Мэтью Перл - Тень Эдгара По
— Надеюсь, вы не сочтете меня слишком строгим отцом, мистер Кларк, — вдруг сказал Нельсон, — если я оставлю вас и пойду проверю, спят ли дети.
— Понимаю, мистер По, — с благодарностью кивнул я.
Едва Нельсон шагнул в холл, откуда вела лестница на второй этаж, как я бросился прочь из библиотеки.
— Да хранит вас Бог! — донеслось вслед.
Миссия была ясна — найти Огюста Дюпона, ибо лишь Дюпон сумеет представить неоспоримые доказательства моей невиновности. Бонжур клялась, что не причинила ему вреда; одна только мысль о том, что Дюпон совсем рядом, внушала мне ощущение собственной непобедимости и заставляла живее передвигаться по затопленным балтиморским улицам. «Быть может, — прикидывал я, — великий аналитик уже начал расследовать дело о выстрелах в лектории; быть может, тем роковым вечером он пришел туда, он, оставаясь неузнанным, все видел и загодя стал готовиться к трудностям, которые, он знал, неминуемо последуют за этим событием».
Но важнее, чем оправдаться перед светом, мне казалось оправдаться перед милой Хэтти — ведь она оставалась моим другом, пока я, изгой и, по всеобщему мнению, преступник, томился в тюрьме. Возможно, кто-то сочтет желание нелепым, трату времени — бессмысленной, когда на горизонте моей жизни маячил эшафот, а Хэтти намеревалась выйти за другого; и все-таки я решил во что бы то ни стало доказать ей свою невиновность.
В последние дни мне не удавалось толком просохнуть; в ушах, бронхах и легких, да и во всех органах словно бы хлюпала вода — результат побега через канализационную трубу, кладбищенского бесчинства и эскапады по предательским улицам родного города. Атлантика как будто взломала берега и устремилась к Тихому океану в неистовом желании слить с ним свои воды. Я отыскал Эдвина, и он добыл для меня сухое белье и поношенный костюм. Вместе мы решили, что прятаться мне лучше всего в пустующем пакгаузе, принадлежавшем когда-то отцовской фирме, — я проник туда через плохо закрепленную дверь, о дефекте которой помнил с давних пор.
— Спасибо тебе, Эдвин. Твоя помощь неоценима, однако больше я не желаю рисковать твоей безопасностью. Я и без того навлек достаточно бед на близких людей.
— Вы делали то, во что верили, — отвечал Эдвин. — Вы жизнь этому посвятили. Мистер Эдди мертв. Барон смертельно ранен. Ваш друг исчез. Да и прочим досталось на орехи. Хотя бы вы должны в живых остаться, а то и правду рассказать некому будет.
— Нельзя, Эдвин, чтобы тебя заподозрили в помощи беглому преступнику; будь осторожен.
Я не попусту волновался — всякий свободный негр, обвиненный в более-менее значительном правонарушении, наказывался у нас жесточайшим, с точки зрения человека, уже вкусившего свободы, способом — беднягу снова делали рабом.
— Мне к опасностям не привыкать, мистер Кларк; где это видано, чтоб лесной житель да филина боялся? — Эдвин хохотнул. — Вдобавок, насколько мне известно, даже в Балтиморе не предосудительно одевать нагих. Ну как вам в этих обносках? Ночь перекантоваться сможете?
Итак, Эдвин не отказался от меня — регулярно приходил в пакгауз, приносил поесть. Мне очень хотелось видеть Хэтти, но я воздерживался от визита, чтобы не подвергать опасности ее репутацию. От своего убежища я тоже не удалялся — возле «Глен-Элизы» наверняка дежурили полицейские. При мне был апрельский «Грэхем» 1841 года, бессознательно прихваченный из библиотеки Нельсона По — тот самый номер, где впервые появился рассказ «Убийство на улице Морг», представивший миру великого Дюпена. Я не расставался с журналом; я видел в нем талисман; без конца перечитывал рассказ и гадал, насколько продвинулся Дюпон в расследовании обстоятельств ранения Барона. За неимением других книг я стал читать прочие публикации, даром что журнал был десятилетней давности.
Как-то Эдвин застал меня ошеломленно глядящим на журнальную страницу.
— Как вы себя чувствуете, мистер Кларк?
Я не отрывался от журнала; я читал и перечитывал статью. Говорить я тогда не мог, и сейчас не представляю, в каких выражениях описывать свое открытие — правду о Дюпоне (или Дюпене). Как видите, потрясение до сих пор остается потрясением; я не адаптировался к нему, слова мне изменяют. Проще говоря, я понял: Дюпон — вовсе не прототип Дюпена.
Прочитав несколько раз лекцию Барона и убедившись, что запомнил ее слово в слово, я швырнул листки, исписанные убористым почерком, в камин, который помещался в холле между мужским и женским отделениями. Разумеется, в ранении Барона я не был повинен — зато уничтожил его труд. Хранить лекцию было нельзя — в случае обнаружения она послужила бы веской уликой против меня.
