Борис Камов - Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров
Он вдруг ощутил, что голоден не меньше Васьки.
Васька обнял громадными немытыми лапищами стакан, чтобы согреться. Несмотря на теплый вечер, он дрожал. Поднес чай ко рту и вдруг со всей силы грохнул стакан о полированный стол.
— Все равно расстреляете! — закричал он. — Так чего суете чай?!
В комнату с наганом в руке вбежал начальник караула и боец, который приносил чай и хлеб, — теперь в руках у него была винтовка. Васька обмер.
— У нас тут стакан разбился, — негромко пояснил Голиков. — Чай оказался слишком горячим. Я попрошу вытереть пол, собрать осколки и принести другой стакан. А лучше кружку.
Боец вернулся с тряпкой и веником. Смел в жестяной совок осколки, вытер лужу, затем принес медную кружку.
Когда они снова остались одни, Аркадий Петрович налил чай в кружку, протянул ее Шилову и взял свой давно остывший стакан.
— Ты, Василий, ешь и пей, — сказал он, — а я буду рассказывать. Понимаешь, всякого народа у нас в тюрьмах достаточно. Посадить еще и тебя? Тебя надо кормить. А ты будешь лежать на нарах… Поставить тебя к стенке? Еще меньше толку. Ты уже ничего полезного для людей не сделаешь. И мы хотим, чтобы ты вернулся домой и работал. Да и жениться, наверное, тебе пора. Поэтому допивай свой чай, доедай хлеб и отправляйся к родителям.
— Под конвоем? — зло спросил Васька. — Вон двое все у дверей стоят.
— Они стоят потому, что ты, не успев прийти, уже начал бить посуду. Но если ты успокоился, то дороги у вас будут разные: ты отправишься в свой Пахотный Угол, а они останутся здесь. О двух вещах тебя только прошу: откопай винтовку и сдай ее в сельсовет. И не забудь каждое утро там отмечаться.
— А это зачем?
— Чтобы я знал, что ты ночуешь дома. Ведь я теперь отвечаю за тебя.
Васька поднялся, не веря счастью и машинально засовывая в карман кусок хлеба. Он дошел до двери и вдруг оглянулся, будто опасаясь, что Голиков сейчас его с хохотом остановит.
— Мы в такие игры не играем, — горько усмехнулся Аркадии Петрович и, выйдя вслед за Васькой на широкую лестницу, громко сказал часовому:
— Товарищ, гражданин Шилов отпущен домой.
Несмотря на поздний час, Голиков позвонил командующему боеучастком.
— Хорошо, — ответил сонный голос в трубке. — Только одна ласточка не делает весны.
Голиков не стал объяснять, что следом за Шиловым могут потянуться и другие.
На пятый день, в ответ на запрос, из сельсовета сообщили, что Василий Шилов, двадцати лет, в селе Пахотный Угол не появлялся, а его родители распространяют провокационные слухи, будто он в «прощеный день» вышел из леса и был арестован или даже убит в штабе 58-го полка.
Получив это сообщение, Голиков заметался по кабинету. В чем дело? Что случилось с Васькой? Неужели не поверил и вернулся в лес? Но тогда бы родители не подняли тревогу…
«А могло быть и так, — думал Голиков, немного поостыв. — О переговорах в доме Шиловых узнала разведка Антонова, спрятала Ваську, а вместо него подослала другого человека… Или еще проще: они дали Ваське уйти из леса и убили по дороге домой…»
Голиков доложил о случившемся в штаб боевого участка и услышал от Пильщикова:
— Хм, все гораздо хуже, чем я ожидал.
Голиков позвонил в милицию и ЧК. Ему ответили, что, по их сведениям, за минувшие дни в черте города и ближайших окрестностях убийств не было.
— По крайней мере, — уточнили, — таких, о которых нам было бы известно.
Тогда Голиков вызвал к себе начальника полковой разведки Чистихина. Тот явился слегка встревоженный. За ним всегда тянулся шлейф грешков: то шумно пообедал с самогоном в селе, тo отрубил саблей голову жирному гусю, который встретился по дороге.
— Возьмите двадцать человек, — сказал Голиков, — и обследуйте весь путь от города до Пахотного Угла. Опрашивайте встречных, поговорите с детьми: они бывают наблюдательнее взрослых. Выясните: не слышал ли кто ночью четыре-пять дней назад криков, стрельбы, возни, не вырос ли где-нибудь подозрительный холмик. Найдете следы Шилова — представлю к награде.
Зазвонил телефон. Голиков снял трубку.
— Товарищ Голиков? — спросил вежливый мужской голос. — Здравствуйте. Тухачевский. Я огорчился известиям с вашего боеучастка.
— Я посылаю на розыски разведотряд, товарищ командующий.
