому пространству у храма Согласия. За храмом возвышался крутой Аркс. Справа находилось здание Сената и Ростра, с которой много лет тому назад Цицерон произнес речь в защиту Секста Росция. Слева начиналась лестница, ведущая на Капитолийский холм и на Аркс. Задержанных преступников привели в храм Согласия, и здесь же Сенат постановил быстро провести слушание дела. Из храма вышел Цицерон и, стоя на его ступенях, обратился к народу. За ним возвышалась статуя Юпитера, бросаясь в глаза своей новизной и искусной работой. Отец богов сидел на троне, напрягая сильные бронзовые мускулы, на его грудь падала солидная борода, в одной руке были зажаты пучки молний, в другой — сфера; он ярко блестел на солнце, посылая повсюду желтые лучи. Цицерон по сравнению с ним казался простым маленьким смертным, но голос его, как и всегда, был оглушителен.
— Римляне! Спастись от опасности, ускользнуть из пасти рока, избавиться от пучины бедствий — что может быть радостней? Вы спасены, римляне! Ваш город спасен! Радуйтесь! Хвалите богов!
Да, спасены, ибо во всем городе, под каждым домом, храмом, священным местом раскладывали костер бедствий. Языки пламени уже заплясали — мы придавили их ногой! Мечи уже были подняты и приставлены к горлу — но мы отбросили эти мечи и затупили их голыми руками! Этим утром перед Сенатом я поведал всю правду. Теперь я и вам, граждане, кратко расскажу о той опасности, которой вам предрасположено было избежать. Я расскажу вам, как во имя Рима и с помощью богов об опасности стало известно, как с ней боролись и как ее победили.
Во-первых, когда несколько дней тому назад Катилина сбежал из города — или, сказать точнее, я выгнал его из города, — я честно признаюсь вам в этом, ведь я больше не боюсь, что вы обвините меня в неправомерных действиях, даже, скорее, станете меня порицать, что я долго держал его в Риме и подвергал опасности ваши жизни, — итак, когда он покинул город, я надеялся, что вместе с ним удалятся и все его приспешники и мы будем избавлены от них навсегда! Увы, не так уж мало этих негодяев осталось в городе, продолжая разрабатывать преступные планы. С тех пор я проявлял постоянную бдительность; да, ваш консул не позволял себе спать или даже сомкнуть глаза, ведь я знал, что рано или поздно они примутся за действия. Но даже меня поразили неопровержимые доказательства. Вы должны поверить, ради вашей же безопасности!
До моего слуха дошли сведения о том, что претор Публий Лентул — да, граждане, Лентул-«Ноги» — не смейтесь, пока я не сказал главного! — старался подкупить послов аллоброгов, надеясь поднять восстание в Альпах. Вчера эти послы отправились обратно в Галлию, имея с собой письма и распоряжения, сопровождал их один из приспешников Лентула, Тит Вольтурций, у которого было письмо к самому Катилине.
О Геркулес, подумал я, наконец-то настал момент, о котором я давно молил богов, — настало время разоблачить всю глубину падения этих людей, представить перед Сенатом и народом неопровержимые доказательства их злонамеренности. Вчера я вызвал к себе двух преданных и добропорядочных преторов, Луция Флакка и Гая Помптиния, и объяснил им положение дел. Исполненные самоотверженного патриотизма, эти люди вняли моим приказаниям без всяких колебаний. С наступлением ночи они тайком пробрались к Мильвийскому мосту, разделили своих людей на две группы и расположили их по разные стороны Тибра, а сами скрылись в близрасположенных домах и принялись ждать.
В ранний час их терпение было вознаграждено. На мосту показались послы аллоброгов в сопровождении Вольтурция и его предательски настроенных друзей. Наши люди окружили их и захватили. Обнажились мечи, но преторы со своими воинами заранее предвидели такую возможность, Вольтурций же с компанией поразились неожиданному нападению и тому, что аллоброги отъехали в сторону и не встали на их защиту. Преторам попали в руки их письма, нераспечатанные. Вольтурция с людьми взяли под стражу и привели к дверям моего дома как раз перед рассветом. Я немедленно вызвал тех людей, печати которых красовались на письмах, и тех, кто был причастен к заговору, среди них печально известный Гай Кетег и, конечно же, Лентул, который прибыл позже всех, несмотря на репутацию своих ног. Возможно, ему хотелось спать после того, как он всю ночь писал письма.
Меня посетили несколько государственных мужей. Они побуждали меня продолжить начатое и самому распечатать письма, чтобы знать наверняка, в чем обвинять злодеев. Но я настоял, чтобы их открыли и прочитали только перед Сенатом. Я поспешно созвал Сенат здесь, в храме Согласия. Вспомните, в честь чего поставлен этот храм: в честь порядка и согласия всех сословий римлян — плебеев и патрициев, богатых и бедных, вольноотпущенников и свободных по рождению, — в честь всех тех, кого сегодня спасли от угрозы, нависшей над нашим государством.
Сначала Вольтурция вызвали, чтобы дать показания перед Сенатом. Человек был настолько испуган, что едва мог говорить. Чтобы развязать ему язык, ему пообещали неприкосновенность — ведь он был всего лишь посланником, назначенным для передачи письма, хотя ему многое было известно, как впоследствии выяснилось. Этот заикающийся посланник прибыл из Кротона, расположенного на самом юге Италии, на ее подошве, так сказать. И этой язвочки оказалось достаточно, чтобы поразить все планы «Ноги» Лентула.
Я вздохнул и посмотрел вокруг себя. Толпа смеялась, как смеялась всегда, когда Цицерон принимался играть словами. Говорят, что даже перед искушенными сенаторами он не мог удержаться и не сострить, если была такая возможность и если от этого врагу приходилось несладко. Улыбался даже Экон. Но Метон не улыбался, он настороженно хмурился, словно разгадывал загадку посложней игры слов Цицерона.
