Йен ПИРС - Рука Джотто
Обзор книги Йен ПИРС - Рука Джотто
Йен Пирс
РУКА ДЖОТТО
Iain Pears
GIOTTO'S HAND
1994
Глава 1
В одно прекрасное июльское утро роковое письмо с римским штемпелем оказалось на третьем этаже Национального управления по борьбе с кражами произведений искусства и легло на рабочий стол генерала Таддео Боттандо. Оно положило начало грандиозному разоблачению теневого английского дельца от искусства Джеффри Форстера, выдающегося вора своего поколения. Самое безнадежное дело в карьере Боттандо обернулось самой великой его победой.
Сначала эта маленькая ручная граната просто лежала на столе, ожидая своей очереди в ряду мелких рутинных дел, совершаемых генералом каждое утро. Пытаясь стряхнуть с себя остатки сонного оцепенения, он, как всегда, полил цветы, изучил свежие газеты и выпил чашечку кофе, регулярно поставляемого в его офис из бара, расположенного на другой стороне площади Святого Игнасия.
Потом сел разгребать входящую почту. Он перелопатил целую гору разнообразных посланий, пока наконец в 8.45 не взял в руки обычный дешевый конверт.
Боттандо вскрыл его без особого волнения; адрес был написан нетвердой старческой рукой – верный признак того, что чтение письма окажется пустой тратой времени. Практически у любого государственного учреждения есть своя коллекция осаждающих его сумасшедших типов, и Национальное управление по борьбе с кражами произведений искусства не являлось в этом смысле исключением. У каждого сотрудника был свой любимец в этой пестрой, но в целом совершенно безобидной компании. Например, сам Боттандо выделял синьора из Тренто, объявившего себя новым воплощением Микеланджело. Он требовал, чтобы Флоренция вернула ему статую Давида, поскольку семейство Медичи в свое время недоплатило ему за шедевр. Флавия ди Стефано, отличавшаяся в последнее время весьма своеобразным чувством юмора – должно быть, заразилась от своего английского друга, – питала слабость к некоему типу, озабоченному положением мышей-полевок в Апулии[1]. Этот тип угрожал залить вареньем монумент Витторио Эммануеле в Риме, рассчитывая привлечь внимание к волнующей его проблеме. С точки зрения Флавии, такой гастрономический терроризм значительно улучшил бы вид безобразного творения, и в любой другой стране правительство не поскупилось бы выдать грант на такое благое дело.
Итак, Боттандо не ждал от письма никаких поразительных открытий. Откинувшись в кресле, он развернул листок и быстро пробежал его глазами. Затем нахмурился и отвел взгляд, словно пытаясь удержать ускользающее воспоминание, потом снова вернулся к началу и прочитал послание внимательнее. После чего взял телефонную трубку и попросил зайти Флавию.
«Многоуважаемый синьор! – Высокопарный стиль до сих пор сохранился в официальной итальянской переписке. – Я пишу Вам, чтобы признаться в одном преступлении. Я стала соучастницей кражи картины из палаццо Страга во Флоренции. Это преступление, в котором я добровольно сознаюсь, имело место в июле 1963 года. Да простит меня Господь, ибо я себя простить не могу.
С глубочайшим и почтительнейшим уважением,
Мария Фанселли».
Флавия прочитала письмо с полным безразличием, потом прочитала еще раз, пытаясь понять, чем оно могло заинтересовать шефа. Откинув назад длинные светлые волосы, девушка задумчиво потерла ладошкой кончик носа и вынесла окончательный вердикт:
– Ха! Ну и что тут особенного?
Боттандо медленно покачал головой:
– Кое-что. Возможно.
– Почему вы так думаете?
– Мой возраст имеет некоторые преимущества, – важно заметил он. – Например, мне известны факты, которых юные создания вроде тебя не могут знать хотя бы в силу того, что их тогда не было на свете.
– На прошлой неделе стукнуло тридцать три.
– Хорошо, создания среднего возраста, если тебе так больше нравится. И словосочетание «палаццо Страга» для меня не пустой звук.
Боттандо зажал в зубах ручку, нахмурился, посмотрел в потолок.
– Хм. Страга. Флоренция. Тысяча девятьсот шестьдесят третий. Картина.
Он уставился в окно, а Флавия терпеливо ждала, гадая, скажет он ей в конце концов, что у него на уме, или нет.
– Ха! – издал он радостный возглас по прошествии нескольких минут. – Вспомнил. Не могла бы ты порыться в ящике старых дел, моя дорогая?
Под ящиком подразумевался небольшой плетенный из лозы шкафчик, а старыми делами Боттандо скромно именовал дела с минимальными шансами на раскрытие. Шкафчик был полон.
Флавия встала, собираясь исполнить приказание.
– Должна заметить, – скептически произнесла она, – что не очень доверяю вашей памяти. Вы уверены в своих предположениях?
Боттандо отмахнулся.
– Ищи, – сказал он, – с памятью у меня все в порядке. Мы, старые динозавры…
Флавия не дослушала. Через полчаса, задыхаясь от пыли и злости, девушка вынырнула из подвала.
Вернувшись в кабинет Боттандо, она начала было жаловаться, но расчихалась и молча бросила большую пухлую папку ему на стол.
– Да благословит тебя Бог, дорогая, – прочувствованно сказал Боттандо.
Флавия снова оглушительно чихнула.
– Это все вы виноваты, – упрекнула она, продолжая чихать. – В этих развалинах невозможно что-то найти. Папку я обнаружила совершенно случайно, и то только потому, что целая стопка съехала с полки и рассыпалась по всему полу.
– Главное, что ты нашла ее.
– Хм. Между прочим, она хранилась в разделе «Джотто». Где логика? При чем тут Джотто?
– О-о, – обрадовался Боттандо, – Джотто! Вот почему я вспомнил!
– Что?
– Он был настоящим гением, – с легкой улыбкой ответил Боттандо.
Флавия ехидно фыркнула.
– Я имею в виду другого Джотто. Ах, это был человек с выдающимися способностями – дерзкий до умопомрачения, неуловимый, как невидимка. Хитрый, ловкий, умный – второго такого, увы, не найти.
Флавия ответила ему неодобрительным взглядом: ей не нравилось, когда Боттандо выражался высокопарным стилем.
– Пару лет назад, в тихий летний денек этого человека посетил каприз, – продолжил Боттандо. – И что же? Наутро из Милана исчез Веласкес. Да, когда же это было? Ну точно. В девяносто втором.
Флавия удивленно вскинула голову:
– Веласкес? Тот портрет из коллекции Каллеоне?
Он кивнул:
– Тот самый. Тогда очень кстати сломалась сигнализация, и злоумышленник спокойно вошел в здание, взял картину и удалился. Все было сработано чисто и быстро. Его выбор пал на портрет юной Франчески Арунта, и с тех пор картину больше никто не видел, а два года – достаточный срок, чтобы вещь исчезла навсегда. Хороший был портрет, и, если не ошибаюсь, от него не осталось даже репродукции.
– Как?!
– Да. Странно, верно? Вот ведь люди – вечно сталкиваешься с их беспечностью. Кстати, это наводит меня на мысль. В галерее было множество картин, но взяли именно ту, которая по чьей-то халатности не была сфотографирована. Остался только снимок девятнадцатого века, но он, конечно, не в счет. Если хочешь, взгляни, он висит у меня на доске.
На доске в дальнем углу кабинета висели фотографии из так называемого «дьявольского списка» вещей, пропавших бесследно. Флавия подошла посмотреть. Старая, слегка помятая карточка с изображением картины была частично закрыта снимком золотого потира четырнадцатого века, который, по глубокому убеждению Флавии, давно расплавили и продали на вес. «Такую фотографию ни один суд не примет», – с сожалением подумала девушка. Но общее представление о картине она все же давала.
– Взявшись за это дело, я сразу понял: ничего хорошего оно мне не сулит, – продолжил рассказ Боттандо, – и не только потому, что Каллеоне, лишившись жемчужины своей коллекции, мог поднять на ноги всю просвещенную общественность – собственно говоря, он так и поступил. Меня огорчало другое: преступник не оставил нам ни малейшей зацепки. Он не был связан со скупщиками краденого и не принадлежал к известным нам бандам. Ни один источник информации в криминальных кругах не смог сообщить о нем никаких сведений. Тем не менее характер совершенного преступления говорил за то, что картину похитил настоящий профессионал. От безысходности я начал перелистывать старые дела, прикидывая, кто из бывших фигурантов мог совершить эту кражу, и неожиданно наткнулся на список бесследно похищенных картин, от которых также не осталось никаких фотографий. Я объединил эти кражи в одно дело – вот откуда такая толстая папка – и сделал несколько запросов. Из полученных ответов я не узнал ничего существенно нового. Тогда я попытался взглянуть на дело беспристрастным взглядом, чтобы трезво оценить свои шансы на успех, и понял, что трачу время впустую.
– Действительно, трезвая мысль, – одобрила Флавия, усаживаясь на диван. – Может быть, не стоит начинать все сначала?
