Сумерки Эдинбурга - Лоуренс Кэрол

Иэн покорно поднялся из кресла:

— Ты уж извини, собеседник из меня сегодня не ахти.

Лиллиан только махнула рукой.

— Да иди ж ты уже! — сказала она с сильнейшим глазговским акцентом.

— Тогда до завтра? Не забудь аппарат.

— Ровно в семь.

Он улыбнулся:

— Я тебя обожаю, тетушка.

— А теперь и вовсе заговариваться начал — иди, говорю, домой.

Быстро чмокнув ее в щеку, Иэн подчинился.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Одинокая фигура замерла на мосту Георга Четвертого, глядя поверх спящего города, потом человек закурил. Спичка коротко вспыхнула и погасла, огонек сигареты был похож на зажегшийся в темноте одинокий красный глаз. Человек глубоко затянулся. Ночь заключила его в крепкие объятия, как старого друга, и, погруженный в чернильную тьму, он чувствовал себя в полной безопасности.

Но в детстве даже ночь была бессильна защитить его. Пробираясь к постели, мальчик отчаянно надеялся, что выпивка уже свалила отца. Когда ему везло, сон приходил под оглушительный храп старика, сотрясающий стропила. Утром мальчик на цыпочках пробирался к выходу мимо родителя, свисающего с узкой скамьи. Это были удачные дни. А когда удача отворачивалась, он слышал, как ступени скрипят под тяжелыми шагами бормочущего проклятья отца. Стоило ему увидеть под дверью полоску света, мальчик понимал, что все кончено. «Вставай, педик никчемный! Сейчас поглядим, как ты в стену у себя под носом попасть не сможешь, навоза кусок!» Одеяло отлетало в сторону, и отец тащил его во двор или, если там лежал снег, в сырой холодный подвал. Мальчики делали все, чтобы задобрить отца, и колотили друг друга до седьмого пота, но драка прекращалась, только если у старика заканчивалась выпивка с сигаретами или когда он засыпал прямо верхом на своем насесте — садовой бочке. Сперва мальчику казалось, что его брат — такая же жертва, как и он сам, однако со временем в душе появилась обида на то, что тот не пытается помешать отцу. Разве старший брат не обязан защищать младшего? Потом мальчик и вовсе возненавидел брата за трусость и нежелание выступить против тирании родителя.

Вайчерли напомнил ему брата, но не это было решающим. Они познакомились в пабе за пинтой пива. Первым разговор завел Вайчерли, а на следующий день они встретились уже на квартире Вайчерли на Лейт-уок, и Стивен принялся заигрывать со своим новым знакомым. Вот тогда-то давешний яд снова проник в его душу. Он изо всех сил пытался исправиться — видит Бог, пытался, — ведь именно для того, чтобы наконец-то избавиться от своего проклятья, он и переехал в Эдинбург с континента, — да только тщетно. Вайчерли привлекал его, и мысль об убийстве вызывала ни с чем не сравнимое возбуждение.

Вскоре ни о чем другом думать он уже попросту не мог. Заманить Вайчерли на вершину Артурова Трона оказалось легко — хватило угрозы раскрыть секрет юноши, что означало бы бесславный конец его карьеры юриста. Вайчерли ухватил наживку и согласился заплатить своему шантажисту. Он же, задушив жертву, специально сбросил тело с обрыва, чтобы смерть приняли за самоубийство. Знакомое ощущение всесилия, наступившее после убийства, было восхитительно, а вслед за ним с еще большей силой, чем прежде, пришла жажда новых жертв. Вайчерли оказался лишь началом нового цикла. Он жаждал продолжения.

Луна вновь попыталась пробиться на затянутое облаками небо, и на несколько мгновений силуэты зданий четко обозначились в ее бледном свете. Однако облака тут же взяли свое, заглушив мертвенно-бледное светило, и улицы вновь укрыла темень. Докурив, человек засунул руки глубоко в карманы и зашагал в темноту к центру города. На его губах играла едва заметная улыбка. Азарт начавшейся охоты отдавался сладкой дрожью в чреслах, а кровь ускоряла свой бег при мысли о грядущих свершениях. О, в сердце людском столько зла, что и не знаешь даже, с чего начать…

Где-то в недрах Старого города раздался горестный вой пса. Ему ответил второй, третий, и вскоре воздух зазвенел от голосов собак. И хотя тьма давно поглотила ночное светило, псы еще долго возносили в пустое небо свой скорбный и гулкий вой.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Лигатурное удушение, сэр.

