Артур Филлипс - Египтолог
Кувалда бьет словно по моей ноющей ноге, Маргарет. Я вбежал в девятую камеру и колотил по следующей двери до тех пор, пока не появилась трещина, я взглянул на нее — и заплакал. Я рыдал, полагаю, несколько часов. Сознаюсь. Я столько не плакал с детства, с тех пор, как осознал, что слезы из всех жидкостей — самая бесполезная и не приносящая отрады.
Сознаюсь: лунного света достаточно, чтобы увидеть тебя как наяву.
Чего бы я мог достичь, если бы начал все с нуля, вернувшись домой? Домой? Смог бы я доказать тебе, что тебя достоин? Тебе нужен успех. И твоему отцу. Без него я тебе скучен. Когда-то мой блеск тебя поражал. Наверное. А после моего открытия? Поддельная каблограмма в конце концов обернется реальностью. Ловкий трюк.
Как бы она ко мне отнеслась, будь я кем-то другим? Во мне кроются неисчислимые возможности. Будь я другим, она бы расстроилась? Конечно, расстроилась: каждый уважает родовитых и благородных завоевателей. Таких, как я.
Не важно. Я тот, кто я есть, ты любишь этого человека, он к тебе и вернется. Я начну с нуля, заберу тебя с собой, увезу прочь от отца и от всего, что отравляет тебе жизнь. Я сожгу все эти бумаги, и мы начнем жизнь наново далеко-далеко. Сейчас я лягу спать, а когда проснусь, выброшу все это вон. Неудачная экспедиция — еще не конец всему, не доказано даже, что я не прав. Настоящая гробница может скрываться в считаных ярдах отсюда. Я еще вернусь — с Карнарвоном или другим богачом. Маргарет, ты же не покинешь меня лишь потому, что я — всего лишь тот, кто с тобой прощался, и пока никем более не стал? Хватит. Мне нужно только заработать денег, чтобы купить билет до дома, где мы начнем все сначала. Завтра, 20-го числа, я начну сызнова. Я решил. Уговорились? Завтра я брошу все это и с первым лучом солнца начну марш-бросок домой, к тебе, как однажды совершил марш-бросок от Турции до Египта. Я дам тебе каблограмму, только, молю тебя, жди, жди и не принимай необдуманных решений. Ты же смелая? Будь смелой, милая моя девочка, ради меня. А теперь мы поспим, и твоя статуэтка оживат рядом со мной. Закрой глаза, я тоже закрою глаза, едва ли мож надея гла автра
Среда, 20 декабря 1922 года
С добрым утром, родная! Что за чудесные, сумасшедшие, безумные приключения! История открытия легендарной гробницы Атум-хаду становится блестящим комическим фарсом, и это бодрит! С чего бы мне начать мой идиотический рассказ?
Прошлой ночью мне выпало поспать всего-то полчаса: я писал тебе и одновременно мечтал о тебе, потом я закрыл глаза, открыл, посмотрел на часы — и только тут понял, что меня разбудил мужской голос, что выкрикивал мое имя, и топот, разносившийся по святой и богатой гробнице Атум-хаду. Топот становился громче. Мои веки налились тяжестью и не желали открываться, но каждый сердитый окрик вырывал меня из полудремы: «Христовы соленые слезки! И где мои горы золота? А это что, черт меня дери? Это ребенок рисовал?» (Нужно будет научить твоего отца скрывать типично филистерскую привычку хулить творца, если его творения — не во вкусе Ч. К. Ф.) Доковыляв до Исторической Камеры, я узрел Ч. К. Ф., который жевал незажженную сигару, водил электрическим фонарем из стороны в сторону и наконец направил меч желтой пыли мне в лицо. «Эй, ты! — завопил он, — Мистер Картер сказал, здесь я найду Трилипуша! Где Трилипуш? Ты по-английски понимаешь? Не молчи, сынок!» Очень смешно, М., разве нет? В темной комнате, увидев мою бороду и рабочий халат, он принял меня за туземца! Я мог бы прикусить язык и помотать головой, но так мы бы не достигли взаимопонимания, а нам с твоим отцом оно требовалось более всего. Сейчас все прекрасно, мы возобновили наше партнерство, оно выдержало все испытания и крепко как никогда.
Когда Ч. К. Ф. уезжал из Бостона пару недель назад, он был, кажется, — ей-богу, нам обоим сейчас смешно, мы хохочем, твой отец заглядывает мне через плечо, удостоверяется, что я описываю все как было, — он, кажется, злился на меня, и ты об этом знала, правда ведь?
Разумеется, я (как и Ч. К. Ф.) предпочел бы вовсе об этом не упоминать, однако упоминание необходимо — для того (соглашается Ч. К. Ф.), чтобы все объяснить тем, кто отправил Ч. К. Ф. сюда или знал, что он сюда прибудет. Да, до того, как мы смогли возродить нашу дружбу, потребовалось разыграть забавную и очистительную сценку; поскольку о том, как меня найти, Ч. К. Ф. узнал от Картера, кто-то мог нас подслушать и неправильно понять. Я постараюсь воспроизвести это сумасбродное недоразумение слово в слово; оно так похоже на сцены из комедий, которые ты обожаешь!
