Энн Перри - Опасная скорбь
– Если бы мы нашли, где их прятали, – наудачу сказала Эстер, – то, возможно, узнали бы, кто это был.
Монк невесело рассмеялся.
– Узнали бы, кто подложил эти вещи Персивалю за ящик комода? Вот уж не думаю.
Эстер смутилась.
– Нет, конечно, – сдалась она. – Но что же нам тогда искать?
Он довольно долго молчал, а Эстер с тоской ждала.
– Не знаю, – с усилием произнес Уильям. – Уликой могла бы послужить кровь в кабинете. Считается ведь, что Персиваль там Октавию не убивал. Вряд ли кто-нибудь рискнет предположить, что он силой утащил ее из кабинета в спальню и там уже зарезал…
Эстер встала, вновь почувствовав прилив сил и уверенности.
– Я посмотрю. Это будет нетрудно сделать…
– Будьте осторожны, – резким голосом предупредил Монк.
Вновь исполненная надежды, она уже хотела попрощаться.
– Эстер! – Уильям крепко сжал ее плечи.
Она вздрогнула и попыталась освободиться.
– Эстер… послушайте меня! – настойчиво втолковывал он. – Этот мужчина… или женщина… Словом, кто бы это ни был, он не просто скрыл факт самоубийства. Он сам совершил медленное и хладнокровное убийство. – На лице Монка застыло страдальческое выражение. – Вы видели когда-нибудь, как вешают? Я видел. И видел, как боролся Персиваль, когда почувствовал, что подозревают именно его. Я навещал его в Ньюгейтской тюрьме. Это ужасная смерть.
Эстер ощутила приступ дурноты, но решимости не утратила.
– Если убийца хоть что-нибудь заподозрит, – беспощадно продолжал Монк, – жалости он к вам не испытает. Думаю, вы и сами это знаете. Самое лучшее сейчас – отправить письмо на Куин-Энн-стрит. Напишите, что с вами произошел несчастный случай, и никогда туда больше не возвращайтесь. Леди Мюидор вполне обойдется без сиделки – ей достаточно горничных.
– Нет. – Они стояли лицом к лицу. – Я вернусь на Куин-Энн-стрит и все-таки попробую выяснить, что же в действительности случилось с Октавией… И, может быть, узнаю, кто отправил Персиваля на виселицу. – Эстер и сама чувствовала, что это безумие, но назад пути не было.
– Эстер!
– Что?
Уильям глубоко вздохнул и отпустил ее плечи.
– Тогда я буду находиться рядом с вами, на улице. А вы каждый час извольте подходить к окну и подавать мне знак, что все в порядке. Если не подойдете, я свяжусь с Ивэном, и он нагрянет туда с полицией…
– Вы не посмеете! – запротестовала она.
– Посмею.
– На каких основаниях?
Монк горько усмехнулся.
– По обвинению в мелком воровстве. Я без ущерба для вашей репутации смогу освободить вас позже. Скажу, что обознался.
– Весьма вам обязана.
Эстер постаралась не выдать своего облегчения и произнести это по возможности холодно, но выдала себя с головой. Оба вновь с глубочайшим взаимопониманием взглянули в глаза друг другу. Затем Эстер попрощалась, позволила Монку подать ей пальто и вышла.
Украдкой вернувшись в дом на Куин-Энн-стрит и избежав неприятных объяснений, она поднялась к Септимусу – справиться о его здоровье. Старик приветствовал ее от всей души. Эстер решила ничего не говорить ему о своих сегодняшних открытиях и подозрениях. Чтобы не обижать Септимуса, она побыла с ним некоторое время, потом извинилась и сказала, что ей еще нужно проведать леди Беатрис.
Эстер принесла для леди Мюидор на подносе ее ужин и попросила разрешения удалиться к себе пораньше, сославшись на необходимость написать несколько писем. Та не возражала.
Спала Эстер очень беспокойно, поэтому ей не составило труда подняться в два часа ночи. Со свечкой в руке она выбралась из своей спальни и отправилась вниз. Газовый рожок зажечь не решилась; среди ночи он сиял бы, как солнце, а кроме того, шипел. Эстер проскользнула по лестнице для женской прислуги, затем – по главной лестнице в холл, а оттуда – в кабинет сэра Бэзила. Опустившись на колени, она дрожащей рукой поднесла свечу к самому полу и осмотрела красно-голубой турецкий ковер, ища неправильности узора, которые могли оказаться пятнами крови.
Прошло десять минут, растянувшихся на целую вечность, потом Эстер услышала бой часов в холле и чуть не выронила свечу. Однако воск пролился на ковер, и капли пришлось выдирать из ворса ногтями.
Прямо перед ее глазами чернело пятно, слишком неправильное и несимметричное, чтобы оказаться фрагментом узора или ошибкой ковровщицы. Располагалось оно возле большого дубового стола, как раз перед рядом маленьких выдвижных ящиков, три из которых были снабжены замками.