Главный инспектор Крауфорд поднял взгляд от бумаг. Колокола церкви францисканцев еще не успели пробить девяти утра наступившей пятницы, он только-только взялся за первую чашку чаю, и пожалуйста, — самый докучливый из его подчиненных уже тут как тут. На лице инспектора Гамильтона читалось торжество — нет, даже больше, — самодовольство. Уголки губ приподнялись в едва заметной улыбке, а в глазах прыгали озорные искорки. Видит Бог, это уже слишком, мрачно подумал Крауфорд, одним махом заглотнув чай. Он был измучен, полночи проведя у изголовья Мойры. Сын их судомойки бегал за доктором, но старика всю ночь не было дома — ходил по вызовам заболевших холерой, которая ударила по городу, словно орудие Божьего возмездия. В конце концов Крауфорд дал жене опиумной настойки, а потом принял дозу и сам, после чего рухнул в кровать, очнувшись лишь незадолго до рассвета.

— Что ж, Гамильтон, выкладывайте, что там у вас, — вздохнул он, наматывая на пальцы обрывок бечевки, что всегда лежал в одном из ящиков стола. Случалось, впрочем, что даже этот успокаивающий ритуал подводил Крауфорда — как раз в такие дни, как этот, подумал он, с усилием разводя пальцы.

Иэн вытащил из кармана плаща конверт и бросил его на стол начальника.

Крауфорд потянул воздух носом, будто это была изрядно подпорченная рыба.

— Что это?

— Откройте, сэр.

Когда главный инспектор поднял конверт, из него выпало три фотографии, запечатлевшие бездыханное тело — это, несомненно, был Стивен Вайчерли. Шею бедолаги охватывал уродливый расплывшийся синяк.

Гамильтон откашлялся:

— Суля по расположению и форме, сэр, это, скорее всего, след лигатурного удушения.

Крауфорд поднял глаза на инспектора. Ну почему, подумал он, некоторые люди способны вызывать такое раздражение, когда по-хорошему они заслуживают восхищения? Нет, даже так — раздражают тем сильнее, чем большего восхищения заслуживают, подумал Крауфорд и бросил фотографии на стол.

— Откуда это у вас?

— Их сделала моя тетя.

— А каким образом, позвольте узнать, ваша тетя оказалась в морге? — Крауфорд резко выпрямился в кресле.

— Прошла со мной.

— А где в это время был дежурный?

— Уединился с бутылкой односолодового.

— И раздобыл он ее…

— Там же, думаю, где обычно.

— А вам не показалось подозрительным, что служитель морга смог позволить себе односолодовый виски?

— «В несчастии другого нет лекарства…» [6]

— Я не в настроении выслушивать ваши цитаты, — холодно заметил Крауфорд, смерив Гамильтона самым уничтожающим из имевшихся в его арсенале взглядов. Сержант Дикерсон наверняка обмочился бы от такого на месте, а молодой инспектор всего лишь продолжал безмятежно глядеть на начальника с выражением учтивости на своем раздражающе-привлекательном лице. Привлекательные мужчины не вызывали у Крауфорда доверия, а уж женщины — и подавно.

Крауфорд нервно потер раскалывающийся от боли лоб и резким движением отправил фотографии на другой конец стола.

— Что ж, расследование ваше, — сказал он и крикнул. — Сержант Дикерсон!

В дверях появилась фигура сержанта, и Крауфорд жестом приказал ему войти.

— Дикерсон пойдет с вами. Вы стоите один другого.

— Благодарю вас, сэр.

Крауфорд махнул рукой в знак окончания разговора, ко Гамильтон не двинулся с места.

— Я буду держать вас в курсе происходящего, сэр.

— Не сомневаюсь, — поморщился Крауфорд, — и попросите дежурного принести мне еще чаю.

— Конечно, сэр.

— И да, Гамильтон…

— Сэр?

— Когда вы в следующий раз увидите свою тетушку?

— Я хожу к ней на чай по воскресеньям.

— Не согласитесь ли передать ей кое-что от меня?

— Конечно, сэр.