Маргарет Дуди - Афинский яд
— А! — воскликнул я. — Тогда понятно, почему Филин так внезапно потерял от тебя голову и потакал всем твоим прихотям!
— Ну, — Марилла передернула плечами. — Разные мужчины любят разные вещи. Как сказал поэт, «воли небесной различны явленья».[10] Филин никогда не стремился ограничивать мою свободу. Ему было нужно одно: чтобы я вернулась и вновь стала его развлекать. Я сразу сказала, пусть, мол, не рассчитывает на взаимность, пока Ортобул не заплатил за содеянное. О, пришлось, конечно, насочинять историй про всякие мерзости, которые якобы делал со мной Ортобул. Что-то мне и правда довелось вытерпеть, только не от божественного Ортобула, а от Эргокла. А еще я сказала Филину, что Ортобул смеялся над ним, — Филин не выносит, когда над ним смеются. Как он бушевал! Впрочем, со мной он чаще всего был, как шелковый. Иногда вдруг как рассвирепеет, а потом давай вымаливать прощение, после хорошей трепки он снова становился паинькой — до следующей вспышки. Но что в Филине хорошо, так это щедрость. Если я говорила, что истратила все, что мне было выдано на месяц, он без лишних слов давал мне денег.
— Полагаю, женившись на Гермии, Ортобул, как бы это сказать… выпустил тебя из виду, — мягко произнес я, не желая задеть женщину.
— Женившись на Гермии, — с горечью согласилась Марилла, — мой дорогой Ортобул потерял ко мне всякий интерес. Я могла беспрепятственно устраивать свою жизнь под именем Ликены. Кстати, помните то письмо? Подписанное Ликеной? На самом деле, меня тогда не было в домике. Просто я велела Сикону пойти и передать вам письмо. Сикон заклеймен, весь в шрамах от бича и вообще выглядит устрашающе, но он далеко не дурак. Он, между прочим, тоже бывший раб Ортобула. Парня кому-то продали, он сбежал и заработал клеймо с железным ошейником. Филин купил его по дешевке. Сикон выполняет мои поручения. Я написала письмо заранее, на тот случай, если вы явитесь. Но я понимала, что «Ликене» нельзя встречаться с вами лицом к лицу.
— Выходит, ты долго готовилась к убийству под чужой личиной? — вскричал я.
— Честно говоря, подготовка не заняла много времени. Да и домогательства Эргокла тоже пришлись весьма кстати. Их с Ортобулом вражда настолько бросалась в глаза, что подозрение просто не могло не пасть на коротышку. Это была отличная возможность. Так, по крайней мере, мне казалось. — Она обеими руками потянулась за кубком. — Любовь и месть. У меня было и то, и другое. Месть не сладостна — месть горька. Сладостна любовь.
Тонкая струйка вина стекла у нее из угла рта по подбородку. Аристотель с криком вскочил на ноги.
— Тебе плохо! Ты выпила яд! Марилла… мы тут сидим, а ты умираешь!
— Цикута! — вскричал я и, обежав вокруг стола, подскочил к женщине, которая сползла с кресла. Я встряхнул ее. Ничего. Я ущипнул ее за голень. Она даже не заметила.
— Да, цикута, — тихо проговорила Марилла. — Скоро я замолчу навеки. Прежде чем начать рассказ, я растворила в кубке вина порцию конейона. Мои члены теряют чувствительность. Теперь мне никакие пытки не страшны.
— Как же я был слеп! Врачеватель, называется, потомок Асклепия! Как же я, старый дурень, пришел без Фокона! — в отчаянии закричал Аристотель. — О Стефан, беги за…
— Кажется, этот громила возвращается, — сказал я, заслышав тяжелую поступь. — А что если он на нас нападет? Мы сможем дать ему отпор?
— Перестань молоть чепуху. Впусти его.
Я открыл дверь, и в комнате появился верзила-раб в железном ошейнике.
— Твоя хозяйка очень больна, — в смятении воскликнул я. — Прошу, беги скорее в Ахарны и приведи врача…
— И магистрата, — приказал Аристотель. — Срочно. Учитывая, какая Марилла хрупкая, яд может подействовать быстрее. Попроси врача или любого другого гражданина привести магистрата. Ее отравили. Если… ты боишься обращаться к таким людям, вот записка…
По счастью, мы не успели израсходовать все таблички, Аристотель взял одну и быстро набросал несколько слов.
— Ни один достойный ахарнянин не откажет тебе в помощи. Но прошу, поторопись! — взмолился он, и раб убежал.
— Врачи тут бессильны, — вздохнула Марилла. — Я умираю.
Меня снедает жажда скорой смерти,
Манит роса на лотосов листах,
Что Ахерона берега покрыли.
— Сколько ей осталось? — спросил я.
— Немного, — с гордостью отозвалась Марилла.
— Немного времени у нас есть, — ответил Аристотель. — А знаешь, Стефан, ведь существует противоядие. Помнишь, Феофраст рассказывал? На исцеление надеяться не приходится, но можно отсрочить конец, смягчив действие конейона.
