Стивен Сейлор - Загадка Катилины
— Значит, эти предсказатели уверяют его в том, что ему суждено стать диктатором?
— Ничего удивительного. Да, они хитры, эти пророки. Ты же знаешь, что стихи Сивиллы представляют собой акростихи; читая первые буквы строк, можно разобрать спрятанные слова. И как ты думаешь, какое слово спрятано в тех стихах, о которых идет речь?
Я выпятил губы.
— Начинается наверняка с «эль»?
— Совершенно верно: «Л-Е-Н-Т-У-Л». И они, конечно, не сказали ему об этом напрямик, но сделали так, чтобы он сам прочел акростих, якобы случайно. Теперь on убежден, что боги предназначили его в правители Рима.
— Он с ума сошел, — сказал я. — Сейчас я понимаю, что ты говорил о всяких фантазиях среди этого круга людей. Да, человек, которого судьба довела до вершин власти, потом сбросила, а потом опять подняла, чувствует, что ему предназначена какая-то роль в жизни.
Я вытянул ноги и посмотрел вверх, на листву.
— Итак, значит, Лентул — те «ноги», на которых стоит Катилина?
Экон нахмурился.
— Одна из ног. Другая не такая крепкая.
— Заговор Катилины «хромает»? Прошу тебя, не надо больше загадок, связанных с телом человека!
— Есть еще один сенатор из рода Корнелиев, Гай Корнелий Кетег.
— Это не прозвище?
— Нет. Возможно, он еще слишком молод, чтобы ему давали прозвища. А то бы его прозвали «Горячая голова».
— Ты говоришь, «молод», но если он в Сенате, то ему должно быть не меньше тридцати двух.
— Едва ли. Он ведь знатный патриций, как Катилина и Лентул, у него есть возможности.
— Да уж, — сказал я, вспомнив, с каким выразительным достоинством вел себя Катилина. Ему не стоило никаких трудов сохранять уверенность в себе. «Новый человек», такой, как Цицерон, должно быть, смертельно завидует ему, ведь у него нет врожденной уверенности в своем превосходстве.
— Как и Лентул, Кетег из влиятельного рода, у которого есть связи повсюду. Но ему не хватает настойчивости Лентула, он молод, горяч, нетерпелив, говорят, даже склонен к насилию. Он не играет особой роли в Сенате, он не оратор — ему не терпится приняться за действие, слова только беспокоят его. У него, кстати, затруднения с ближайшими родственниками: в Сенате заседает и его старший брат, но он с ним даже не разговаривает. Говорят, что они не поделили наследство. Он считает, что его обманывают, и даже не столько семья, сколько Рок.
— Идеальный кандидат для революции. Если и не очарователен, то, по крайней мере, в своем уме.
— Тем не менее он убеждает некоторых. Он взывает к тем молодым людям из знатных семей, кто, как и он, ненавидит риторику, медленный ход политической жизни, кто чувствует себя обойденным оптиматом и у кого нет денег для карьеры, а добраться до власти тем не менее хочется.
Я подобрал веточку и принялся чертить на песке разные линии.
— Это самые главные заговорщики?
— Да. Лентул из-за своей настойчивости, а Кетег — из-за пыла и стремления победить.
— Это — «ноги», как ты выразился, — сказал я и начертил две линии. — А Катилина — голова. Но между головой и ногами должно быть тело. Не говоря уже о руках, пальцах, стопах…
— Мне казалось, что ты устал от метафор, связанных с организмом.
Я пожал плечами.
— Мне казалось, что я и слышать ни о ком не желаю, но тем не менее прошу тебя продолжать.
— Хорошо, тело — римский народ, конечно же. Если Катилина убедит его следовать за ним, если Лентул и Кетег помогут ему осуществить этот план, тогда тело и в самом деле найдется. А что касается рук — так это те, кто постоянно общается с Катилиной и его друзьями — сенаторы, всадники, люди, которые некогда были богачами и надеются стать ими опять, люди, которые и сейчас богаты, но надеются стать еще богаче; обычные рядовые граждане и свободные. Некоторых привлекает сама опасность предприятия, им скучно сидеть без дела, а иным нравится Катилина. Мне кажется, среди них есть и идеалисты, которым не терпится переделать мир. Им кажется, что они могут изменить положение дел.
— Экон, ты устал, как и твой отец, и заговариваешься. Они на самом деле могут изменить положение дел, только вот никто не знает, в худшую или лучшую сторону. Назови мне имена, Экон!
Он довольно долго всех их перечислял. Некоторые имена были мне знакомы, другие нет.
— Но ты ведь знаешь, кто такие Публий и Сервий Сулла?