«Финнеран? Как вы меня нашли?»
«Святая матерь ревущего Иисуса! Ты! Что с тобой случилось?»
«У меня для вас всевозможные благие вести».
«Бог мой, этот Картер… надо было инвестировать в него».
«Это, Честер, была бы непоправимая ошибка. Он не нашел и крупицы того, что нам с вами удалось найти, потратив куда меньше денег».
«Почему тут пахнет, как в геенне?»
«Понимаете, у меня нога поранена, ничего серьезного, но…»
«Святые вершки и корешки! Какого дьявола…» Твой отец перестал светить мне в лицо, переведя фонарь на стену. Он прошел мимо меня, следуя за лучом света в Святилище Бастет. «Что сделали с кошкой?» — заверещал он вдруг, нежная душа.
«Сложный вопрос, Честер. Древние уважали кошачьих, уважение это, так сказать, зиждилось на религии и…»
«Паразит! Продажная скотина! Нарыл тут золота, да? Я твои хамские каблограммы…»
«Каблограммы?» Я был сбит с толку. Твой отец, если придерживаться исторической достоверности, — он, кстати, кивает, застенчиво соглашаясь, — твой отец просто сходил с ума от напряжения, до которого сам себя довел. Очевидно, Маргарет, у него имеются некоторые финансовые проблемы. Ты это знала — но не знала их масштаба. Нужно было рассказать мне обо всем ранее. В любом случае при подобном напряжении человек может поверить во что угодно, кидаться на тени, принимать обыденные совпадения за хитрый заговор; именно это и случилось с твоим несчастным отцом: он начал рассказывать абсурдную историю о каких-то клеветнических каблограммах, отосланных из Луксора. Он даже бросал их на пол, одну за другой, явно драматизируя; сейчас, когда мы с ним наново их изучаем, я прихожу в ужас. Упоминаю о них потому, что ты, наверное, уже слышала про них в Бостоне. Это сущий кошмар: анонимные донесения для церкви, прессы, полиции и наших же компаньонов. Мы с Ч. К. Ф. сейчас сожжем эту гадость, покончим с ними, хотя есть основания думать — Ч. К. Ф. со мной соглашается, — что тут замешаны силы, кои намерены не допустить удачного исхода, они-то и предприняли одновременную атаку на Ч. К. Ф. в Бостоне и на меня в Египте. Наш главный подозреваемый — Картер, а Феррелл — его тайный агент за границей, в этом мы с Ч. К. Ф. единодушны.
Твой отец был зол, я знаю, ты это знаешь, но он все же приехал сюда — позволит гордость ему в этом признаться или нет, — чтобы посмотреть на наше открытие in situ и приложить столь необходимые физические усилия к уже сделанным финансовым вливаниям, дабы наши раскопки стали семейным триумфом. «Гениальный ты наш! Мне бы от тебя, английский голубок, держаться подальше, да только Маргарет сказала, что ей такая балаболка нужна до зарезу. А потом ты начал выкидывать фортели…»
«По этой причине вы заставили ее порвать со мной?»
«Заставил? Ты спятил? Это было легче легкого. У нее ухажеров — прорва. Боженька, даже этот детектив за ней увивается, от парней отбоя нет, думаешь, отказать тебе — это для нее какая-то жертва?» Разумеется, твой отец пытался лишь распалить меня, что понятно — бедняга был в таком напряжении и к тому же сбит с толку ложью Феррелла и тер Брюггена. «Эй, погодь, Пыжик, не надо это записывать!» — только что сказал он мне. Старый чертяка пытается подделать официальный отчет! Он извиняется перед тобой за все, что сказал, и требует, чтобы я записал и это тоже.
«Ты ничего не нашел для моей коллекции? — спросил он меня, — Я понадеялся было, что хоть это тебе удастся! А вон то, — воскликнул он, и луч фонаря вновь скользнул в Историческую Камеру, заставляя меня вжаться в стену и нанося тем самым непомерный ущерб древним шедеврам, — рисовала небось пьяная мартышка? Вот это вот что — оргия?» Полагаю, он имел в виду колонну пять. «Только не смеши меня! Чего он ласкает жирафу, когда рядом две девчонки? Мать Господня, стены что, мокрые? Боже, да с них течет! Что ты сделал с моими деньгами? Разрисовал подвальные стенки? Ты спятил?..» Что, если тот, кто привел сюда Финнерана, все еще маячил снаружи и услышал такое! Слушатель был бы в высшей степени озадачен, если не сказать больше. Объяснение не заняло много времени, и Финнеран, как ни сопротивлялся, все-таки узнал, что такое «консервация гробницы». Разумеется, изображения блестят, потому что я покрыл их из распылителя защитным слоем целлулоида, а под светом электрического фонаря Ч. К. Ф. свеженанесенное консервирующее вещество кажется влажным, что, конечно, очень мило, но вводит в заблуждение.