Эстер поднялась на ноги. Взгляд ее остановился на втором ящике. Дерево вокруг скважины для ключа было исцарапано, словно после грубой работы взломщика, и даже заново врезанный замок не мог скрыть эти повреждения полностью.
Пытаться открыть его снова не имело смысла; у Эстер не было ни ключа, ни подходящего инструмента. Кроме того, пойди она на такой риск, хозяин кабинета просто не мог бы не заметить наутро, что царапин на ящике прибавилось. Но уже было ясно: именно здесь, на этом самом месте, стояла в ту ночь Октавия с письмом (или письмами) от лорда Кардигана или даже от командира полка, и письма эти подтверждали все ее догадки, возникшие после визита в военное министерство.
Эстер неподвижно глядела на крышку стола, на аккуратно поставленную коробочку с песком, которым присыпали письма, чтобы высушить чернила; на палочки красного воска для печатей, на чернильницу из резного агата с гнездами для перьев; на длинный изящный нож для разрезания бумаги, сделанный на манер легендарного меча короля Артура, вложенного в волшебный камень. Прекрасный клинок – дюймов десять длиной и с гравированной рукояткой. Сам камень представлял собой самородок желтого агата – самый большой, какой только доводилось ей видеть.
Эстер представила, как на этом месте стояла Октавия – одинокая, преданная, уничтоженная. И она тоже смотрела на эту замечательную вещицу.
Эстер медленно протянула руку к камню. На месте Октавии она бы не пошла на кухню за разделочным ножом миссис Боден; к ее услугам было более изящное оружие. Осторожно вынув нож, она ощутила его тяжесть и отточенность кончика клинка. Вокруг было тихо, за окном с раздвинутыми шторами валил снег, и, наверное, прошло довольно много времени, прежде чем Эстер заметила темную тонкую полоску на лезвии у самой рукояти. Она поднесла клинок к пламени свечи. Нет, это была не грязь и не след типографской краски, Эстер безошибочно узнала глубокий темно-коричневый цвет засохшей крови.
Неудивительно, что миссис Боден так поздно хватилась своего ножа. Он все время был на месте; кухарка просто все перепутала от растерянности и испуга.
Но ведь на кухонном ноже была кровь! Чья, если Октавия закололась этим изящным клинком?
Да какая разница, чья! Это ведь кухонный нож, а на кухне никогда не обходится без крови. Им могли резать мясо, потрошить рыбу или птицу. Кто отличит человеческую кровь от какой-либо другой?
Но если на лезвии кухонного ножа была кровь не Октавии, то чья же тогда на пеньюаре?
Внезапно Эстер словно окунули в ледяную воду. Разве леди Беатрис не упоминала, что пеньюар Октавии был в тот вечер порван? Точнее, было порвано кружево. А поскольку Октавия так и не научилась как следует владеть иголкой, кружево взялась починить сама леди Беатрис. То есть в час смерти на Октавии не могло быть этого пеньюара. Об этом знала только леди Беатрис, но именно ей, щадя ее чувства, никто не посмел показать окровавленную одежду дочери. Араминта засвидетельствовала, что Октавия направлялась пожелать матери доброй ночи именно в этом пеньюаре – и так оно и было, во всяком случае, в момент их встречи на лестнице. Потом Октавия зашла к матери и оставила пеньюар у нее.
Роз тоже сказала чистую правду: этот пеньюар принадлежал Октавии. О том, был ли он на ней в час смерти, речи не шло.
Или все-таки прачка лгала? Последний раз она видела пеньюар, когда тот был в стирке. Именно ей вменялось в обязанность стирать его и гладить, а также, если понадобится, чинить. Как же она могла просмотреть, что кружево повреждено? Для прачки это просто непростительно.
Значит, утром ее следует расспросить.
Внезапно Эстер очнулась. Она поняла, что стоит в ночной рубашке посреди кабинета сэра Бэзила – там же, где перед тем, как покончить с собой, стояла Октавия – и что в руке у нее тот же самый клинок. Если кто-нибудь застанет ее здесь, что она скажет в свое оправдание? И не дай бог, если это будет тот, кто обнаружил тело Октавии!
Свеча догорала. Подсвечник наполнялся расплавленным воском. Эстер вставила нож на место и, подняв свечу повыше, быстро направилась к двери. В холле было темно, лишь слабо мерцало выходящее на улицу большое окно, за которым шел снег.
На цыпочках Эстер пересекла холл; мозаичный пол обжег холодом ее босые ступни. Двигаясь в маленьком круге слабого желтого света, которого едва хватало на то, чтобы увидеть, куда ставить ногу, она поднялась по главной лестнице. Ей пришлось немного поплутать по площадке, прежде чем она нашла лестницу для женской прислуги.
