Михаил Бойков - Бродячие мертвецы
По размерам маленькая и тесная комната действительно походила на клетушку; в таких крестьянских хатах живут обычно одинокие бобыли. Холмина, однако, удивило здесь то, что в подобных жилищах одиноких людей встречается довольно редко: почти образцовая чистота. Заметив и поняв его удивленный взгляд, хозяин сказал:
— Чистенько тут у меня. Это наши сестры, мои дочери духовные, стараются. Помогают мне клетушку эту в порядке содержать. Ну и питают меня по бедности моей. Взаимно у нас. Я им — пищу духовную, а они мне, как бы, мирскую, — и он хохотнул басисто, но приятно.
Назвать его старцем можно было лишь с очень большой натяжкой. Перед Холминым стоял человек не старше сорока пяти лет, приземистый, широкоплечий, но стройный. По его полному, румяному лицу, с небольшими усами и русой, кудреватой бородкой, разливалась ласково-медовая улыбка; ласковость была и в серых с прищуром глазах — они не просто смотрели на человека, а как бы осторожно трогали, мягко ощупывали и поглаживали его. Одет был староверческий начетчик чисто и не по-древенски богато в белую шелковую рубаху, бархатную жилетку поверх нее, штаны тонкого сукна и добротные хромовые сапоги. С его чистой и ласковой внешностью как-то не вязались только руки, — красные, волосатые, с широкими ладонями и толстыми узловатыми пальцами — да голос, слишком густой и басистый.
«Тебе бы лирическим тенором петь, — подумал Холмин, слушая старца. — А говор у тебя никак не сибирский. Скорее, пожалуй, ярославский»
— Что же нам стоять так? В ногах правды нет. Сядем рядком да потолкуем ладком, — говорил, между тем, хозяин, указывая гостю на лавку у стола.
Холмин сел. Старец уселся с ним рядом.
— С чем ко мне пожаловали?
— Дело у меня к вам, — начал Холмин. — Но, прежде всего, как мне называть вас? Имени и отчества ваших я не знаю.
По мнению Холмина, показать, что он это знает, было неосмотрительно.
Старец ласково погладил его глазами.
— Звать меня Федором, а по батюшке Матвеичем. Но тутошние верующие отцом зовут. Вы сами из каких будете? Нашей веры или никонианской? А, может из обновленцев?
— Затрудняюсь ответить на такой вопрос, — сказал Холмин. — Ни к какому церковному течению я, собственно, не принадлежу.
— А в Бога веруете?
— Верую.
— Ну, Господь простит.
— Простит? Что? — не без удивления спросил репортер.
Старец вздохнул.
— Всякий верующий считает правильной только свою веру. Так и мы, грешные… Но в чем состоит ваше дело ко мне?
— Дело, видите ли, вот в чем. Приехал я сегодня утром сюда из города вместе с товарищем. Мы заготовляем перо и пух. И случилась с нами здесь большая неприятность. Мой товарищ убил сельского гармониста Пашку.
По улыбающемуся лицу старца скользнула тень удивления и с его губ невольно сорвалось;
— Не мог он убить…
— Почему вы так думаете? — быстро спросил Холмин.
— Потому, — старец запнулся и закончил фразу вопросом:
— Зачем городскому человеку убивать сельского парня?
Репортер пожал плечами.
— Не знаю.
— Но вы говорите, что ваш товарищ… убил. Вы видели это?
— Нет. Дело было так. Я и мой товарищ вышли вместе из столовой Дома колхозника и возле его крыльца обнаружили труп зарезанного гармониста.
— Но вы утверждаете, что убил ваш товарищ.
«Да он, кажется, пытается меня допрашивать», — подумал Холмин и сказал:
— Это не я утверждаю, а участковый милиционер, который нас арестовал. После допроса он меня выпустил, а мой товарищ им задержан.
На лице старца явственно проступило чувство облегчения и он снова заулыбался.
— Теперь я понимаю. Неприятность у вас большая, но не падайте духом. Власти во всем разберутся. Господу Богу молитесь.
— Федор Матвеевич! Как же духом не падать? — жалобным тоном заговорил Холмин. — Власти могут разбираться и месяц и два, а дело у нас будет стоять. Меня мое начальство за это по головке не погладит. Нас специально прикрепили к этому селу по заготовкам пуха и пера, а здесь такое творится…
— Что творится?
— Какие-то бродячие мертвецы людей до смерти пугают. Разве вы не слышали об этом?
— Слыхал. Болтают люди.
— Очень много болтают, Федор Матвеевич. Вот, например…
И, глядя ему прямо в глаза, Холмин произнес слова, услышанные им и Дохватовым в доме сумасшедших:
— «Молодой месяц взойдет на небе. И встанут из гробов мертвецы. И скажут: „Идите!“ А кто не пойдет — да будет проклят. И помрет лютою смертью. И сгорит в геене огненной».