— Внуки диктатора?
— Совершенно верно.
— Как низко падают высоко вознесшиеся, — сказал я, цитируя восточную поговорку Вифании.
— Связь с Суллой заходит довольно глубоко. Среди приверженцев Катилины сеть старые ветераны диктатора, поселившиеся в северных областях. Многие из них жалуются на тяжелые времена, их гнетет ярмо сельской жизни, так сказать, они вспоминают походы на Восток и участие в гражданских войнах. Когда-то перед ними склонялся весь мир, а теперь им самим приходится стоять по колено в грязи и навозе. Им кажется, что Рим не заплатил им как следует. Теперь же, когда их ставленник Катилина и во второй раз не прошел в консулы, они могут решиться на борьбу. В сараях они отыскивают старое оружие; чистят свои панцири и наколенники, затачивают мечи, прилаживают новые наконечники к копьям…
— Но разве могут старые ветераны причинить большой урон? Ведь их панцири покрылись ржавчиной, не говоря уже о жире, покрывшем животы. Когда-то у Суллы была лучшая армия, пусть так, но с тех пор его солдаты состарились и ослабли.
— Их военный предводитель — Гай Манлий, старый центурион. Он один из тех, к кому ездил Катилина в Фезулы. В течение многих лет он представляет интересы ветеранов. Манлий вел их голосовать в Рим, и он же удержал их от вооруженного выступления, когда Катилина проиграл. Кровопролитие тогда ни к чему бы не привело; Манлий позаботился о дисциплине в рядах. У него седые волосы, но, как говорят, здоровье у него отменное, плечи как у быка, а руками он сгибает стальную полоску. Он тренирует ветеранов и втайне собирает оружие.
— Манлий и в самом деле собирается возглавить поход?
— Заговорщики в Риме думают, что да, но, возможно, это всего лишь одно из их заблуждений.
— Но они могут быть и правы. Сулла на самом деле когда-то командовал сильнейшей армией. В молодости они побеждали и грабили; теперь же они станут сражаться за свои семьи в надежде на лучшую долю. А кто еще поддерживает Катилину?
— Есть и женщины, конечно.
— Женщины?
— Определенный круг в Риме — большинство из знатных семей, которым не терпится посекретничать. Враги Катилины говорят, что он сводник, предлагает им молодых красавцев в обмен на драгоценности или на секретные сведения об их мужьях. Но мне кажется, что многие из этих женщин — образованные, богатые, ухоженные — мечтают о власти не меньше, чем мужчины, и им прекрасно известно, что обычным путем им никогда ее не добиться. Кто знает, чего им наобещал Катилина?
— Политики без будущего, солдаты без армии, женщины без власти, — сказал я. — А кто еще поддерживает Катилину?
Экон замялся.
— Есть кое-какие слухи, толки, намеки, что в предприятие вовлечены люди и повлиятсльнее Лентула с Кетегом, даже более влиятельные, чем сам Катилина.
— Ты имеешь в виду Красса?
— Да.
— И Цезаря?
— Да, но, как я уже сказал, у меня нет доказательств. Хотя заговорщики надеются, что оба поддержат Катилину, когда он примется за дело.
Я покачал головой.
— Поверь мне, Красс в меньшей степени, чем кто-либо, надеется добиться выгоды от переворота. Цезарю он мог бы послужить лишь для достижения своих целей. Но если они участвуют в этом или просто поддерживают Катилину из тактических соображений…
— То представления о размахе меняются.
— Да, как оптическая иллюзия — низкий холм с белыми цветами превращается в высокую гору со снежной вершиной. Неудивительно, что Цицерон так беспокоится и расхаживает по городу с охраной, рассылая повсюду своих шпионов.
— Цицерону всегда известно, что творится в городе. Известно абсолютно все. Говорят, что врасплох консула не застанешь; будь то стычка в театре или драка на рынке. У него страсть собирать сведения.
— Или даже одержимость. Качество, присущее «новому человеку», ведь знати незачем проявлять бдительность для сохранения своего положения. И подумать только — началось все с меня, когда я расследовал дело Секста Росция и привлек к своей особе внимание молодого адвоката с никому не известным именем. А теперь и ты попался, — заметил я иронически. — А кто еще?
— Цицерон хитер и не желает, чтобы агенты знали друг о друге. Поскольку я обо всем докладываю Марку Целию, то только о нем мне известно наверняка…
— Если он действительно тот, за кого себя выдает.
— Мне кажется, что это правда, если только он не умнее Цицерона и Катилины, взятых вместе. Тогда Целий может быть только богом, спустившимся с небес, чтобы ввергнуть нас, смертных, в пучину бедствий.