Не скажу, что версия Барона была неубедительна. Напротив, весьма убедительна, хотя и лжива — в то время как По писал только правду, не смущаясь тем, что поверить ему готовы немногие. На Бароновой теории я остановлюсь позже, а пока прошу заметить: Барон хотел использовать лекцию как повод провозгласить себя прототипом Дюпена.
А вот и цитата: «Без сомнения, почтенной аудитории известен Дюпен — прямой и отважный человек, блестящий аналитик. Призна́юсь, что эти качества мистер По позаимствовал у вашего покорного слуги — так же как и сами сюжеты, к слову, правдивые… Ведь Дюпен именно этим и занимается — раскрывает истину. Фигляры и мошенники, лорды и короли прячут истину — Дюпен находит ее. Дюпену она известна. Дюпен говорит о ней. Однако, друзья мои, полагаю, для вас не тайна, что глашатай истины неминуемо объявляется безумцем; что его в лучшем случае игнорируют, а в худшем — убивают. Вот мы с вами и приблизились к разгадке, вот и заглянули за край…» — воображаю, как Барон встряхивает шевелюрой, делает скорбную мину; возможно, из уголка глаза катится по щеке скупая слеза — «… за край могилы, друзья мои, заглянули мы с вами, ибо Эдгар По не сам покинул нас. О нет, смерть его была насильственной…»
Так вот, Эдвин застал меня в пустом пакгаузе, в луче света, над апрельским «Грэхемом», где впервые появился знаменитый Дюпен. «Повезло же “Грэхему”, что По работал у них именно в то время, — думал я. — По внес огромную лепту в журнал не только как автор, но и как редактор». И тут я вдруг замер, перестал листать. Подвинулся ближе к свету. Журнал был раскрыт вовсе не на искомой странице.
Ах, в том же самом номере, подарившем читателям рассказ «Убийство на улице Морг»; в том же самом апрельском номере 1841 года редактор — то есть Эдгар По — поместил рецензию на книгу «Портреты знаменитых современников»[27]. Название говорит само за себя. Первой мое внимание привлекла Жорж Санд, прославленная романистка. В памяти всплыло ее настоящее имя, вычитанное, вероятно, из какой-то давней статьи, — Амандина-Аврора-Люсиль Дюпен. Это уж потом, чтобы свободно печататься, она взяла мужской псевдоним. В рецензии Эдгар По приводил анекдот об обыкновении Санд одеваться в мужской фрак и курить сигары.
А потом я наткнулся на фамилию Ламартин. Возможно, для вас она в новинку — в Америке немногие знают парижского поэта и философа. Но слушайте дальше. Я перелистнул несколько страниц, быстро нашел «Убийство на улице Морг», этот первый в мире рассказ о логическом мышлении: «…пока мы не поравнялись с переулком, который носит имя Ламартина и вымощен на новый лад — плотно пригнанными плитками, уложенными в шахматном порядке». Каково? Простое совпадение или непростое? Почему имя выдающегося французского писателя упомянуто Эдгаром По сразу и в рассказе, и в рецензии — и под одной журнальной обложкой? Однако это не все. Продолжим чтение рассказа «Убийство на улице Морг»; доберемся до перечисления свидетелей. Итак:
«Поль Дюма, врач, показывает, что утром, едва рассвело, его позвали освидетельствовать тела убитых женщин».
Разве не вызывает этот Дюма в нашей памяти Александра Дюма, изобретательного автора авантюрных романов? Читаем далее:
«Изидор Мюзе, жандарм, показывает, что за ним пришли около трех утра».
Правильно — слегка измененная фамилия позаимствована у Альфреда де Мюссе, французского поэта, возлюбленного самой Жорж Санд. Полагаю, читатель уже догадался, куда я клоню, какое заключение на подходе. Но тогда, в пустом пакгаузе, я едва не лишился рассудка — настолько неожиданно было прозрение. Я почти различал в гулкой тишине смешок Эдгара По, довольного своей проделкой. Действительно, аллегория на состояние современной французской литературы удалась! Однако ссылки на Жорж Санд (то есть Аврору Дюпен), Ламартина, Мюссе и Дюма являются лишь самыми заметными в сплетении скрытых аллюзий, понятных лишь эрудитам.
А если По преследовал именно эту цель (в чем я теперь не сомневался), значит, и прототипа у его персонажа не было. Ни Огюст Дюпон, ни Барон Клод Дюпен не могут претендовать на это звание, ибо литературный Дюпен есть плод писательской фантазии с чертами разных персонажей. От этого открытия ваш покорный слуга так расхрабрился, что предпринял вылазку к ближайшей книжной лавке и украл несколько книг, из коих почерпнул дополнительные сведения: например, что у Жорж Санд был брат, который умер в младенчестве, а звали его — правильно, Огюст. Огюст Дюпен. Знал ли об этом По? Какой посыл приготовил он своим читателям? Не воскресил ли маленького мальчика в теле гениального аналитика, противостоящего смерти и жестокости? Быть может, По думал о своем собственном брате, Уильяме Генри, с которым его разлучили в раннем детстве?