Старец вскочил с лавки и в волнении зашагал по комнате. Холмин с жадным интересом наблюдал за ним. Старец вдруг резко остановился и, повернувшись к нему, спросил в упор:
— Откуда вы это знаете?
— От людей, — спокойно ответил репортер.
— Какие люди вам это говорили? Где? Тут? в нашем селе?
— Да. В Доме колхозника.
— Не слушайте болтунов, — средито бросил старец.
Его лицо, за несколько минут до этого приветливое и улыбавшееся, теперь было нахмуренным, озабоченным и злым. Он снова заходил по комнате, опустив голову и о чем-то раздумывая.
— Кто мог придумать такую бессмыслицу? — спросил Холмин.
Старец не понял его вопроса.
— Какую?
— О молодом месяце и мертвецах.
Не оборачиваясь к нему, старец объяснил неохотно и скупо:
— Это не бессмыслица, а старинное пророчество. Его произнес протопоп Аввакум, но когда и по какому поводу — нам неизвестно, До нас это не дошло, затерялось в веках.
— Вот как? Интересно, — заметил репортер.
Походив по комнате, старец сел на лавку у стены. По его лицу, опять расплывшемуся в медовой улыбке, было видно, что он обдумал и принял какое-то решение. Погладив Холмина ласковым взглядом, он сказал:
— Дело ваше, молодой человек, вы мне объяснили. Но что же вы от меня хотите?
— Я надеялся и надеюсь, что вы сможете мне помочь, — ответил Холмин.
— Помочь? Как и чем?
— После этого несчастного случая с гармонистом дубовичане на меня будут смотреть, как на чорта. В результате мои заготовки пуха и пера могут сорваться. А это задание — государственное. У вас в селе много староверов. Вот если бы вы им… посоветовали…
— Что?
— Сдавать мне пух и перо. Ведь вы не против того, чтобы помочь советской власти?
— Несть власти, аще не от Бога. Так сказано в Священном Писании, — наставительно прогудел старец.
— Следовательно и советская власть от Бога? — спросил репортер.
— От Бога.
— А колхоз?
— От Бога.
— Вот и отлично. Значит, вы мне поможете?
Старец пересел на лавку к Холмину, легонько хлопнул его по колену своей волосатой толстопалой рукой и, поглаживая глазами, пообещал мягко и ласково:
— Помогу. Вам нужно помочь. Тем более, что вы неопытный заготовитель. Скажите мне, сколько вам требуется пера и пуха, адрес вашей заготовительной конторы и вашу фамилию.
Двусмысленный намек старца и его неожиданные вопросы застали Холмина врасплох. Адреса областной конторы «Заготпухперо» он не знал; в его фальшивом служебном удостоверении этот адрес не был указан. Репортер мысленно выругал себя за оплошность:
«Дурак! Нужно знать точно место службы того, под чьим видом действуешь. И в запасе подходящие фамилии иметь».
Надо было выпутываться из создавшегося щекотливого положения и Холмин попробовал выпутаться. Он назвал первый, пришедший в голову, адрес и вымышленную фамилию, похожую на его настоящую:
— Наша контора помещается на Советском проспекте № 76. Фамилия моя — Колбин. На первое время нам было бы достаточно полцентнера перьев и килограмм десять пуха.
— Хорошо. Вы это получите. Мои люди, дня через три-четыре, привезут пух и перья к вам в контору. Деньги можете уплатить им. А вам мой совет: завтра же уезжайте из Дубовского. Тут вам делать нечего, — произнес старец строго, с повелительными нотками в голосе.
Холмин сделал удивленное лицо.
— Как завтра? Ведь командировка сюда у меня на целую неделю.
— А вы доложите своему начальству, что за сутки управились. Оно вас похвалит и, может быть, даже премию выдаст.
— Но должен же я, хотя бы, познакомиться как следует, с местом моей командировочной работы.
— Вот завтра до вечера и познакомитесь. А с вечерним поездом уезжайте. К вокзалу, через кладбище, итти не бойтесь. Вас не тронут никакие… мертвецы.
Репортер подумал и сказал:
— Пожалуй, Федор Матвеевич, вы правы. Я так и сделаю.
Старец слегка подмигнул ему.
— А если вас в городе будут спрашивать о селе Дубовском, то скажите, что у нас тут все в порядочке.
Окончание последней фразы резнуло Холмина по слуху — оно было слишком советским и в устах староверческого начетчика прозвучало непристойно, Репортер еле удержался от возгласа удивления. Старец зевнул, прикрыв рот рукой, и сказал:
