Жан-Франсуа Паро - Таинственный труп
Когда вернулся Бурдо, Николя справился у него об узниках. Их уже доставили, и они, под надежной охраной, раздельно друг от друга, ожидали начала суда. Он напомнил Бурдо, что по условленному знаку ему предстоит внести улики, дабы фактами подкрепить его слова.
Из-за нападавшего на Версальскую дорогу снега Сартин и адмирал прибыли с получасовым опозданием. Министр холодно приветствовал собравшихся. На нем был хорошо известный Николя старый черный фрак, отнюдь его не молодивший, но зато напоминавший о его прежней должности городского магистрата. Д’Арране надел парадный адмиральский мундир. При виде его Николя задался вопросом, отчего лицо адмирала багровеет больше, чем обычно? Причиной тому холодная погода или жар предстоящей словесной баталии?
В просторном кабинете с готическими сводами, где в камине весело потрескивали толстенные поленья, министр тотчас устроился за своим прежним столом, расправив кудри своего модного короткого парика. Адмирал сел справа от него, опершись спиной о шкаф. Бурдо, готовый выполнить любую просьбу Николя, занял место возле двери. Ленуар, видимо, желая показать, кому достались его симпатии и поддержка, подошел к камину и сел в кресло рядом со стоявшим Николя. Наступило долгое тягостное молчание, наполненное множеством задних мыслей, обуревавших всех перед началом заседания.
— Если вам угодно, мы можем начинать, — произнес начальник полиции, обращаясь к министру.
— Не будем терять времени, — ответил Сартин, откидываясь на спинку стула. — Раз мы явились сюда по воле короля, выслушаем, что должно выслушать, но понимая, что все, без исключения, сказанное здесь, должно быть…
— …сохранено в глубокой тайне.
Николя почтительно завершил его фразу, не дав Сартину ни единого повода придраться к нему. Министр лишь поджал губы и молча кивнул.
— Сударь, семнадцать лет назад вы оказали мне честь, приняв меня на службу в полицию его величества, от вас я получил множество разумных советов, которые я никогда не забуду и которым я всегда старался следовать. Речь шла о правосудии и правилах, кои необходимо соблюдать, невзирая на обстоятельства. Я постоянно об этом помнил, а когда мне случалось усомниться, вы снова повторяли их для меня. Во имя этих принципов сегодня я прошу вас выслушать меня.
— Опять выслушать, — недовольным тоном бросил Сартин. — К чему эта проповедь? Неужели нас пригласили выслушивать выспренные речи, да еще в исполнении вас, Ле Флок?
— Сударь, сегодня эта речь в честь вас, я составил ее, желая напомнить, на чем основана моя деятельность как полицейского магистрата и что я усвоил, работая с вами. Судите сами, господа, разве мы можем угадать цвет, если не знаем о его существовании?
— Ладно, ближе к делу и подальше от фантасмагорий. К чему это предисловие в духе Альберта Великого?[72] Кстати, предваряя ваши своеобычные рассуждения, напомню, что Альберт писал также и о цветах радуги!
Всеохватность знаний Сартина, плод долгих часов, проведенных в обществе книг из собранной им великолепной библиотеки, всегда восхищала Николя.
— Представьте себе, господа, — не смутившись, продолжил он, — что этот кабинет в Шатле совсем не такой, каким вы его видите…
— Николя, — ласково произнес Ленуар, — вы хорошо себя чувствуете? Ваши слова невозможно понять.
— Невозможно понять? Невозможно с вашей точки зрения. Господа, в интересующем нас деле одни видят специально разработанную, но, к сожалению, провалившуюся операцию; другие, а именно я, Бурдо и все те, кто обычно помогает нам, видят клубок преступлений, который, впрочем, легко распутать, если посмотреть на него под другим углом.
— Опять уходит от поставленных вопросов, — воскликнул Сартин и так громко хлопнул ладонью по столу, что парик на нем перекосился, придав его суровому лицу уморительнейшее выражение.
Николя с трудом сдержал рвущийся наружу смех. Что ж, отметил он, комедия часто сочетается с трагедией и серьезные минуты нередко прерываются взрывами смеха.
Снова раздался голос Сартина:
— Он продолжает гнуть свое, и, без сомнения, сейчас мы услышим и о волшебных фонарях, и об оптических картинах, что показывают на ярмарке в Сен-Лоран, к великой радости простонародья. Моя осведомленность основана на фактах.