— Ах, да, особый индийский перец, — сказал я, припоминая лекцию Феофраста о свойствах растений. — Тогда она сможет дать показания в суде.
Женщина устремила на нас умоляющий взгляд:
— Не хотите же вы продлить мою постылую жизнь! Молю, дайте мне умереть. Я рассказала все, что вы хотели знать.
Мы сидели молча, с нарастающим ужасом глядя на умирающую Мариллу, которая зевала, рыгала, а потом стиснула зубы, словно надеясь, что если ей удастся молча вынести муки, смерть не заставит долго себя ждать. Не знаю, сколько прошло времени. Марилла больше не могла сидеть прямо, не могла поднести чашку ко рту. Она бессильно повисла на ручках кресла, словно марионетка с перерезанными нитями.
— Давай положим ее, — наконец сказал Аристотель.
Я соорудил некое подобие постели из двух кресел и старой подушки (разумеется, нечего было и думать о том, чтобы использовать зловонный тюфяк, валяющийся перед домом), а Аристотель с удивившей меня нежностью перенес умирающую на это импровизированное ложе. Мы подтащили печку, надеясь, что это хоть немного согреет трясущуюся в смертном ознобе женщину. Ее дыхание становилось все более и более прерывистым. Воздух был пропитан стойким крысиным запахом. После того как мы уложили Мариллу, меня вырвало в уголке.
— Холодно. Мне холодно, — сказала она. Аристотель подвинул к ней жаровню и подбросил туда угля. — Я больше не чувствую ног, — прошептала женщина и в полной неподвижности стала ждать конца.
Послышался шум. Кто-то приближался. Наконец-то! Еще шаги, потом свет. Кто-то шел сюда с факелом!
— Хвала Асклепию… хотя нет, в данном случае это не совсем уместно. Но слава богам, хоть кто-то идет, — проговорил Аристотель. Дверь распахнулась, в комнату вошел раб, а за ним — мужчина средних лет, гражданин, судя по одежде и бороде.
— Вы искали врача? — спросил он. — Тут по соседству есть один, я за ним послал. Но раб говорит, вы хотели, чтобы пришел ахарнянин и магистрат. Я сам — чиновник в этом деме и сведущ в медицине.
— Вы-то нам и нужны, — сказал Аристотель. — Эта женщина выпила яд. Попробовать вызвать у нее рвоту я не осмелился. Боюсь, мы опоздали.
— Почему она выпила яд?
— Потому что она убила Ортобула Афинского, а потом — Эргокла, также гражданина Афин.
Мужчина вошел и снял плащ. Увидев, что он решил остаться, Сикон открыл дверь и растворился в ночи — видимо, побежал за врачом. Ахарнянин взглянул на хрупкую фигурку, растянувшуюся на самодельном ложе. На его лице отразилось искреннее изумление:
— Ты? Такая крошка?
— Да, — едва слышно прошелестела Марилла. — Я убила. Убила Ортобула. Цикутой. Я помогла… я убила… Эргокла. Все я. Остальные… просто мои сообщники… орудие. Эти двое… все записали. — Что-то вроде упрека промелькнуло в обращенных на нас потускневших глазах.
— Нужно, чтобы она повторила все это при свидетелях, в местной тюрьме…
— Если б только можно было достать противоядие! — воскликнул я. — Может, у вас есть индийский перец, тогда мы продлим ее пребывание в мире живых и устроим публичное слушанье.
— Нет! — попыталась закричать Марилла, но смогла издать лишь слабый писк. Непослушной рукой она попыталась стянуть с пальца кольцо.
— Осторожно, в кольце может быть яд! — предостерегающе крикнул Аристотель.
Я бросился к Марилле и сорвал с ее пальца золотое кольцо, на котором поблескивал один-единственный камень. Она издала отчаянный вопль, на этот раз довольно громкий, потом с неимоверным усилием вытащила из печи головешку и, прежде чем я успел что-то предпринять, дрожащими руками засунула ее себе в рот. Раздалось отвратительное шипение, в воздухе повис дым и запах горелого мяса. Женщина задыхалась, хватая ртом воздух, насколько позволяло парализованное тело, а ее глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Вскоре огонь достиг легких, уже почти лишенных воздуха, и прямо на наших глазах Марилла торжествующе испустила дух.
Эпилог
Эрос. Жизнь продолжается
— Как же, как же я не догадался? — запоздало корил себя Аристотель.
Лишь на следующее утро мы смогли, наконец, остаться вдвоем и спокойно обсудить происшедшее. О событиях минувшего, бесконечно долгого и мрачного вечера я предпочел бы не вспоминать. Мы сопроводили тело несчастной Мариллы в местную тюрьму, а потом стали давать показания, представ, наконец, перед архонтом, которого спешно подняли с постели. Показания также взяли у нашего нового знакомого — почтенного магистрата, который, к счастью, появился в домике в последний момент. Мои записи разобрали и засвидетельствовали, и странное заявление Мариллы было заверено. Ближе к утру в Афины обещали отправить гонца, чтобы тот поспел к самому открытию городских ворот и, едва взойдет солнце, сообщил о случившемся Басилевсу. Новость, без всякого сомнения, должна снять обвинение с Гермии.