— Если появятся новые сведения, не сочтите за труд позвонить.
Их разъединили. Голиков движением руки отпустил Чистихина, а сам продолжал сидеть, прижав трубку к щеке, которая пылала. Сейчас было важно понять, где он допустил ошибку, которая привела — Аркадий Петрович в этом уже не сомневался — к гибели Шилова.
«Следовало оставить его до утра? Или выделить провожатого? Но оставаться Васька не хотел. А возвращение домой под охраной… Люди посчитали бы, что он арестован».
Было стыдно перед Тухачевским, но еще мучительней было от мысли, что трагическая история с Васькой обернется новыми пожарами, разбоем и убийствами…
На другой день возвратились разведчики. Они доложили, что Шилова никто не видел. Скорее всего, Шилова убили прямо в городе, потому что в деревнях тихо. Антонов не спешит подымать шум из-за гибели Васьки.
«Не их работа? — размышлял Аркадий Петрович. — Тогда чья же? Уголовников? На какое же богатство они польстились?.. И зачем спрятали тело?»
Настроение у командира полка было очень плохое, но распускаться он права не имел. Больно было даже подумать, что огромная подготовительная работа пошла прахом из-за бессмысленного преступления уголовников.
Голиков оседлал коня и отправился во вторую роту. Комиссар Лаут не позволил ему ехать одному и послал для охраны, кроме ординарца, еще одного бойца.
Командир полка вел политзанятие.
Неожиданно подошел дежурный по роте.
— Вас просят срочно к телефону.
Звонил комиссар полка. Голиков даже не узнал его голос
— Аркадий Петрович! — В трубке слышалось взволнованное, сбивающееся дыхание. — К штабу движется банда… вижу человек двадцать… Нет, больше… с винтовками… есть пулемет. А у меня только пятеро бойцов…
— Продержитесь минут десять! Я выезжаю я вам! — ответил Голиков и повернулся к командиру роты: — На штаб полка движется отряд Антонова. Запрягать тачанки некогда. Ручные пулеметы, людей верхом — и за мной!
Пятнадцать минут спустя во главе дюжины кавалеристов, вооруженных пулеметами, Голиков прискакал к штабу полка. Он увидел такую картину: у входа, прямо на земле, сидели человек двадцать пять, бородатых, с давно не стриженными волосами, в пиджаках, шинелях, пальто. Один был даже в полушубке. А в сторонке, под окнами, были свалены в кучу винтовки, обрезы, револьверы, патронташи. Вокруг странного сборища стояли пятеро красноармейцев с винтовками и Сергей Васильевич с наганом в руке.
Последнее время Голиков был настолько подавлен, что не ждал перемен к лучшему. После того как ему позвонил комиссар, он мчался сюда, готовясь к бою и думая только о том, что перепалка начнется в городе, где кругом жилые дома, а пуля — она дура. Увидев возле штаба странную картину, он понял главное — боя нет и, похоже, не будет, но обрадоваться этому не успел.
Люди, которые сидели на земле, вскочили. Конвоиры встревожились. Голикову передалась их всполошенность. И он, пряча свою растерянность, сердито спросил:
— Что за цыганский табор? Кто такие?
— Это я их, командир, привел. Али не узнаете?
Из толпы вышел незнакомый человек. Он был в полосатом пиджаке и таких же брюках. Щеки его ввалились, словно он месяц не ел. Глаза сидели глубоко и болезненно блестели. Лицо обросло щетиной. Человек выглядел лет на сорок.
— Василий? — не поверил Голиков. — Шилов?
— Он самый…
— Куда же ты делся?! Мы обыскались, думали, тебя убили. — Голиков спрыгнул с седла.
— Да никуда я не делся. Я пошел к себе в Пахотный Угол. Иду и думаю: «А как же ребята? Им ведь тоже домой охота?» И двинул обратно в лес. «Эй, робя, — говорю, — нечего тут валандаться. Вечор я с командиром 58-го полка чай пил». Товарищи меня чуть не прихлопнули, чтоб не брехал. А взводный уже объявил меня сбежавшим. И я должен был прятаться, потому что и в нашей роте имеется палач.
И вот я прячусь от ротного. Живу на болоте. Жрать нечего. И уговариваю этих дураков. С трудом уговорил.
Голиков так стиснул Ваське руку, что Васька от боли присел, а потом командир обнял Шилова, похлопал по спине и обернулся к остальным:
— Здравствуйте, граждане!
— Здравия желаем, доброго здоровья, гражданин товарищ, — вразнобой ответили перебежчики.
— Вы мудро поступили, что послушались Василия. С этой минуты для вас война закончилась.
— Это как же понимать? — обрадовались и забеспокоились мужики. — Васька толковал, но мы люди темные… Да и жили последнее время вдали от опчества, пни пнями.