— Ваша осведомленность? Множество сведений, что обрушивается на вас, сударь, хоронит под собой истину. Давайте вспомним канву событий, собравших нас здесь, и быстро перечислим известные всем факты. Но прежде о делах государственных. Вы, сударь, поручили адмиралу д’Арране создать бюро по сбору сведений об английском флоте. Адмирал быстро выявляет, что основной проблемой является не оснащенность артиллерией и не конструкция наших кораблей, вызывающая восхищение самих англичан, а вычисление долготы, вопрос, интересующий всех мореплавателей без исключения. И вы решаете отправить в Альбион Троянского коня. Каким образом? На неизвестных мне условиях, в сущности значения не имеющих, молодой способный часовщик, рожденный в семье бежавших в Англию гугенотов и охваченный тоской по утраченной родине, позволяет уговорить себя отправиться во Францию в учение к мэтру Леруа.
— Давайте, не затягивайте, — произнес Сартин.
— Я напоминаю об этом, чтобы подойти к вопросу о ходиках и морских часах. Затем, при обстоятельствах, мне неизвестных…
— Боже, сколько неизвестных!
— Достаточно того, сударь, что эти обстоятельства организованы вами. Так вот, как я уже сказал, при обстоятельствах, мне неизвестных, к часовщику привлекают внимание англичан. После заключения мира, а главное, после восстания в американских колониях Париж буквально наводнен английскими шпионами. Перед носом у тех, кто за ним наблюдает, размахивают должным образом составленными письмами молодого человека, из которых можно понять, что он готов обратить свой талант против тех, на кого он сейчас работает. Неожиданно быстро возникает слух о его предательстве, во весь голос кричат о шпионаже, молодого человека арестовывают и помещают в Фор-Левек, что весьма неосмотрительно, ибо любой может задаться вопросом, почему субъекта, подозреваемого в шпионаже, сажают в столь жалкую тюрьму? На деле его помещают туда именно потому, что эта тюрьма отнюдь не является неприступной крепостью. С воли в тюрьму доставляют средства для побега. 8 февраля этого года он готов бежать, его ждут, он выдергивает несколько железных прутьев из оконной решетки, затем привязывает свитую из простыней веревку и начинает спускаться вниз. Все ясно и понятно. Но когда он находится на середине пути, простыни обрываются и он падает. Это падение затмило все остальные факты, о которых никто никогда бы не узнал, если бы в тот вечер я случайно не проходил мимо.
— Ну вот, я все ждал, когда же появится deus ex machina! Вам следовало бы отправляться на Парнас, там вы бы снискали успех с вашими сказками и баснями, господин сеятель трупов.
— Сударь, ваши насмешки ни к чему не приведут, ибо ваш часовщик был убит. Простыни, которые постепенно передавали заключенному, были пропитаны кислотой, истончающей ткань и делающей ее непрочной. Упав с высоты, он сильно разбился, однако не умер. Его прикончили ударом трости или окованной железом палки. Процедура, именуемая вами похоронными манипуляциями, это подтвердила. А так как жертва, видимо, что-то заподозрив, оставила в углублении стены своей камеры записку, то мы, расшифровав ее, узнали его имя и его причастность к поискам способа определения долготы. Да, сударь, если бы в тот вечер случай не задержал меня в дежурной части и не привел на улицу Сен-Жермен-л'Осеруа, вряд ли бы записку обнаружили. Одно ваше слово, сударь, могло бы ускорить наше кропотливое расследование.
— Господин комиссар, — произнес Сартин, дергая рукой, словно отгоняя последнюю фразу Николя, как назойливую муху, — бывает, что зола, используемая для стирки, портит белье. Что же касается убийства нашего человека, то здесь следует принять во внимание некое обстоятельство. Он бежал, англичане ждали его. Раненый часовщик, способный заговорить, представлял собой угрозу, значит, ее надо было как можно скорее устранить.
— Возможно, сударь, вы и правы. Немногим ранее, на вышеуказанной улице я поравнялся с каретой явно какого-то знатного лица. Сидевший в ней человек в маске увидел меня и узнал; я тоже узнал его. Это был лорд Эшбьюри, который, как нам известно, сейчас находится в Париже для совещаний с лордом Стормонтом, полномочным представителем Англии при его величестве.
— Превосходно! Закроем главу. Наконец мы пришли к согласию. Собрание, как я и предполагал, оказалось бесполезным, и нечего было тормошить короля по столь бессмысленному вопросу! Мои поздравления комиссару, проявившему своеобычную прозорливость в крайне простом деле. Идемте, адмирал, не станем придираться к мелочам, приказываю трубить отбой. Нас ждут серьезные дела. Ваш слуга, господа. Не стоило беспокоить нас по таким пустякам! Этот Ле Флок неисправим. Ленуар, его надобно сдерживать.
